Поручик (СИ). Страница 12

Я качнул замок концом карандаша:

— Так и висел?

— Да, — грустно сказала пани, — Иди, Иштван, мы тут с товарищем милиционером разберемся.

Дворник отсалютовал, приложив ладонь к кепке, и удалился, грозно зыркнув на мальчишек, так и отиравшихся поблизости шепчущихся секретным шепотом, обсуждая ночной взлом.

— Что взяли?

— Я много не смотрела, сразу к вам побежала, в милицию, но склад нетронут, взяли только то, что на ночь на прилавках осталось. Две коробки шоколадных конфет, коробку печенья, кажется, леденцы выгребли, вина ягодного две бутылки…

Интересный какой набор. Воры-сладкоежки. Но при этом — замок вскрыт очень ловко.

— Ну что ж, пани Бомбарова, — громко сказал я, — тут все ясно. Воры были опытные, наверняка работали в перчатках, так что отпечатки пальцев взять не получится… Но!

Я поднял вверх палец.

— Они не учли одной вещи.

— Какой? — заинтересовалась хозяйка.

— Силы нашей советской науки. Прогресс он, знаете ли, идет вперед и разные отсталые элементы за ним не поспевают. Вот, например, видите?

Я указал на замок.

— Нет… — прищурилась Бомбарова.

— А вор здесь оставил свой волос, — я достал из кармана блокнот, вырвал лист, свернул его в кулечек и смахнул в него с замка нечто невидимое, — И, надо признать, вам повезло: буквально сегодня утром к нам в комендатуру доставили новейшее оборудование «Криптоанализатор-термо 3000». В лоток которого достаточно этот вот волосок положить, как он тут же выдаст основные данные по нашему воришке, и пол и вес и рост и возраст. А с такими данными найти этого негодяя — раз плюнуть. Вы тут немножко подождите, я до нас добегу, а потом вернусь, и по горячим следам схватим его.

Я положил кулечек во внутренний карман мундира и, с чрезвычайно суровым лицом зашагал в сторону здания милиции, мысленно улыбаясь.

Ну конечно: почти сразу же за спиной я услышал быстрые шаги:

— Дяденька милиционер… ой! То есть — товарищ милиционер! Не надо! Это мы конфеты взяли…

— Школьники, значит? — довольно улыбнулся майор.

— Ну а кто? Кто еще будет подламывать магазин, чтобы стащить два кило конфет, даже не попытавшись взломать склад или кассу? Мальчишки, конечно.

— А как же они замок вскрыли?

— Они, товарищ майор, по книжке действовали. «Слесарное дело», там и образцы отмычек приведены, они их в гараже сделали, потом на старых замках потренировались, ну а потом — на дело пошли.

— Фамилии записал?

— Конечно. И фамилии и показания снял. Вот… — я перелистал блокнот, — Яновки, Штастны, Калинки и Бартокова.

— Девчонка? И она туда же… Эх… Что же делать… Я же их родителей знаю, такое пятно на семье. Из приличных же семей ребята… Еще и Еву занесло туда же… И отпустить их мы не можем, верно? — он испытующе посмотрел на меня, — Нам ведь нераскрытая кража ни к чему?

— А нет никакой кражи, товарищ майор, — я захлопнул блокнот, — Пани Бомбарова, когда все узнала, согласилась заявление отозвать. Тем более что почти все украденное ей вернули. А за коробку конфет и вино деньги родители пообещали отдать.

— Родители?

— Родители.

— Я же знаю их всех. Мальчишки же от родителей и за кражу и за вино, за вино в особенности, таких горячих получат. А уж Евку мать и вовсе дома замурует…

— Вот и я так же подумал, товарищ майор. Наша задача — не наказывать, а перевоспитывать.

— Молодец, поручик. Это правильно.

— Разрешите идти. Мне еще свидетелей по делу о пожаре опросить надо.

— Все еще думаешь, что это убийство?

— Все на это указывает.

— Тогда действуй.

Я козырнул и вышел.

— Нет, товарищ поручик, Казимир на работе никогда не пил. Дома — бывало, врать не стану, но на работе — никогда. Он у меня вообще не любитель бутылки целовать… был.

