Другие грабли. Том 3 (СИ). Страница 43

Пустыня снова была плоской и серой. Я даже не мог поручиться, то ли это место, где я уже бывал прежде, или какое-то другое, потому что здесь не было ни единого ориентира.

Да и, честно говоря, мне было не особенно интересно. Адреналин схлынул, это место гасило все, что я чувствовал, и, наверное, сейчас это было даже и хорошо, потому что вместе с эмоциями я испытывал бы еще и боль, и болеть у меня должно было примерно все.

Но нет, боли не было.

А может быть, пауза тут была и ни при чем. Может быть, отсутствие боли свидетельствовало лишь о том, что я умираю.

А вот кровь течь продолжала. Я зажал рукой дырку в боку, потому что она выглядела наиболее скверно из того, что попало в мое поле зрения, улегся на спину и стал смотреть в серое небо, на котором не было ни одного облачка, ни одной птицы, словно это было не небо, а свежепокрашенный серый потолок.

Победил ли я? Проиграл ли?

Как бы там ни было, я убрал Гитлера. Чингисхан меня особо не трогал, это было слишком давно, а вот Адольф — совсем другое дело. Многие люди мечтали бы оказаться на моем месте, а я таки это сделал.

Я убил Гитлера. Где мой кусок пирога?

На самом деле, это было чисто умозрительное ликование. Я был удовлетворен, я был доволен тем, что сделал свою часть работы, избавив человеческую историю от двух одиозных фигур. В изначальных планах их было больше, но теперь я знаю, что даже самый скрупулёзно проработанный план идет по бороде при первом же столкновении с чертовым мирозданием.

Но мироздание все равно утерлось. Ну, я надеюсь, что оно утерлось. Если уж даже это не смогло побороть инерцию исторического процесса, то я даже не знаю, что ее может побороть в принципе.

И, опять же, сейчас меня это совершенно не волновало. Я обдумывал это все с холодной головой, без чувств, без эмоциональной вовлеченности.

Здесь, на паузе, это не имело никакого значения.

Чертово мироздание снова решало, что ему со мной делать. Я подумал, что было бы неплохо подложить ему свинью и истечь кровью раньше, чем оно обратит меня в прах, как это было с Зебом.

Уйти, так сказать, на своих условиях.

Я выложился по полной и сделал все, что от меня зависело. Если кто-то считает, что этого недостаточно, пусть сделает больше.

Мне некуда было возвращаться. Свой мир я разрушил, а в том, который построил, для меня могло просто не оказаться места.

Но, тем не менее, куда-то я все равно вернулся.

На этот раз переход был куда более резким. Серая пустыня не изменялась, избавив меня от зрелища выстраиваемых ей для меня декораций, не было ни холмов, ни теней, ни силуэтов.

А может быть, и были, просто я в тот момент моргнул.

Стояла теплая летняя ночь, и я видел яркие звезды в безоблачном небе.

Я все еще лежал на спине, все еще истекал кровью, но теперь это ощущалось ровно так, как и должно было ощущаться.

Было больно.

Как будто меня не только сбили грузовиком, но и еще и несколько раз покатались туда-сюда для верности.

Я лежал на мостовой, нагретой летним Солнцем в течение долго дня, и теперь она отдавала свое тепло мне. Значит, я не на своем обычном месте.

На привычном мне пустыре никогда не было асфальта.

Я приподнял голову и осмотрелся вокруг. Да, это был определённо не пустырь.

Это была улица, довольно широкая и прекрасно освещенная, по обеим сторонам от нее стояли аккуратные двухэтажные дома. Участки, на которых они располагались, были отделены друг от друга невысокими, чисто декоративными заборами. Перед домами были разбиты лужайки с идеально подстриженной травой, и на каждой второй стояли детские самокаты или велосипеды. Просто так стояли, и никто их даже домой не заносил.

Да, Чапай, это явно не Люберцы.

Выходило так, что я лежал на проезжей части. Даже с учетом того, что я уже истекал кровью, это было довольно рискованно, и я попытался перевернуться на бок, чтобы отползти в сторонку и уже там достойно помереть. Наверное, ранним пташкам или людям, выгуливающим собак, утром будет куда приятнее наткнуться на мой целый труп, нежели на мой труп с размозженной головой.

