По следам мистера Волка (СИ). Страница 25

***

Утром Герберт просыпается на полу в ворохе пледа, прижимая к себе Курта, которого то ли заставил лежать с собой, будучи в полусознательном состоянии (луна всё равно оказала на него влияние), то ли Курт сам пригрелся под боком, когда граф заснул… В любом случае Герберту приходится столкнуть парня в сторону, чтобы суметь выпутаться из пледа и подняться.

Он отряхивается от пыли и звучно чихает.

— Элис! Хотя, — бормочет уже тише, — можно ведь выйти и так… — направляется он к двери, что ведёт во двор.

Она забыла её закрыть, а он не стал заморачиваться. Ведь не должен был обернуться.

Приём уже довольно скоро. Нужно будет закончить последние приготовления и научиться улыбаться приветливо.

— Курт, вставай! — оборачивается Герберт, открывая дверь. — Нас… Тебя ждёт много работы.

— А, — он зевает и трёт глаза, — чтобы кто-нибудь меня увидел? И что с этим чокнутым-то делать?

Герберт вздыхает и упирается лбом в дверной косяк, тем самым едва ли не ударяясь в него.

— Не знаю… — нехотя признаётся он. — Твоя сестра считает, что пока с ним ничего делать и не надо. Просто постарайся не попадаться ему на глаза. Я тебе ключи дам, будешь своё, — усмехается, — крыло замка запирать. Я Кроули скажу, что там опасно ходить, потому что требуется серьёзный ремонт. Выходить будешь по необходимости, согласуя всё с Элис. Под её ответственность.

— А то уволишь её, ссылаясь на испытательный срок? — ухмыляется Курт.

— Ага, — улыбается. — А что, думаешь, не могу?

Слуга в ответ лишь фыркает, как-то странно рассматривая Герберта взглядом сонных, но внимательных глаз.

— Ну, может, и нет, — выдыхает граф, — но ей не нужно этого знать! К тому же, это пока я так думаю. Пока меня всё устраивает. Так что… Ай, кому я это всё говорю, — устало машет он рукой и, наконец, выходит.

Оставшись в одиночестве, Курт обнимает себя за ноги, стукается острым подбородком о колено и хмурится.

***

Всего выдалась пара дней внешнего спокойствия и тишины — удивительно, что в замок больше не заглянул никто из стражей. Хотя, возможно, это из-за предстоящего приёма. И при этом полнейшего балагана внутри замка — Элис слишком ответственно подошла к работе по приведению комнат в презентабельный вид, Кроули, к выслеживанию фэйри, а Курт… оставался Куртом.

Герберт сидит в своём кабинете, запрокинув голову на спинку тёмно-красного, потёртого кресла и постукивает пальцами по деревянному подлокотнику.

До приёма всего несколько часов. И чем ближе это время, тем сильнее ему не хочется выходить. Тем более облачённым в неудобный, непривычный для себя костюм.

— Я будто пингвин, — шипит он, зажмуриваясь, — я похож в этом на пингвина… Элис, — рявкает, — где мой чай?!

— Мерзость, — появляется она в дверях с подносом в руках, — то есть… Я хотела сказать «прелесть», — широко улыбается, что ей не идёт.

— Я?! — приоткрывает он один глаз и косится на неё. — Я знаю… — вздыхает, вновь прикрывая веки, уже без возмущения, а с неожиданным принятием, обречённо. — Знаю…

— Да нет же… — Элис ставит перед ним чай. — Что с вами? Бросьте, граф, я не смогу быть рядом с вами на приёме, кухарке нельзя выходить в зал при гостях. Вы должны собраться. Мистер Кроули поручится за вас, я ещё наставлю его.

Герберт тянется за чаем, но так и замирает. Пальцы его подрагивают, окутанные лентами пара.

— А, может, лучше бы мистер Кроули вообще не показывался никому на глаза? Думаешь, он пойдёт за хороший пример того, что в замке моём живут и уважаемые, — режет его губы кривая усмешка, — люди?

Элис садится на край стола и болтает ногами и в неудобных сапогах (в тапочках тётки сейчас холодно, а другая её обувь уж слишком велика и вечно спадает).

— Он богат, без тёмных пятен, умён… ему бы только не говорить никому о… феях. И дело в шляпе! — она смешно фыркает и улыбается.

И Герберт не может сдержать неожиданно мягкого и добродушного смеха.

