Ленька-активист (СИ). Страница 40

На следующий день мы с Алексеем и Борисом уже были в заводском комитете. И нас поддержали. Идея построить в городе парашютную вышку силами студентов настолько понравилась заводскому начальству, что нам не только выделили все необходимые материалы, но и дали в помощь бригаду плотников и разрешили изготовить детали для лебедки в инструментальном цеху.

И работа закипела. Энтузиазм, с которым студенты взялись за постройку вышки, был заразителен, как тифозная горячка. Вечерами пустырь за институтом гудел, как растревоженный улей. Стук топоров, визг пил, молодецкие окрики и смех — все это сливалось в одну радостную, созидательную симфонию. Я смотрел на эти горящие, увлеченные лица и понимал: с этими парнями и девчатами можно устроить не один и даже не два таких показательных проекта.

Место под башню по согласованию с горкомом нам выделили в городском парке. И вот, вечерами, после лекций и работы, или по воскресеньям, мы таскали тяжелые, пахнущие смолой сосновые бревна, пилили, строгали, долбили пазы, мазали балки олифой. Воздух был наполнен стуком топоров, визгом пил и веселыми, молодыми голосами. Работа была тяжелой, опасной, но мы делали ее с каким-то веселым, непринужденным азартом, с песнями, шутками. Это была наша первая, настоящая, общая стройка.

К тому времени, когда мы закончили, наступила зима. Выпал первый, глубокий, пушистый снег, укрыв землю белым, чистым одеялом. Наша тридцатиметровая вышка, выкрашенная красной краской, гордо возвышалась над заснеженным парком, как символ нашей общей победы.

Как раз в эти дни закончился мой кандидатский стаж. На торжественном собрании ячейки, под аплодисменты товарищей, мне вручили заветный красный билет с профилем Ленина. Теперь я был полноправным комсомольцем.

Первые прыжки решили приурочить к годовщине образования СССР. Новость о том, что в городе появилась парашютная вышка, и что прыгнуть с нее может любой желающий, разнеслась по Харькову мгновенно.

В назначенный день у нашей вышки собралась огромная толпа. Были не только комсомольцы и студенты: пришли молодые рабочие с заводов, служащие, куча самого разного люда, нэпманы в кожаных пальто, и просто любопытные горожане.

Первыми прыгали мы, комсомольцы-активисты. Я стоял на верхней площадке, ветер трепал волосы, а земля внизу казалась далекой и игрушечной. Сердце уходило в пятки. Но отступать было поздно. И вот, первым я шагнул в пустоту. Рывок… и тишина, невероятная, звенящая тишина, в которой слышно только, как свистит ветер в стропах. А затем ее разорвал восторженный рев толпы внизу.

После нас в очередь на вышку выстроились и обычные горожане. Комсомольцы, только что совершившие первый в своей жизни прыжок, горячо делились впечатлениями, хлопали меня по плечу. Вдруг кто-то коснулся моей руки:

— Товарищ, это вы придумали эту вышку? Такой молодой, а уже такой дерзкий!

Я обернулся и обомлел.

Глава 17

Я обернулся. Передо мной, нетерпеливо постукивая по заснеженной земле носком ботинка, стояла невысокая девушка. Зимнее солнце, низкое и яркое, било ей в лицо, и она щурилась, отчего у уголков глаз собирались веселые лучики.

В тот же миг память, услужливая и коварная, подсунула мне другую картину: вот эта самая дамочка, совершенно нагая, с гордо вскинутой головой, с красной лентой через плечо, на которой было начертано «ДОЛОЙ СТЫД», вещала про отказ от буржуазных предрассудков в весеннем харьковском трамвае. Я вспомнил, как она стояла, не замечая ошарашенных взглядов, и в моей голове, против воли, всплыли все детали ее молодой, крепкой, совершенной в своей естественности фигуры.

— Эмм, ну… мы все придумали! — наконец выдавил из себя я.

— О, да вы еще и скромны, как истинный строитель коммунизма? Но меня вы не обманете: ваши друзья уже все про вас рассказали! Я — Вика! — заявила девушка, протягивая мне узкую, но крепкую ладонь. — А вы — Леонид. Красивое имя. Как у спартанского царя!

Я смотрел на нее и не мог отвести взгляд. В ней была какая-то особая, дерзкая, почти мальчишеская красота, которая так разительно отличалась от томной прелести нэпманских барышень. Коротко остриженные, густые темные волосы, выбившиеся из-под простой вязаной шапочки, упрямо вились на висках. Высокие, точеные скулы придавали ее лицу немного татарское, хищное выражение, а чуть вздернутый, прямой носик — задорное и насмешливое. Но главным были глаза — большие, темно-карие, почти черные, в которых, казалось, плясали неукротимые огоньки, как у бесенка.

— Что молчим? — насмешливо продолжала она. — Или на земле вы не такой смелый, как в небе?

Я с трудом взял себя в руки, пытаясь скрыть свое смятение за маской шутливой бравады.

— Язык тоже на месте, гражданка, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Просто любуюсь. Не каждый день увидишь девушку, которая так смело шагает с тридцатиметровой высоты.

— А я не каждый день вижу командиров, которые краснеют, как гимназистки, — парировала она, и в ее глазах заплясали чертики. — Видимо, у вас, комсомольцев, стыд еще не до конца изжит.

— Стыд — это буржуазный пережиток, — машинально ответил я заученной фразой. — А у нас, комсомольцев, есть только революционная целесообразность. И сейчас она подсказывает мне, что нужно срочно уложить этот парашют.

— Ну, конечно, парашют важнее, чем живая девушка, — она картинно вздохнула. — Вся ваша комсомольская суть. Железки, шестеренки, планы… А где же романтика, где порыв души?

— Порыв души был, когда я с вышки шагал, — усмехнулся я. — А сейчас — трудовые будни. Вы, я смотрю, тоже не чужды порывов. В трамваях, например.

Она звонко расхохоталась.

— А, так вы меня видели? Что ж, тем лучше. Значит, наша агитация работает. Мы несем в массы идеи нового быта, новой морали!

— И как, успешно? — спросил я. — Много уже народу освободили от предрассудков?

— Процесс идет, товарищ Леонид! — загадочно улыбнулась она. — И у вас есть все возможности присоединиться к нашему движению. С вашей помощью мы бы свернули горы!

И посмотрела на меня долгим, многообещающим взглядом. Я чувствовал, что еще немного — и потеряю голову.

— Знаете что, товарищ агитатор, — сказал я, решив перехватить инициативу. — Агитация — дело хорошее, но выкрикнуть пару лозунгов — это недостаточно для того, чтобы идея овладела массами. Товарищ Ленин вон, двадцать лет вел агитацию, пока не получилась революция. Вы готовы на такие жертвы?

— Я готова на все! — дерзко заявила она.

— Прекрасно, просто прекрасно. Так может, сходим вечером в кино? А потом — в какую-нибудь ресторацию. Осудим буржуазные условности, с которыми, несомненно, там столкнемся, а заодно и обсудим перспективы мировой революции в деле их изживания!

Она на мгновение задумалась, потом ее глаза снова озорно блеснули.

— В кино? С комсомольцем-активистом? А вы не боитесь, что я испорчу вас своей свободной моралью?

— А я не из пугливых, — ответил я. — Не боюсь ни высоты, ни свободной морали. Ну так что, идем?

— Идем, — кивнула она. — В семь. У кинотеатра «Боммер». Не опаздывайте, командир. Я не люблю ждать.

Она повернулась и легко, по-мальчишески, пошла прочь, оставив меня с гулко бьющимся сердцем. Я смотрел ей вслед и понимал, что этот вечер обещает быть очень, очень интересным.

До этого момента я считал, что увлечение девушками — это опасная, ненужная роскошь на начальном этапе карьеры. Пустая трата времени и сил, которые можно было бы направить на более важные, государственные дела. Не то чтобы я старательно избегал этого, держал себя в ежовых рукавицах, но и каких-то активных действий не предпринимал. Но сейчас, глядя в эти смеющиеся, дерзкие глаза, я чувствовал, как вся моя воля и выдержка начинают таять, как снег на раскаленной «буржуйке».

Вечером, тщательно вымывшись ледяной водой из-под крана в заводской раздевалке, я надел свою единственную «выходную» рубаху, которая, увы, уже лоснилась на локтях, и видавшее виды, но еще приличное галифе, купленное по случаю с рук на толкучке возле Сумской. Мое старенькое, потертое, еще школьное пальто с бобриковым воротником грело плохо, но другого, увы, не было — вещи стоили здесь невероятно дорого, на каждую покупку приходилось копить. Тщательно причесался, раздумывая, не купить ли бриолина — в это время модны были прилизанные проборы, как у известных голливудских киноактеров — и отказался от этой затеи: бриолин явно проходил по статье «буржуазных предрассудков». Часов у меня не было, так что выйти пришлось сильно заранее, дабы не опоздать. Сердце колотилось, как у мальчишки, впервые идущего на свидание. Хотя, по сути, так оно и было. Моя прошлая жизнь не в счет, а в этой, новой, это был мой первый, настоящий выход «в люди» с представительницей прекрасного пола.