Поручик (СИ). Страница 18

Гребаные фотки, все планы порушили!

А сам-то? Старый опер, мудрый опер — не смог заметить, что за ним хвост! Навряд ли чертово папарации сидело днями в засаде, ожидая, приду я к Ленке или нет. Наверняка отследили наши путешествия да и отправили фотографа…

Я остановился.

Отправили фотографа — куда?

Фотографии мне, естественно, не дали, но что на них изображено — я запомнил. Там, секундочку… Я прикрыл глаза, восстанавливая картину…

И на меня тут же налетели.

— Лес, не стой столбом посреди коридора, — усмехнулся один из наших ребят и поскакал дальше по своим делам.

Я отошел в сторону и присел на широкий подоконник. Прикрыл глаза…

Так… Фотографировали, ясное дело, с противоположной стороны улицы. Широкофокусным объективом. А это бандура приличных размеров и тихонечко, из-под мышки, ею не щелкнешь. А если бы нас начали фоткать — я бы заметил. Значит, что? Значит, фотограф сидел в доме напротив. Там, насколько я помню, подъезды с окнами, а фотография, сдается мне, снята была чуточку сверху вниз. Точно. Значит, фотограф стоял на площадке второго этажа.

От дел меня отстранили, но опрашивать людей ведь не запрещали, верно?

* * *

Не сходится. Нифига не сходится.

Я стоял на площадке второго этажа — ну, между первым и вторым если быть точным — и смотрел на улицу, на ту самую точку, в которой нас с Ленкой фотозапечатлели.

Не сходится.

Во-первых — угол не тот. Или мне кажется, или точка съемки была чуть повыше. И чуть пониже, чем площадка между вторым и третьим.

Во-вторых — угол по горизонтали опять-таки не тот. Тут я точно помню, что моя голова на фото была четко на уровне водосточной трубы, та как будто из головы торчала. А из подъезда, как ни мостись — труба все время правее оставалась.

Ну и в третьих — мутные стекла в подъездных окнах. То ли ленятся их мыть, то ли от старости, то ли просто запылились чутка снаружи, но сквозь них такого четкого фото, какие я видел, не получилось бы. А открыть окно — не вариант, они здесь вросли в рамы и пару раз покрашены белой краской сверху. Чтобы их открыть — нужна стамеска и полчаса времени.

Хлопнула дверь правой квартиры, по ступенькам застучали шаги. Мальчишка-школьник весело зашагал вниз, помахивая черной сумкой. Увидел меня и чуть ли не шарахнулся:

— З-здравствуйте… товарищ поручик…

— Здравствуй, — кивнул я и снова отвернулся к окну.

Подождите…

Откуда этот паренек вышел? Из квартиры? Той самой, которая, если прикинуть, идеально совпадала с точкой съемки? А что это у него за сумочка? Уж не кофр ли для фотоаппарата?

Ну держись, фффотолюбитель!

* * *

Нет, несмотря на то, что я на сто процентов был уверен в том, что этот мальчонка с сумкой и есть тот чертов папарацци, который сфоткал меня с Ленкой — я не бросился на него с криком «Стой, падла!». Вот что я ему могу предъявить? Фотоаппарат? Так он здесь вовсе не редкость — я часто видел в городе людей, от стариков до школьников, щелкающих затворами и запечатлевавших на пленку все и вся, от приятелей и прохожих до яхт на озере и облаков необычной формы.

Возможно — и даже скорее всего — у него в квартире лежат негативы. Но сам он их не покажет, нужен обыск. А на каком основании? На основании моих подозрений? Сам бы себе ордер не выписал с такими левыми обоснованиями.

Доложить начальству? Даже если майор мне поверит — возвращаемся в начало. Подозрения — не доказательства, а обыска не будет.

Что делать?

Нет, не в смысле — как отомстить этому крысенышу? Кстати, «фотограф» реально чем-то напоминал крысу: толстый, щекастый, с острым носом, прыщавый… Походу, с сексом у него явные проблемы. Иначе прыщей бы не было.

Я хмыкнул… и задумался.

Уж не решил ли он мне отомстить? Сидит, может, днями у окна, пускает слюни на красотку-Ленку, мечтает, как однажды он и она… А тут — бац! Уводит его мечту какой-то ментяра. Вот парнишка от злости и решил отомстить, как сумел.

