Магнат Пушкин (СИ). Страница 34

Он задумался. И в этот момент я понял: его уверенность дала трещину.

Уезжая, я услышал, как двое гостей оживлённо обсуждали:

— А ведь этот помещик прав… Может, не стоит торопиться? Идеи про Конституцию вроде и хороши, но я пока не готов своим крестьянам вольную дать. Как пить дать разбегутся, словно тараканы из-под тапки.

Я улыбнулся. Слухи работают.

Однажды усомнившись, эти двое уже не будут такими уверенными. А значит — не станут опасными.

Завтра я напишу третью статью. О том, что постепенность и практическая деятельность важнее якобы благородных, не глупых и безответственных порывов. Надеюсь, цензура пропустит.

Декабристам это не понравится. Но их мечты и должны разбиваться о реальность. А пока они слишком далеки от народа и его действительной жизни.

Работать нужно, парни, а не красивые слова говорить, вот тогда и жизнь наладится, и у вас, и у народа нашего.

Вот построит каждый из вас у себя в имении достойное сообщество, то о котором вы мечтаете вслух в ваших тайных обществах, и смотришь, начнёт преображаться Россия.

Глава 15

Порой меня удивляет, как люди в это время так быстро друг друга находят. Вроде бы и нет никаких привычных мне средств связи, но откуда тогда целый поднос конвертов на моё имя?

С другой стороны — чему я удивляюсь. Не так много мест в столице, где паркуются гидросамолёты.

А уж посмотреть на пролетающий над крышами самолёт, чуть ли ни все обитатели домов выскакивают, восторженно тыча в небо пальцами.

Вот она — обратная сторона популярности. Мне предстоит потерять больше часа времени, чтобы всё прочитать, а потом примерно столько же, чтобы ответить хотя бы тем, кто у нас не ниже графа по титулу. Остальные даже если и останутся без ответа, то лишь поморщатся, а вот эти — нет.

Прочитал все письма, старательно их рассортировав. На полторы дюжины приглашений придётся ответить отказом, остальные останутся без ответа, а вот то одно, что сейчас отдельно лежит…

Пожалуй, послезавтра я всё-таки навещу званый ужин у Муравьёвых. Благо, они от нас недалеко расположились, на Басманной.

Очень мне любопытно посмотреть, как все они уживаются под одной крышей.

Будущий «Муравьёв-вешатель», на день рождения которого я приглашён, его брат Александр Николаевич, один из зачинателей движения декабристов, их отец — сенатор, и остальные Муравьёвы, среди которых есть ещё две персоналии, что при раздаче декабристам императорских звездюлей изрядно пострадают. Вот жеж террариум… Как они ещё друг друга не поубивали?

Особняк на Басманной встретил меня ярким светом окон и полудюжиной горящих наружных фонарей, использующих конопляное масло. После пожара освещение в городе восстанавливали медленно и фонари были лишь на центральных улицах.

Приоделся я в классический костюм — тройку, цвета тёмного индиго. Батистовая белоснежная сорочка, шёлковый бордовый галстук, дополненный заколкой с крупным солитёром, ему вполне соответствуют, а украшенные золотой пряжкой лакированные туфли на среднем каблуке делают меня выше и визуально стройней. Лариса сама всё выбирала и осталась довольна результатом. Осталось проверить реакцию московской публики.

Вызов для общества? Ещё какой! Но смею надеяться, что после массового прилёта гидросамолётов в Москву мне этот эпатаж простят.

Что касается меня, то во фраке я чувствую себя скованно, а камзол, в относительно теплое время года, да в зале, где горят сотни свечей — это верный способ вспотеть через полчаса.

Никуда не торопясь и с любопытством разглядывая внутреннее убранство особняка Муравьёвых, я направился вперёд, руководствуясь звуками музыки. Где-то впереди негромко играли скрипки и клавесин, не мешая общению собирающихся гостей.

— Его Сиятельство, князь Ганнибал-Пушкин, — объявил церемониймейстер, когда я входил в зал.

