Столичный доктор. Том VIII (СИ). Страница 32

— Показывайте.

Полковник лежал на носилках, лицо бледное, но решительное. Здоровый дядька. Наверняка любит поесть, подумал я, глядя на живот. Заметный такой, месяцев на семь тянет. Хотя сам раненый — не толстяк. Чтобы надуло от перитонита за столь короткое время — вряд ли. Ладно, вот фельдшер снимает грязноватые бинты. Отверстие чуть выше и левее пупка.

— Зовут вас как? — решил я наконец-то познакомиться поближе.

— Михайлов Илларион Кириллович.

— Живот болит?

— Конечно, — пробормотал полковник.

— Сейчас будет еще больнее, — пообещал я. — Но не надолго.

Введение зонда вызвало у пациента чувство радости, а врач получил информацию, что ранение проникающее. Симптомы раздражения брюшины — слабоположительные. Крови не так много, но плотное образование внутри не дает покоя. Полковник, видимо, прочитал мои мысли.

— Живот у меня… растет уже год. Пиво люблю. Думал — пора заканчивать…

— Показатели? — спросил я, не поворачивая головы.

— Сто десять на шестьдесят пять, пульс девяносто, температура тридцать шесть и девять.

Ага, давление держит. Уже легче.

— Готовить к операции. Пригласите доктора Гедройц.

— На перевязках, — ответил Бурденко. — Можно, я ассистировать буду?

— Почему нет?

Дальше всё по классике: пациенту наркоз, срединная лапаротомия, поиски повреждения. К счастью, пулю нашли в сальнике. Вроде и хорошо, но никто не отменял отдаленных последствий ударного воздействия.

— Ну что, Николай Нилович, глянем, что там? — спросил я Бурденко. — Подозрительный живот.

Ассистент только кивнул. Понятное дело, что вопрос риторический — оперирующий хирург все решает.

Ну что же… Этого следовало ожидать. Опухоль. Огромная, округлая, светло-желтая, с гладкой поверхностью, словно обтянутая тонкой плёнкой. На ощупь — мягкая, эластичная. Колышется. Никакой жесткой инфильтрации, никаких узловатых образований.

— Доброкачественная, — пробормотал я вслух. — Смотрите внимательно.

— Доброкачественная? — переспросил Бурденко, сдвинув брови.

— Обратите внимание на края, — я провел пальцем по краю опухоли. — Она четко отграничена, не прорастает в соседние ткани. Видите, как легко её отслоить тупым путем?

Я осторожно поддел её пинцетом. Опухоль отодвинулась, но осталась связана сосудистой ножкой, уходящей куда-то вглубь.

— Нет метастазов, — добавил я. — Лимфатические узлы не увеличены, брюшина чистая. Типичный случай доброкачественного процесса. Вероятнее всего, липома.

— Липома таких размеров? — удивился ассистент.

— В брюшной полости всё возможно. Могла расти годами, а его «пивной живот» был всего лишь её маскировкой. — Я глянул на Бурденко. — Николай Нилович, прошу зажать питающие сосуды. Будем её удалять.

— Прямо сейчас⁈

— Нет, пациент подождет до Москвы. Или куда его там эвакуируют. Прямо сейчас! Запомните Николай Нилович. Нет «наших» и «ненаших» болезней. Отвечаем за все, включая близорукость.

Бурденко заулыбался. Под маской не видно — это у него такие лучики вокруг глаз появляются. Милота. С большой буквы М.

Операция затянулась. Разделить опухоль без повреждения окружающих сосудов оказалось непросто. Вырезать пришлось по миллиметру, отслаивать тупым путем, пересекать ножку. Зато, когда я наконец вытянул её наружу и бросил в лоток, в операционной повисла тишина.

— Взвесим потом, — буркнул я, чувствуя, как от напряжения свело плечи. — Может рекорд получится. Похоже килограмм тут, а то и побольше. Николай, проверяем еще раз всю полость. Никаких признаков прорастания?

— Чисто.

— Прекрасно. Наложить дренаж и зашиваем. Если инфекция не доберется, наш полковник ещё поживёт. И включите его в список на панацеум. Как только придет новая партия — ему первому.

Красный Крест всё чаще вспоминал про нас. Прислали еще персонал: трех врачей, шесть сестер милосердия, четверых фельдшеров. Красота, да и только. Сейчас введем в курс дела, я и выходные смогу организовать. Отдыхать надо людям. Всем, кроме начальства.