При первом же намеке на движение все тело прострелило болью, а перед глазами вспыхнули белые молнии. Но я все же перевалился на относительно здоровый бок (там хоть дырки от ножа не было, хотя и не сломанных ребер, наверное, тоже), выбросил руку и попытался подтянуть на ней все остальное тело.

Выходило коряво, медленно и неуклюже. Короче говоря, плохо выходило. Но процесс пошел.

Преодолев таким образом порядка двадцати километров (это мои субъективные ощущения, на самом деле там было метра полтора), я наткнулся рукой на бордюр.

Бордюр был высокий, сантиметров двадцать, и в моем положении он должен был стать непреодолимой преградой. Но физрук сдается только после того, как получит две пули в голову, так что я продолжил свой маршрут, когда вдруг услышал характерный шорох шин. Звука автомобильного двигателя при этом слышно не было, и я подумал, что машина едет накатом.

Автомобиль вывернул из-за поворота, ослепив меня фарами, но никаких привычных звуков, кроме тех, что шли от колес, он по -прежнему не издавал.

Электричка, догадался я и выбросил вверх правую руку, пытаясь привлечь внимание водителя. По идее, он и так должен был меня заметить, но я решил перестраховаться.

На этом силы окончательно оставили меня, и я перевалился на спину, снова уставившись в небо.

Автомобиль остановился в нескольких метрах, я услышал, как открывается дверь. Поправка, две двери.

Шаги, цоканье каблуков по асфальту.

— О господи, что с вами произошло? — женский голос.

— Держись, дружище, — это мужской. — Вика, звони в «неотложку».

Мужчина склонился надо мной, и я увидел, что имею дело с молодым человеком вполне интеллигентного вида. У него было озабоченное выражение лица, настолько озабоченное, что можно было подумать, будто мы с ним знакомы.

— Что с тобой случилось? — спросил он.

Рассказ о том, как стадо оголтелых нацистов пыталось затоптать меня в политый пивом пол горящего «Хофбройхауса» показался мне не самой удачной и своевременной идеей, поэтому я стиснул зубы и прошипел, что не знаю.

— Не беспокойся, дружище, — сказал он. — «Неотложка» приедет минут через пять, только потерпи.

Я постарался услышать, какой адрес его спутница диктует диспетчеру, но, несмотря на все приложенные усилия, у меня ни черта не получилось. В голове звенело, я и самого себя временами слышать практически переставал.

Вика завершила телефонный разговор и подошла поближе, так что я увидел и ее лицо. Довольно милое.

Она мое тоже увидела, и увиденное заставило ее несколько театрально ахнуть. А может быть, и не театрально, может быть, она на самом деле была поражена.

— Коля, это же Василий Иванович! — воскликнула она. — Он недалеко от нас живет.

— Василий Иванович?

— Преподаватель физкультуры у Славика, помнишь, я тебе рассказывала. Славик мне все уши про него прожужжал. Расхваливал на все лады. Их футбольная команда на первенстве района первое место заняла, теперь они на городские соревнования поедут.

— Василий Иванович? — хмыкнул Коля. — Как Чапаев.

Для меня все эти Василии Ивановичи, футбольные команды, районные соревнования и прочие Славики звучали довольно бредово, но у меня не было сил, чтобы удивляться, и я решил воспринимать происходящее, как данность, дожить до приезда «неотложки», а со всей этой чертовщиной разбираться уже потом.

Но некоторые выводы все же напрашивались. Раз тут есть мобильные телефоны и электрические автомобили, очевидно, что это не восьмидесятые.

Хотя нет, ни черта не очевидно. Может, в этой исторической ветке их на полвека раньше изобрели.

«Неотложка» тоже оказалась электрической. Поскольку улицы были пусты, а люди в окрестных домах погрузились в сон, она не стала включать ни сирены, ни даже «люстру», и было слышно, как тихо она подкатывает. Снова хлопанье дверей, снова шаги…