Или нет?

Что-то я как-то забыл о своей изначальной версии, что фотографии в комендатуру прислали для того, чтобы меня от расследования убийства отвлечь. А тут получается — прыщавый девственник от бессильной злобы.

Даже обидно как-то…

Я почесал затылок под фуражкой и направился к ближайшей телефонной будке, которая нежно голубела на углу.

И аппарат и трубка были на месте, а то вспомнились мне рассказы тех, кто застал советские времена, что уличные телефоны часто курочили или отрезали трубки. Ломали — чтобы мелочь достать, а трубки… Не знаю зачем, может, просто руки чесались.

Сюда, к счастью, эта мода не дошла, так что я бросил к телефон монетку в два гроша и набрал номер своего начальника.

— Начальник отдела уголовного розыска майор Земитки слушаю вас.

— Товарищ майор, Челковки.

— Что случилось, поручик?

— Помните ту записку кляузную на меня?

— Век бы ее не помнить… Что?

— Каким почерком она была написана?

— Корявым. Видимо, левой рукой писали, или почерк пытались изменить.

— А можно сказать, что ее школьник написал?

Трубка помолчала.

— Лес, ты там на тропу войны встал, что ли? Заподозрил кого-то и отомстить собираешься?

— Господь с вами, товарищ майор…

— Не упоминай всуе. Что тогда?

— Есть подозреваемый. Школьник из дома напротив Ласкорадкового…

Трубка снова помолчала. Потом зашуршала, видимо, майор рассматривал записку.

— Не похоже на школьника, — наконец, сказал он, — взрослый почерк. Ну или по каллиграфии у твоего мальчишки одни двойки.

— Спасибо, товарищ майор. Разрешите продолжать?

— Продолжай… то есть стой!

Но я трубку уже повесил. Из любопытства по примеру Лелика ткнул по аппарату, но тот наотрез отказался возвращать монетку. Видимо, нужна особая ухватка.

Так-так-так, интересненько… Если почерк не детский — значит, писал не школьник. Значит, все же меня пытаются скомпрометировать из-за дела о пожаре. Кто-то, вероятно, один из доверенных людей директора винзавода, возможно, хотя и необязательно, убийца сторожа — навряд ли у директора куча подручных на все случаи жизни, вон, даже у Шефа из «Бриллиантовой руки» всего двое было, Лелик да Геша — так вот, кто-то проследил за мной и как-то вычислил, что в соседнем доме живет мальчишка-фотограф. Как — пока неясно, но суть не в этом. Может, просто знал его, может, увидел идущего с фотиком и быстро сымпровизировал, не знаю. Так вот, этот самый Кто-то заказал мальчишке сфоткать меня и Ленку, забрал проявленные фото и отправил в комендатуру.

Какой отсюда вывод?

Мальчишка видел этого Кого-то. И может описать его или же просто знать, кто это такой, дядя Иржи какой-нибудь. Но меня мальчишка явственно боится и ничего не скажет, если я спрошу по-хорошему. А по-плохому мне спрашивать нельзя, на мне форма. Да и знает он меня в лицо…

Значит, надо, чтобы спросил кто-то другой…

* * *

— Помочь, значит… — Любка Ружка закинула ногу на ногу, отчего ее клетчатая юбка съехала до совсем уж крайних пределов, — То есть, ты с какими-то школьницами обжимаешься, а я тебя выручать должна?

Ну а кого еще можно попросить? У меня пока что мало знакомства среди местного криминалитета, только Любка и ее фанаты «Бажиты». Мне, в конце концов, не бить мальчишку надо и не ножом стращать. На него достаточно грозно взглянуть — он и расколется. Вот я и попросил Любку прийти ко мне домой вечером. Надеюсь, она не проходит по категории распутных девиц, иначе меня квартирная хозяйка съест с потрохами. Не знаю, на что там Любка себе рассчитывала, но поначалу в ее глазах стыл некий испуг, быстро растаявший, когда я ей рассказал свою проблему.

— Ленка мне как сестра. Младшая.

— Всякое с сестрами бывает. Младшими. И старшими тоже, — злобно прищурилась Любка, но пляшущие в глаза чертики — непонятно только, зеруты или бажуты — говорили о том, что она просто-напросто глумится. И ревнует, конечно, но невсерьез, в глубине души.




Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: