Первый инженер императора IV (СИ). Страница 41

Миша подергал его. Мертво. Он пристегнул к кольцу на конце штыря карабин со страховочной веревкой, второй конец которой был закреплен на его поясе. Теперь у него была надежная точка опоры.

Он перевел дух и посмотрел вниз. Его товарищи казались отсюда маленькими фигурками. Он видел их поднятые кверху лица, видел, как барон что-то показывает Святославу, видимо, объясняя на его, Мишином, примере.

Нужно было двигаться дальше. Следующий анкер. Он нашел еще одну трещину, чуть выше и правее. Снова приставил, уперся. Удар! Хлопок! Штырь вошел в скалу, как нож в масло. Еще одна точка страховки.

Так, шаг за шагом, удар за ударом, он полз вверх по этой бесконечной стене. Работа была монотонной, изматывающей. Мышцы предплечий и пальцев горели огнем, спина ныла от напряжения. Холодный ветер свистел в ушах, трепал одежду, пытался сбросить его вниз. Но он упрямо лез вперед.

Опустив голову вниз, чтобы хоть немного дать отдохнуть ноющей шее, Миша увидел, как Святослав карабкается следом. Может он и был лучшим по вскарабкиванию на их сопку или что у них там, но здесь был не спринтерский забег. Молодецкая удаль тут не работала. Здесь был марафон.

Передохнув, Миша снова стал взбираться.

Он не думал об опасности. Не думал о том, что будет, если он сорвется. Мозг был занят другим — поиском следующей трещины или рыхлости в породе. Это была работа. Тяжелая, опасная, но — работа. И он должен был ее выполнить.

Он уже поднялся довольно высоко. Земля внизу казалась далекой, почти нереальной. Фигурки людей превратились в крошечные точки. Он вновь сделал короткую передышку, прижавшись к скале, пытаясь унять сбившееся дыхание. Посмотрел наверх. До вершины оставалось еще метров двадцать, не меньше. Самый сложный участок — почти отвесная стена, лишенная явных уступов.

Ладно. Справимся.

Он снова взялся за анкер. Нашел узкую, едва заметную щель. Приставил. Уперся всем телом, стараясь занять как можно более устойчивое положение. Размахнулся. Удар.

И в этот момент случилось то, чего он боялся больше всего.

Карабин. Тот самый, что он закрепил на предыдущем штыре. Он щелкнул. Негромко, почти буднично. Но для Миши этот звук прозвучал, как удар грома. Он не проверил защелку. Поспешил. Понадеялся на авось. И теперь…

Мир качнулся. Ощущение опоры под ногами исчезло. Он летел вниз. Недолго. Секунду. Может, две. Но эта секунда растянулась в вечность. Он видел, как мимо проносятся серые, равнодушные камни, как удаляется серое, безразличное небо. В голове не было ни одной мысли. Лишь звенящая, ледяная пустота.

— Миша! — донеслись до него голоса побратимов, но так далеко, словно они были вообще по другую сторону этой жизни.

Рывок. Жесткий, почти ломающий ребра. Он повис на страховочном тросе, болтаясь в воздухе, как тряпичная кукла. Второй карабин, тот, что он закрепил еще раньше, выдержал. Он спас его.

Несколько секунд он просто висел, глядя вниз, на зияющую под ним пустоту, пытаясь осознать, что произошло. Сердце бешено колотилось где-то в горле, в ушах стоял гул. Руки и ноги дрожали так, что он едва мог ими управлять.

Он жив. Он выжил.

Посмотрев на своих побратимов, Миша увидел самую большую фигуру Руслана, который смотрел на него пристально, после чего поднял правую руку с, как Миша догадался, выставленным большим пальцем вверх.

Ага. Отличная работа. Иначе и не скажешь.

Злость. Холодная, яростная злость на самого себя, на свою глупую ошибку, вытеснила страх. Сцепив зубы, он ухватился за трос, подтянулся, уперся ногами в скалу. Нужно было лезть дальше. Теперь — еще осторожнее, еще внимательнее. Проверяя каждый узел, каждый карабин, каждую трещину.

Последние метры дались ему с неимоверным трудом. Руки отказывались слушаться, мышцы сводило судорогой. Но он лез. Упрямо, стиснув зубы, вкладывая в каждое движение остатки своей воли. Также отчаянно, как паук по стеклянной банке.