— О да, — и внезапно ловит её за лодыжку. — Что… Я только заметил, — хмурится, разглядывая её обувь, — что на тебе надето, Элис? — и вопрошает это так строго, словно готов её отругать.

— Ну… я оскорбляю вас своим видом? — пугается она. — Что ж, это не было прописано в нашем, как его, соглашении, — тут же злится.

— А это и не требует того! Это банальное уважение и чувство достоинства, — он отпускает её и отстраняется. — Разоришь меня… — вынимает из ящика в столе, что был заперт на ключ, мешочек с монетами. — Вот, возьми, купи себе хорошие туфельки. Или что там теперь надо… Что-то тёплое и удобное, в общем. Я плохо, — отводит взгляд, — плохо разбираюсь. В последний раз я дарил что-то женщине много лет назад…

— Если так вы почувствуете себя лучше… — тянет Элис хмурясь. — Вы неплохо выглядите. Давайте. Попробуйте… улыбнуться.

И Герберт с усилием растягивает подрагивающие от напряжения губы.

Она вздыхает и касается ладошкой его колючей щеки.

— Расслабьтесь. Ну же… Это должно выглядеть… естественнее.

Граф пытается, вспоминает хорошее, что случалось с ним в жизни, но… это вызывает лишь печаль, и на лицо его наползают тени.

И Элис… бьёт его по щеке.

И Герберт после секундной задержки взрывается смехом.

— Ай да нахалка, а!

Элис делает большие глаза и принимается оправдываться скороговоркой:

— Ну я это… Один господин, в общем… так отучал собак есть цыплят. Он подносил цыплёнка к морде и каждый раз, когда собака открывала пасть… бил её дубинкой. Очень скоро она даже не смотрела в их сторону. Я… Я могу бить вас, пока вы не научитесь улыбаться!

— Говорю ж, нахалка, — едва ли не утирает он слёзы от смеха, — ещё и с собакой меня сравнивает! Выпороть бы тебя за такое отношение к хозяину.

— Ой, — отмахивается Элис, — да ладно вам… Так о чём мы говорили? Вам не обязательно скалиться, всё, что требуется — рассказать правду.

— Правду? — изгибает он бровь. — Какую?

— О том, как славно вы служили короне… Но при этом похвалите новую власть. Проявите эту… проклятую-то. Лояльность — вот! Потом о том, что случилось, всем ведь та-а-ак интересно! Поэтому я и не сомневаюсь, что все придут и даже те, кого вы не звали. Ведь слухи слухами, а тут та-а-акое! Вам только нужно воззвать к их совести. Ну или жалости. Но! — поднимает указательный палец вверх. — При этом быть мужественным, обаятельным, находчивым… шутником.

Бросает придирчивый взгляд на графа, вздыхает и поправляется:

— Или просто мужественным.

Он фыркает.

— Ну… обаяния мне не занимать, мм? Я всех обаяю, — будто (а, может, и не будто…) издеваясь, говорит он совершенно серьёзным тоном, — а вот с вызовом жалости наверняка будут проблемы.

— Вот что, вы просто постарайтесь не быть вспыльчивым… Помните, что у вас есть цель — репутацию восстановить. Успокоить людей в столь неспокойные времена! Но это с мужчинами, ещё же, — голос её веселеет, — дамы будут! Понимаете?

Герберт кивает.

— Понимаю. Да ладно тебе, мила… эм, Элис, — поправляется он, — что я, зверь по-твоему? Я ведь понимаю всё, и вежливым быть могу. Особенно если вежливы со мной. А они всё же придут в мой дом, надеюсь, никому не взбредёт в голову попрать вежливость и свою честь, нападая на меня в стенах моих же владений.

— Конечно, придёт! — с энтузиазмом возражает она. — Они все будут тыкать в вас палкой, чтобы посмотреть, когда вы озвереете! Тогда это будет мусолиться до самого сочельника, а вас изгонят.

Граф вздыхает и, наконец, пробует свой чай.

— Не волнуйся, я буду само спокойствие…

— Да, я об этом, — Элис делает вид, что ничего не произошло, когда понимает, что сказала лишнего. — А теперь повторите мои наставления.

— Брось, — лениво отмахивается он, — я всё понял и согласен с тобой. Поверь, я всё сделаю как надо! Ступай пока, я скоро спущусь и буду ждать гостей.

— Чем… я могу вас поощрить, если всё получится? — улыбается Элис, слегка краснея.

Герберту Оуэну, должно быть, чертовски нервозно проделывать такие трюки, она хорошая слуга и всё понимает.