Шестнадцать. Страница 18

— Это ты молодец, что надела валенки. Сегодня обещают до минус двадцати, а с понедельника уже будем готовиться к весне — потепление вроде. Ты надолго к нам?

— Не знаю. Неделю точно побуду.

— Это хорошо, — сигарета висит на нижней губе, будто ее приклеили. Сергей продолжает говорить, не доставая ее изо рта.

— Почему она не падает?

— Кто?

— Сигарета, — солнце играет на ее губах.

— Это мастерство: курить без рук да еще и говорить, — усмешка и клубы дыма перемешиваются с горячим дыханием. — А ты что, все-таки куришь?

— Нет! Не говори ерунды! — Алена ковыряет ногой снег.

— Смотри мне. Увижу с сигаретой, заставлю съесть, — он слезает со стула и поворачивается к ней, — и я не шучу. — Вот твои санки.

Красная. Голубая. Желтая. Цвета чередуются, разукрашивая деревянные полоски. Алена улыбается. Ей кажется, что слышит смех. Свой смех. Она щурит глаза и видит, как летит с горки, задыхаясь от холодного воздуха и волн смеха.

— Даже веревка та же самая, — она берет ее в руки и тянет санки за собой. — Класс!

— И что ты будешь с ними делать? — дядя Сергей снова закуривает.

— Кататься! — она смеется и бежит к калитке. — А тебе совет — кури поменьше, а то бабушка увидит и заставит их съесть, — смех растворяется в тишине переулка.

Сергей провожает ее взглядом. Впервые за долгое время он улыбается, разглядывая жизнь вокруг себя. Наконец все обрело смысл. Алена приехала.

Он делает глубокую затяжку и бросает окурок в сугроб. Секунда — скрывается в доме.

Алена улыбается друзьям. Все в сборе: Даша, Таня и Валя.

— Не верю, что вы так быстро согласились, — она смотрит на их санки. — Вижу, у вас тоже раритетные.

— Если уж Валя свои не сломала, то наши и подавно проживут еще столько же, — Таня хохочет и толкает сестру. Валя отвешивает ей подзатыльник и складывает руки на груди.

Валя чуть ниже сестры, но толще в два раза. На ней ярко-желтый пуховик и горчичная шапка с помпоном. На ногах белые дутые сапоги с меховой оторочкой. Щеки, как спелые яблоки, занимают большую часть лица. Несмотря на лишний вес, она очаровательна. Большие карие глаза, веер густых ресниц и мягкие губы украшают лицо. А когда Валя улыбается, на небе загораются тысячи солнц.

Таня высокая. Выше всех. Кажется, дотронься до нее пальцем, и она навзничь упадет на землю. Волосы длинные, каштановые. Глаза — щелки, а рот ниточкой. Они такие разные, но такие родные.

— Мы уже подумали, что ты совсем зазвездилась в Минске, — Даша поправляет шапку, натягивая ее на уши. — Тебя не было слышно с июня.

— Я приезжала на выходные.

— Когда это было! — Даша фыркает.

— Летом мы переезжали, ремонт. Потом новая школа…

— Говорю же, зазналась.

— Ой, не нуди, — махнула рукой Валя. — Ален, как тебе новая школа?

В мгновение перед глазами проносится жизнь длиной в шесть месяцев. Жизнь, о которой Алена не знала и не хотела знать. Карина, Таня, Катя, Ковтун… Казалось, это было не с ней. Она все придумала, увидела во сне, прочитала в книжке.

— Нормально.

— И все? — Даша недоверчиво разглядывает Алену. — Это все, что ты можешь сказать про Минск?

— Ты спросила про школу, а не про Минск. Минск — красивый, шумный и большой. А школа — совсем другая.

— Какая?

— Не такая, как у меня была. Люди другие. Более сложные, — она пожимает плечами.

— Конечно, другие! Это же Минск, а не приграничный городишко!

Даша тоже высокая и худая. Черные длинные волосы спрятаны под вязаный берет. В цвет пуховика — красные варежки и сапожки на низком ходу.

— Ты другая, — Алена смотрит пристально, но аккуратно.

— Ты тоже.

— Я не про внешность. Но ты другая.

— Это плохо или хорошо? — Даша вздергивает острый подбородок.

— Не знаю, — улыбка касается губ Алены.

— Конечно, плохо! — Валя делает шаг вперед. — Ты стала просто невыносимой занудой! — она обнимает Дашу за талию и отрывает от земли. — И весишь меньше, чем мой кот!

