Тень (СИ). Страница 19

Темная пелена не успела спасть с моих глаз, как меня перевернули на живот, жестко завернули руки за спину, после чего, ухватив за волосы, зажрали голову вверх так, что захрустели все позвонки.

Только с третьего раза я понял, что неприятный голос за спиной требует, чтобы я назвал свое имя –отчество и фамилию. После того, как я представился, на голову мне натянули вонючий тряпичный мешок, вздернули вверх, и забросили куда-то, судя по неровностям резинового коврика, печатавшегося в шею, на пол салона микроавтобуса. На спину, с силой опустилась, какая-то жесткая тяжесть, как бы не подошва спецназовского берца. Машина завелась, и с толчком дернулась, а я вспомнил, как совсем недавно вез, уложенного на пол, связанного Мищу Прохорова, с самыми грубыми нарушениями социалистической законности. Не является ли это, очень жесткое задержание, ответочкой мне за то, что я сам грубо попрал права бывшего сидельца. Вот на этой философской ноте мы и приехали, после чего меня, за шиворот, вытащили из автомобиля, подняли и, наклонив мою голову вперед, открывая ей все двери и задевая о углы, погнали меня вперед и вверх, в тоскливую неизвестность.

На втором или третьем этаже, я уже плохо соображал, с меня сняли тугие наручники и вонючую тряпку с головы, но легче мне не стало. Пинком берцем по щиколотки, кто-то из сотрудников СОБРа, расставил мои ноги на надлежащую ширину, в коей позе я и застыл на несколько, нескончаемых часов. Лицо в стену, оперившись руками туда же, и «бодрящие» удары по корпусу или ногам от любого, проходящего мимо, сотрудника по борьбе с организованной преступностью. Рядом со мной периодически, в такую же позу, ставили грустных братков с бычьими шеями, которых периодически уводили, некоторых возвращали. Вокруг меня кипел адский бульон боли и страданий, лишь я остался недвижим, готовый в любой момент получить дубинкой поперек спины или тяжелым ботинком по почкам.

Глава 10

Глава десятая.

Ответить за все.

Июнь 1994 года.

Чувствовал ли я страх, стоя, уперевшись мордой лица в стену? Нет, не чувствовал, просто хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Бесцельное стояние у стены бесило меня неимоверно, а через некоторое время я неожиданно начал впадать в тягучую дремоту, с которой не было никаких сил бороться. Я пытался незаметно порезать кожу ладони ногтем большого пальца, чтобы боль немного взбодрила, но боль была какая-то несерьезная, и я опять начинал дремать, что заканчивалось весьма плачевно… Никогда, будучи постовым, не носил дубинку на посту — в драке от нее толку было ровно ноль, и сейчас, получая от прохаживающегося сзади бойца СОБРа резиновой палкой поперек спины за, так сказать, сон на посту, снова убеждался, что это не столько больно, сколько обидно…

— Это откуда к нам такого красивого дяденьку замело? — раздался за спиной дурашливый голос: — Или чего забыл, сказать пришел?

Я стоял, не шевелясь, по-прежнему глядя в стену. Голосок конечно раздавался за моей спиной, но вполне могли обращаться к моим соседям слева или справа, да и не хотелось мне, чтобы этот голос обращался ко мне, больно он был радостно-похабный. Не надо мне, чтобы меня кто-то знал, лишнее это. Лучше стать незаметной тучкой… Тучкой стать не получилось.

— Смотри, брателло, какой он важный стал, старых знакомцев не узнает…- меня дернули за плечо: — Да ты, Громов, повернись, не стесняйся…

Пришлось разворачиваться и вновь огорчаться — напротив меня стояла и улыбались желтыми от табака зубами, «сладкая парочка» — опера из РУБОПа, что несколько месяцев назад пытались «поставить крышу» моему ломбарду.

— Доброго дня…- единственное, что мог я пробубнить.

— Ну у нас то день добрый, а вот для тебя — не знаем. — тон опять задавал «седой»: — Давай, отлепляйся от стены и пошли с нами.

Меня привели в просторный кабинет, ожидаемо поставили к стене и «чванливый» принялся медленно и демонстративно натягивать на руки потертые боксерские перчатки.

— Самому не смешно? — мотнул я головой.

— Сейчас кому-то не до смеха будет. — «чванливый» принялся прыгать вокруг меня, демонстрируя выпады.

— Смешные вы парни. — я отодвинул «боксера» в сторону, и присел на стул, ожидая удара с сзади, но его не последовало.

«Седой», сидевший за столом, досадливо поджал губы и махнул рукой, после чего топтание за моей спиной и сердитое пыхтение прекратились, видимо, по плану «беседы» я должен был стоять у стенки, закрываясь от угрожающих движений «боксера».

— Пацаны, давайте, будем считать, что я уже размяк и готов к разговору. — лишний раз получать по организму мне не хотелось, слишком часто это происходило в последнее время, да и не молодею я, последствия ударов сказываются.

— Хорошо. — седой улыбнулся и положил передо мной фотографию человека в милицейской форме: — Знаешь его?

Я подтянул изображение к себе, потянув с ответом несколько мгновений, так как не понимал, чем мне может грозить тот или иной вариант ответа.

— А! — я сделал вид, что только что вспомнил: — Так это же участковый деревни Журавлевка, младший лейтенант, только фамилии его я не помню, а зовут Артём.

— Хорошо. — седой пристально смотрел мне в глаза, сзади навис и шумно дышал в ухо «чванливый», а я не понимал, что за новая ситуация закручивается вокруг меня и какое отношение она имеет к убийствам в деревне, за которое меня разыскивали.

— Хорошо. — повторил «седой», очевидно раздумывая, по какой траектории построить дальнейшую «беседу»: — И когда ты с ним встречался и при каких обстоятельствах?

Судя по выражению глаз «седого» они знали, когда и при каких обстоятельствах я последний раз встречался с участковым, а поза «чванливого» говорила, что он готов начать меня «ломать». Значит, по логике оперов я должен отрицать нашу встречу с участковым Судаковым, потому что там что-то произошло. Значит, отрицать наше с участковым столкновение категорически нельзя. Скорее всего у моих бывших коллег есть надежный свидетель, или ненадежный, но не один. А почему бы и не быть? Наверное, половина деревни видела, как я убегал от участкового. Хотя почему убегал? Артем Судаков не кричал «стой», во всяком случае, я никаких криков не слышал. Свидетели могли видеть только то, что два человека. Один из них в форме, бежали в сторону болота. Если свидетель сидел в кустах за деревней, он тоже не мог видеть ничего криминального, во всяком случае, я ничего плохого участковому не сделал, только сиганул в кусты…

Надо рассказывать, но только полуправду, хуже мне все равно уже не будет. Что там говорил доктор Геббельс про ложь? Чем она чудовищнее, тем толпа охотнее в неё верит?

— Я был в Журавлевке, искал на болоте корень аира. Это лекарственное растение такое. Увидел, как два парня топят в трясине труп, испугался и бросился в деревню, где встретил участкового. Я ему рассказал, про то, что видел на болоте, и мы бросились туда. Участковый, пока мы бежали, отстал, а я оторвался вперед. Видимо, пока мы бегали, то эти двое успели покойника утопить и уйти, а с участковым мы разминулись. Я его поискал, после чего вернулся в Журавлевку и уехал. Все.

Мне кажется, если бы я сейчас достал из кармана пистолет, эти двое в меньшей степени бы удивились, чем моим словам.

«Седой» растерянно смотрит мне за плечо, видимо напарники пытаться обменяться мыслями — что делать дальше? Старая мудрость — не оставляй свидетелей, тогда правдой будет исключительно то, что ты скажешь. Не желаю ничего плохого младшему лейтенанту Артему Судакову, но, подозреваю, что его с нами больше нет, и то, что с ним случилось, пытаются «повесить» на меня.

— Ты что несешь? Кого ты там побежал ловить? — «чванливый», которого я, пожалуй, теперь буду звать «быдловатый», опустил мне на плечо руку, облаченную в боксерскую перчатку, одновременно давя на плечо и на щеку, создавая мне максимальный дискомфорт. Делать вид, что все нормально будет неправильно — поймут, что «терпила», будут давить сильнее, потом перейдут грань…