Столичный доктор. Том VIII (СИ). Страница 34

В штабе я узнал, что медсанбат Горбунова никуда не делся, стоит там же, где и был. Выпросил провожатого. И с утра, первого июля, погрузив все на двуколку, мы отправились на передовую.

Дорога, конечно… Наше традиционное секретное оружие, верный союзник всех защитников отечества. Ямы, колея, из которой не выехать, разбитые обочины, и прочие радости, делающие даже короткое путешествие полным незабываемых впечатлений. И все эти «первая колонна марширует», встречающиеся то тут, то там. Звуковая дорожка: рёв команд вперемешку с матерком, ржание лошадей, и канонада, по которой можно сверять расстояние до фронта.

Медсанбат Горбунова располагался в нескольких довольно ветхих больших брезентовых палатках, растянутых прямо на земле, укрытых за небольшим холмом. Ни о каких шести километрах от передовой, похоже, речи не было. Даже мы на прошлом месте и то дальше от линии соприкосновения находились. Пора эвакуироваться отсюда, от греха подальше. Об этом я и сказал Горбунову, сразу же после как мы встретились.

— Знаю всё, — вздохнул он. — Сколько уже пытался… Нет подвод, не нашли еще место, подождите, не до вас. А тут…

Да уж, трудно не заметить. Сортировочная площадка забита, очередь возле нее напоминает толпу у винного магазина во времена борьбы с пьянством: санитаров не хватает, фельдшеры мечутся, как тараканы при включенном свете.

Война войной, а подарки — по расписанию. Мы сгрузили гостинцы прямо у аптечной палатки, чтобы далеко не носить. И пошли инспектировать жилище начальника. А как же, ведь от того, какой чай пьет командир и чем его закусывает, многое зависит. Результат был признан удовлетворительным.

— Евгений Александрович, а не согласитесь ли провести показательную операцию? — закинул удочку Горбунов, когда я окончательно расслабился после демонстрации гостеприимства. — Многим нашим коллегам было бы полезно, так сказать…

— Не знаю, что новое я смогу показать, но с удовольствием поучаствую.

А что, накормили — пора отрабатывать. Мне выдали почти новый хирургический костюм из личных запасов главного врача, и мы пошли к палатке-операционной. Здесь работа кипела. Ампутации фигачили как в донаркозные времена, когда скорость являлась главным критерием.

Мне же доверили осколочное ранение живота, да еще и дали двух ассистентов, чтобы опыта набирались. Звали коллег Андреем Викторовичем и Олегом Ивановичем. Впрочем, я быстро забыл, кто из них кто. Всё равно акция разовая, вряд ли мы еще встретимся. Признаваться в этом не стал, но быстро перешел на обезличенное «доктор», чтобы не путаться.

А канонада знатно мешает. Отвык я от такого звукового сопровождения. Зато ассистенты вообще внимания не обращали. Тем более, что в нашу сторону и не стреляли.

Уж не знаю, что там коллеги хотели нового увидеть. Кишечный шов один на всех, лигатуры на сосуды накладывают во всех странах примерно одинаково. Так что отстоял операцию, поговорил по ходу действия с докторами. Пригласил к нам на стажировку. На самом деле это ни фига не награда, практически любой может подать заявку и приехать в Базель. Просто уже все заинтересованные лица знают, что многие как приезжают, так и уезжают. Жопоруки вылетают мгновенно. А так, есть знания и желание учиться — милости просим. Поэтому я с барского плеча и зову всех встречных. Думаю, после здешнего ада «Русская больница» им курортом покажется.

Мы уже заканчивали, как кто-то истошно завопил прямо под палаткой: «Японцы!!!».

Вот тут мои коллеги, что называется, оживились. Один даже дернулся к выходу.

— А ну стоять! — сказал я, не повышая голоса, но таким тоном, что все замерли. — Как говорил наш гимназический учитель: «Звонок не для вас». Мы заканчиваем операцию в любом случае. Единственная уважительная причина, чтобы хирург отошел от стола до завершения — это его смерть или внезапное тяжелое заболевание. Ни того, ни другого, насколько я вижу, не случилось. Продолжаем!