Они смеются так громко, что даже замерзшие вороны перестают каркать и замолкают, удивленно разглядывая девчонок в пестрых пуховиках.

— Ну, погнали в яму! — Валя расталкивает их плечами и идет вперед.

— Как была танком, так и осталась, — бубнит Таня, семеня за сестрой. — Ты так никогда себе парня не найдешь!

— Да на кой он мне сдался! — смех вырывается из ее огромной души, заполняя все вокруг.

— А если не перестанешь так гоготать, умрешь девственницей! — она начинает пародировать сестру, выдавливая из себя смех.

Горка высокая, метров двенадцать-пятнадцать, не меньше. По сути, их две: одна плавно перетекает в другую. Сначала резкий спуск, затем небольшая остановка — ровная площадка, и снова вертикальный спуск. Вся гонка занимает несколько секунд, но и этого хватает, чтобы сорвать связки от крика и обморозить щеки.

Местами на горке лед. Поэтому санками управлять почти невозможно. Ногами, конечно, тормозить можно, но это почти не дает результата — они продолжают мчаться вниз.

— Кто первый? — спрашивает Алена. — Года так три-четыре назад мы даже не думали о страхе, просто садились и орали.

— Кстати, да! Валя на ходу запрыгивала на санки, еле успевая запихнуть в них свою попу, — Тане так понравилась шутка, что она почти визжала от восторга.

— Не вопрос! Я первая и поеду, — она ставит санки на землю, садится и берет в руки веревку. — Трусихи! — Валя посылает воздушный поцелуй и с криком летит вниз.

На первой остановке санки не тормозят, наоборот, взмывают вверх и продолжают мчаться вниз.

— Aaaaaaaa! — она орет так, что вороны с ужасом взмывают вверх и улетают прочь. Внизу санки не тормозят. Они продолжают катиться по равнине еще метров десять-пятнадцать. Когда они все же останавливаются, Валя спрыгивает и начинает с криками прыгать на месте. — Я это сделала! Жду вас здесь! — она разбегается и прыгает в снег.

— Ладно, я следующая, — Алена натягивает шапку на уши и садится на санки. Крепко сжимая в руках веревку, отталкивается ногами и исчезает из виду. Девочки подбегают к краю горки и смотрят, как подруга с криками летит вниз. Выехав на равнину, санки заносит и они переворачиваются.

— Ты жива? — доносятся голоса с вершины.

Алена достает лицо из снега, снимает рукавицы и убирает хлопья с лица. Валя подбегает к ней и помогает встать.

— Ты в порядке, — она стряхивает снег с одежды и ласково поправляет шапку Алене.

— В порядке? Ты шутишь? — заливистый смех разливается по яме. — Я в восторге! — она набрасывается на Валю и крепко сжимает ее в объятиях. Обе падают в снег.

Крики, смех, визг — девчонки, одна за другой, слетают с горки, оставляя за собой снежную завесу.

— Слышите? — Алена подносит палец к губам.

— Что? — шепотом спрашивает Таня.

— Тишину.

Они вчетвером лежат на белом покрывале и всматриваются в небо. Солнце уже не такое яркое. Оно медленно, по маршруту часовой стрелки скатывается с середины голубого блюдца. Небо намыто до дыр. Голубое, прозрачное, будто покрытое бесцветным лаком, оно смотрит на мир.

— Слышите? — Алена приподнимает голову. — Это снег с ветки упал.

— Мы ничего не отморозим? — никто не смотрит на Дашу, но все знают, что ее нижняя губа поджата. Она недовольна, но продолжает лежать на месте, не сводя глаз с горизонта.

— Мне даже жарко, — Валя снимает рукавицу и вытирает пот со лба.

— Это все лишний вес. — Таня пихает ее в бок. — А точнее, батон, который ты умяла на завтрак вместе с пачкой масла и ведром чая.

Валя молчит. Она занята — улыбается.

— Видите, какая она стала зануда! — Таня приподнимается на локтях. — Даже на мои шутки не реагирует!

— Одно и тоже каждый день, — добрая ухмылка пробегает по ее пухлым щекам. — А попы, пожалуй, нужно поднять, летом успеем належаться на траве. Подъем, бабье царство! — она резко вскакивает.

Алена не хочет вставать, ей хорошо. За долгое время в ее голове день, а не ночь. И больше всего на свете она желает, чтобы он не заканчивался.