Я задумчиво побарабанил кончиком карандаша по столу. Вот так так. Все говорят, что сторож Чапырки был пьян во время дежурства, буквально все. И тут его жена заявляет, что этого не могло быть. Нет, я, конечно, понимаю, что жены иногда последними узнают о своем мужем некоторые занимательные сведения, но, тем не менее, если бы он прикладывался к бутылочке по ночам — утром она бы почуяла. Перегар — не любовница, так просто не спрячешь.

А с другой стороны — самые разные люди уверяют, что он попивал. И начальник и тот экспедитор… ммм… Ратовки и случайная свидетельница. Опять же — бутылка в ящике…

Погодите.

Начальник, конечно, мог соврать, скажем, чтобы себя прикрыть. Мол, в пожаре виноват пьяный сторож, а вовсе не… не что-то другое. Не попытка скрыть недостачу… да блин, склады в таких случаях горят ДО ревизии, а не после! Ну, предположим, директор Олеш связан с ворами, которые грохнули сторожа и хочет их отмазать. Подложил бутылку в ящик, типа, никто сторожа не убивал, он сам по пьяни погиб. А экспедитор? А женщина из соседнего завода, бухгалтер Малиновка? Целая банда, сговорившаяся, чтобы опорочить честное имя сторожа Чапырки? В книге — почему нет. А в жизни все обычно проще: муж пьет, жена не знает, результат — гибель.

Ладно, завтра придут результаты анализа крови, тогда точно и узнаем, кто у нас идет не в ногу: вся рота или гражданка Чапырка.

— Товарищ поручик…

Пистолет в кобуре прямо подпрыгнул, толкнувшись под ребра, мол, давай, хозяин, вали их всех! Что за нервная у меня реакция? Вроде бы тихий спокойный городок, советская провинция, а сердце чуть не выпрыгнуло, как будто я шпион во вражеском тылу.

Из кустов жасмина, что росли неподалеку от моего дома, тихо показалась девчонка. Тьфу ты, это же Любица Ружка, та девчонка из компашки, что любит собираться за забором сгоревшего склада. Откуда… а, ну да, я ей сам адрес назвал.

— Александар…

И имя тоже.

— Привет, Любица.

Ну, давай, рассказывай, что тебя привело в эти края.

Нет, ничего. Стоит, молчит, смотрит на меня. Как бы край юбки комкать в смущении не начала: с нынешней модой на мини юбкам даже на сантиметр приподниматься противопоказано, сразу мои коллеги заметут за нарушение нравственности и хулиганство, совершенное с особым цинизмом. А так дразнить изголодавшегося поручика — это очень особый цинизм.

Поручик, держи себя в руках!

— Привет… — наконец подняла она глаза.

— Что случилось, Любица?

— А можешь называть меня Любка? Любицей меня только родители зовут, когда ругают.

— Да хоть Голубкой. Пойдем, чего тут стоять?

Девчонка дернулась, и даже как-то отстранилась. А, ну да: увидят гуляющей с парнем — задразнят. А если с милиционером — вдвойне задразнят. Патриархальные времена…

— Любочка, что-то случилось? Опять «ёжики»?

Она молча замотала головой, только прическа взметнулась.

— Тогда вот что: идем ко мне домой…

— Нет!

— Или я на тебя надеваю наручники и веду к себе домой силой.

— У тебя нет наручников, — хихикнула Любица, оживая.

— Тогда сниму ремень и свяжу руки ремнем.

— Тогда у тебя штаны свалятся. И бежать за мной тебе будет совсем неудобно.

Ну вот, чего я и добивался: ее отпустило. А то стояла зажатая, как певица первый раз на сцене.

— Тогда я пойду домой один и так никогда и не узнаю, что ты хотела мне рассказать.

— Но я не могу прийти к тебе!

— Предлагаю выход: мы находим какое-нибудь укромное место и там ты мне все рассказываешь.

Укромное место обнаружилось в двух шагах. Живу, между прочим, в тех же двух шагах, а не знал о нем, тоже мне, опер.

Между двумя высокими деревянными заборами чернела щель. Пройдешь мимо — подумаешь, что это небольшой тупичок. А там оказался целый лабиринт, петляющий мимо заборов, сараев, чужих дворов — из одного нас облаяла собака — и в одном месте переходящий в квадратную площадку с самодельной лавкой.

Мы присели.

— Александар… Я хочу тебе спасибо сказать.

Ты через полгорода шла, чтобы сказать «спасибо»? Я посмотрел в огромные испуганные глаза. Глаза тут же опустились и спрятались за занавесом ресниц.