Дальше последовала забавная сценка. По мере того, как гости поворачивались в мою сторону, говор в зале стихал, после нескольких секунд тишины, нарушаемой лишь негромкой музыкой оркестра, в зале возбуждённо загомонили.

Что могу сказать — шутка удалась!

А ко мне уже спешил именинник.

— Михаил Николаевич, — слегка опередил я его, — Разрешите вручить вам подарок, но сначала позвольте вашу руку.

Пожимая Муравьёва за руку, я во вторую руку взял кулон. Выбрал его по тому, что сомневался, насколько верно я смогу угадать с размером кольца или браслета, и оказался прав. Именинник был невысок, склонен к полноте, а его короткие пальцы оказались раза в два толще моих.

— Готово, прошу, — протянул я ему кулон с Перлом Света, — Теперь можете экономить на свечах, а то и на дровах.

— Дорогой подарок, — оценил именинник немаленький размер перла.

— Так уж получилось, что мы почти в соседях, а с соседями иногда выходит общаться чаще, чем с близкими родственниками.

— Всегда буду рад вас увидеть, — вежливо ответил Муравьёв.

Ну, и не удержался. Направил луч света на люстру.

— Не обманули, Ваше Сиятельство, теперь на свечах можно прилично экономить! — обрадовался он, как ребёнок, получивший дорогую игрушку, — Сдаётся мне, светит он гораздо лучше, чем наша люстра на девяносто шесть свечей.

Ничего не понимаю. Герой войны, который был ранен при Бородино и с тех пор ходит с тростью, нынче преподаёт математику в школе колонновожатых, учреждённой его отцом, и является членом декабристских тайных обществ. Тридцать выпускников школы колонновожатых, которая готовила офицеров для Генерального штаба, выйдут на Сенатскую площадь. Потом Муравьёв станет генерал-полицмейстером. Подавит восстание в Польше и Литве. В будущем либералы обзовут его вешателем и палачом, а у консерваторов он станет почитаем, как выдающийся государственник. Как всё это в одном человеке уживается?

Тем временем мне удалось перекусить, и стоило взять в руки бокал вина, как гости меня одолели вопросами. Сначала, понятное дело, про самолёты и связь.

Рассказывать пришлось много, в том числе и про крымский загар, который выгодно отличался своим оттенком от московского.

Но тут музыка заиграла громче, и молодёжь потянулась в соседний зал, чтобы потанцевать. Я тоже не стал отрываться от масс, оттанцевав я пятью барышнями, три из которых оказались вполне милыми, а одна даже настойчивой. Посчитав, что приличия мной соблюдены, я вышел на веранду, где после духоты зала было бы достаточно свежо, если бы не полторы дюжины курящих. Впрочем, отсев от них подальше, можно было избежать клубов дыма, уходящих через пару открытых фрамуг. Не тут-то было. И пары минут не прошло, как ко мне присоединился сначала именинник, а затем и его родственник — Александр Николаевич Муравьёв, один из основателей декабристского движения в России.

Этот, подозвав слугу с винным подносом, сразу взял быка за рога.

— Александр Сергеевич, а что вы думаете про крепостное право? — начал он довольно горячо.

Хороший вопрос. Тестовый. Сразу позволяет определять, насколько близок может оказаться человек к убеждениям будущих декабристов.

— Я про него не думаю, а определяюсь с ним практически, — опробовал я вино из своего бокала.

Цимлянское. Шампанское брать не стал.

— Думать, слишком ответственное слово. Тем более в масштабах Империи. Чересчур сложная задача получается, когда ты, не владея внутриполитической обстановкой, пытаешься впихнуть невпихуемое. Чистой воды волюнтаризм. Для начала вполне достаточно, если каждый дворянин, его сам для себя решит. Я решаю. Без лишней словесной трескотни и героических поз. Пока получается, — довольно скромно отметил я, при этом болезненно отдавив мозоли одному из теоретиков декабристского движения.

Этакий тонкий троллинг, который заставит Муравьёвых немного приспустить маски, а мне — говорить более жёстко и откровенно.

— Я читал ваши статьи, — выдавил из себя Александр Николаевич.