И вот, наконец, вершина. Он перевалился через край, через острые камни, царапающие руки и колени. Перекатился по влажной, холодной земле, поросшей мхом и редкой, жесткой травой. И замер.

Он лежал на спине, раскинув руки, и тяжело дышал, хватая ртом холодный, разреженный воздух. Лежал и смотрел в небо. В серое, безразличное, осеннее небо. Оно было так близко. Казалось, протяни руку — и коснешься облаков.

Он сделал это. Он поднялся. Он победил. И эту скалу, и свой собственный страх.

Тишина. Лишь ветер свистел над вершиной, да где-то внизу, в ущелье, слышались приглушенные крики его товарищей. Он лежал, закрыв глаза, и чувствовал, как жизнь медленно возвращается в его измученное тело. А в душе рождалось новое, незнакомое ему доселе чувство. Чувство покорителя вершин. Чувство человека, который заглянул в глаза смерти и усмехнулся ей в лицо. И это было… хорошо. Очень хорошо.

— Дай… руку… — донеслась до него изможденная просьба. — Не… могу…

Миша подполз к краю обрыва и протянул покрасневшему и одновременно побелевшему святославу руку.

Тот ухватился за нее, как за соломинку и Миша дернул. Из последних сил. Святослав тоже перевалился через край, карабкаясь всеми оставшимися свободными конечностями, пока не лег пластом на твердь, словно пытался ее обнять.

— Ну что, — выдохнул Михась, — понравилось?

— Это… не наша… холмина… — просипел Святослав, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— То-то же, — ответил Мишка и снова упал спиной на землю. — Отдохнем пять минут, — сказал он.

— Да… — едва слышно ответил Слава.

— А затем закрепим тросы и спустим вниз. Нужно сделать будет этот… как его… — он покопался в недрах своего гудящего мозга, — м-м-м… как же там барон говорил… глист? А, не, во, лифт!

Я знал, что они справятся. Не потому, что должны, не потому, что таков был приказ. Нет. А потому, что эти люди — и хламники, и воины, и мои крестьяне — знали, какой непомерной ценой дается спокойная жизнь в этом мире.

Они слишком хорошо помнили, что такое страх, голод, безысходность. И они не хотели делать эту жизнь еще сложнее, чем она уже была. И уж тем более никто из них не хотел с ней прощаться.

Именно поэтому я был уверен, что они будут сражаться. За себя, за своих товарищей, за ту хрупкую надежду на лучшее, которую мы все вместе пытались построить. Лучше биться до последней капли крови, чем смиренно подставить шею под топор судьбы. Я был уверен, что так думал каждый, кто стоял сейчас в этом ущелье, и каждый, кто в поте лица готовил «горячие посылки» в Новгороде.

Но даже со всей этой уверенностью, в тот момент, когда Миша сорвался, у меня остановилось сердце. Правда. Оно просто замерло, перестало биться, и, наверное, целых пять секунд я вообще не дышал.

Душа не просто ушла в пятки, а забилась в самые дальние, темные закоулки моего существа, после чего стала судорожно проситься наружу. Я видел, как его фигурка качнулась, как он повис на страховочном тросе, и эти несколько мгновений показались мне вечностью.

Благо, обошлось. Я видел, как он снова ухватился за скалу, как упрямо, отчаянно пополз вверх. Видел, как он перевалился через край. Но напряжение не отпускало.

Когда они оба — и Миша, и Святослав — исчезли из виду, я понимал, что им нужно время отдышаться. Восстановить силы после такого изматывающего, смертельно опасного подъема. Но время шло. Минута, другая, десять… А с вершины не доносилось ни звука, никто не показывался на краю. И, честно говоря, я начал нервничать.

Что там случилось? Почему они молчат? Может, там, наверху, их поджидала какая-то тварь, о которой мы не знали?

Если бы не моя поврежденная правая рука, которая все еще ныла тупой, изматывающей болью, я бы уже сам кинулся туда, наверх. Но я трезво оценивал свои шансы. С такой конечностью, которая в любой момент могла отказать, мой подъем равнялся бы самоубийству на первых же пятидесяти метрах. Я был бы не помощью, а обузой.

Я уж было собрался закричать, позвать их, нарушить эту давящую тишину, но тут сверху, с самого края скалы, мелькнула черная тень, после чего длинный, туго скрученный моток веревки, наш прочный композитный трос, со свистом полетел вниз, разматываясь на лету. Его конец с глухим шлепком упал на каменистую землю в нескольких шагах от меня.