Если честно — спина взмокла в ту же секунду. В ногах появилась слабость. Одно дело рассуждать о врачебном долге, находясь в относительной безопасности. И совсем другое — когда неизвестно, сколько у тебя осталось секунд до встречи с ротой восточных товарищей. Но, черт подери, отступать от своих же правил — значит, потом самому себе в глаза не посмотреть.

Мы закончили шить почти бегом. Не рекорд, но близко к тому.

Больше всего меня интересовало, где Агнесс. Их вместе с Бурденко отправили на перевязки. Так что я размылся и сразу бросился к ним.

Но не добежал. Прямо на меня выскочили два японца с «арисаками». Штыки примкнуты, всё как положено. Похоже, ребята и сами не поняли, куда они попали. Глаза у них были по пять копеек, почти круглые. Но на нашего солдата с окладистой бородой налетели грамотно, сразу с двух сторон.

И, как назло, вокруг одни некомбатанты, люди без оружия. А эти гаврики сейчас на адреналине покрошат в мелкую капусту всех встречных, потом в свое оправдание скажут, что не заметили. Незначительный эксцесс, на войне таких в день — десятки. Ну, погиб князь, невелика беда. У государя и этого добра в достатке, не обеднеет. Напишут некрологи, и забудут через три дня.

Наш парень одного нападавшего ранил, да так, что тот винтовку из рук выронил. Но это был единственный успех. Второй японец пырнул его в правый бок, и я сразу представил, как штык проколол кожу, проткнул печень, и движется к почке, задевая нижнюю полую вену.

И что я стою болваном? Был бы у меня пулемет, да умей я из него стрелять… А так — только голые руки.

В боевой транс я вошел мгновенно, стоило произнести «чок». О, как я люблю это чувство. Будто всё вокруг погружается в густой мед. Японец напротив меня вытягивает руку, толкает штык — медленно, очень медленно. Я вижу, как он моргает. Как напрягается кисть. Как у него на виске дрожит жилка.

До них — метров пять. Преодолеваю в полшага.

Первый удар — в солнечное сплетение. Тот, что со штыком, выгибается назад, винтовка летит вбок. Второй — в челюсть. Японец глохнет на лету, падает.

Из-за деревьев неспешно, как в замедленной съемке, выбежали еще трое японцев. Один даже успел выстрелить на ходу, пока я бежал к ним. Солдат с винтовкой наперевес мчался прямо на меня. Удар рукой — короткий, точный, в солнечное сплетение. Японец согнулся пополам, выронив винтовку. Еще один — сбоку, с занесенным штыком. Уклонение, захват руки, резкий рывок — и штык врага входит в его же товарища.

Я стоял, дыша, как сломанный мех. Руки дрожали. Мутило. Сейчас бы миску мяса, горячего, жирного — или в крайнем случае литр сладкого чая. Боевой транс отнимает силы без остатка.

— Евгений Александрович! — подбежал ко мне запыхавшийся Горбунов. — Вы в порядке? Не ранены? Сейчас казаки сюда придут, прочешут всё. Чёрт знает что творится! На нас уже заблудившиеся японцы выбегают!

— Вроде нет, — прохрипел я. — Где Агнесс?

— Вот же она! — показал он. — Ничего с ней не случилось.

И правда, идёт. Спокойная, сосредоточенная, как будто просто вышла прогуляться после обеда.

— Вроде да, — махнул я рукой. — Солдата этого в смотровую давайте, пока кровью не истек. Готовьте срочно к операции, сейчас подойду.

— Кто хоть будет это делать? — печально вздохнув, спросил Горбунов.

— Я останусь, помогу.

Агнесс уже подбежала ко мне.

— Ты опять дрался, — сказала она на ухо, обняв. — Я переживала.

— Всё закончилось, — ответил я, но чувствовал, как пульс еще пляшет где-то в висках. — Немедленно собирайся, бери Бурденко, и езжайте назад. Нечего вам тут делать.

— А ты?

— Здесь нужна моя помощь. Ты же видишь, они не справляются.

— Я с тобой, — голосом, не терпящим возражений, ответила Агнесс, разорвав объятия и отступая на шаг назад.

— Я сказал: поедете немедленно! Без обсуждений! — мой голос прозвучал громче, чем хотел.

Она чуть опустила голову.

— Хорошо, — тихо ответила, развернулась и пошла прочь, не оглядываясь.