Но с пополнением приехал Боткин. Я сразу понял, что это знак нехороший. Слишком уж щедрый подарок он подогнал. Поэтому, когда мы пошли в мой кабинет выпить чаю, я ждал любой пакости. А что, Трепов тоже хорошо ко мне относился, а приказали, и выгнал нас на улицу. Мало ли какие пожелания начальство Боткину высказало, вот он и решил подстелить соломки.

— Присаживайтесь, Евгений Сергеевич, рассказывайте, какая плата будет за все эти подарки, — сказал я, показывая на диванчик у стола с самоваром.

— Версия о моем хорошем расположении не рассматривается? — Боткин улыбнулся, но я сразу понял — это для отвода глаз.

— Разве что как из области фантастики, — вернул я ему усмешку. — Наливайте себе чай, уже должен завариться.

Он не спешил, отрезал ломтик лимона, осторожно выжал в чашку. Не торопится говорить, держит паузу.

— Хочу просить вас помочь провести совещание главных врачей наших полевых госпиталей. У вас и опыт организации таких мероприятий есть, да и что там, вы — самый титулованный доктор на этой войне. К вашим словам прислушаются. Ведь ваши приказы об организации эвакуации показали, что вы владеете вопросом лучше остальных.

— Хватит петь дифирамбы, — я не сдержал улыбки и внутренне расслабился. — Обмен опытом — дело нужное, чтобы люди не варились в собственном соку. Но у меня нет места. Это же примерно полсотни человек — их надо расселить, накормить. Да что там, собрать такое количество гостей можно только под открытым небом. Нет даже завалящего зала. Мы планерки с врачами вот в этой комнатушке проводим, на ногах, потому что стулья поставить некуда.

— Организационные моменты Красный Крест берет на себя. От вас — только выступления и желательно, выпустить по итогам учебную брошюру.

— Как говорит мой завхоз, трындеть — не мешки ворочать, — улыбнулся я. — Брошюру тоже выпустим. Давайте подумаем над темами выступлений. Могу взять на себя основной доклад, модерацию…

— Простите, что⁇ — не догнал Боткин

Опять из меня вылезает из будущего.

— Ведение конференции главных врачей. Мы так в швецарской больнице выражаемся.

— Ясно, продолжайте.

— Врачи наши могут выступить. Допустим, пять докладов. Вот вам и мероприятие на один день. Утром начнем, после обеда закончим. Успеем пообщаться кулуарно.

— Вы даже не спросите, когда?

— Да хоть завтра. Просто сегодня день расписан, у меня две операции запланировано.

— Значит, готовьтесь. Совещание — через десять дней. Красный Крест займется рассылкой приглашений и размещением гостей. Место — зал крытого рынка у Мукденского вокзала. Условия, конечно, не как в Зимнем дворце, но места хватит.

Мнда… На рынке я еще не выступал. Впрочем, война, все ясно.

— Ну вот, — протянул я. — Говорю же, не просто так вы появились. Впрочем, вам удалось меня успокоить. Выступать — не впахивать. Если ещё и обед предусмотрен, вообще будет сказка.

— Обед и фуршет, — уточнил Боткин, подливая себе чаю. — На средства Красного Креста.

— Да вы меня балуете, Евгений Сергеевич, — сказал я, теперь уже откровенно улыбаясь. — Только просьба одна: никаких политических речей. Медицина — это главное. Пусть война идет своим чередом, а мы займемся спасением её жертв.

— На это и рассчитываю, — согласился Боткин. — Тем более, что совещание под эгидой Красного Креста. Ваши идеи ценят не за риторику, а за практическую пользу.

Я кивнул, сделал глоток горячего чая и на мгновение задумался. Вряд ли Боткин ограничится одной просьбой. Но если вторая будет такой же разумной, как первая — это редкая удача в здешних местах.

Совещание главных врачей госпиталей началось с типичного хаоса. Люди собирались, обменивались рукопожатиями, переговаривались, а кто-то пытался найти место поближе к кафедре, чтобы лучше слышать выступающих. Поначалу всё напоминало скорее шумную ярмарку, чем собрание опытных медиков, но постепенно в зале воцарился порядок. Красный Крест постарался: помещение на Мукденском вокзале было просторным, на столах — чай, бутерброды, а в углу — корзина с фруктами.