Другие грабли. Том 3 (СИ). Страница 36

И знаете, что случилось?

Характер победил. Или, если хотите, инстинкт убийцы оказался сильнее инстинкта выживания. Норов завоевателя половины мира уложил стратегию на лопатки.

Все, что ему требовалось, чтобы пережить мое нападение, это сидеть в траве тихо и не отсвечивая, пока его цирики разберутся с убийцей, но, наверное, если бы он так поступил, у него не было бы никаких шансов стать тем, кем он мог бы стать.

Он набросился на меня слева. Я попытался одновременно увернуться от удара его кривого клинка и довернуть пистолет, чтобы прострелить ему башку, но преуспел только в первом. Меч рассек воздух возле моего плеча, я выстрелил, но попал не в голову, а в корпус, и, судя по звуку, пуля от чего-то отрикошетила и улетела в степь. В следующий миг он повалил меня на землю, навалившись всем своим весом.

Он был молод, свиреп и силен. Я был опытнее и лучше вооружен, но он оказался сверху, и его колено прижало к земле мою руку с пистолетом. Он выронил меч, и теперь его могучие грязные руки тянулись к моему горлу, а я мог отбиваться только левой.

Все было немного не так, как я планировал.

Или мне просто катастрофически не везет, или исторический процесс всеми силами старается сохранить одну из своих ключевых фигур.

Я перестал бороться с его руками и позволил ему ухватить себя за горло, и тут же врезал левой ему по голове. Еще раз, и еще, но было такое впечатление, что я молочу рукой по камню, а ему все нипочем.

В тот же момент я вывернул правое запястье насколько это вообще возможно чисто анатомически, и прострелил ему лодыжку. От неожиданности он слегка ослабил захват. Я вывернулся, откатываясь в сторону, и уже направил пистолет ему в голову, как вдруг между нами открылся портал и из него выпрыгнул хронодиверсант в уже знакомой мне серебристой броне.

Глава 70

Этому выдали еще и шлем, так что я сразу понял, что стрелять в него бесполезно.

Но что-то с ним делать надо было, поскольку он закрывал мне линию огня, и я пнул его ногой в голову. Из положения лежа на спине сделать это было не так уж и просто, но я справился.

Он пошатнулся, поэтому промазал, и луч из его бластера (или как они там эту хреновину называли) прошел мимо меня, поджег траву и проплавил полосу в земле.

Монгольская конница уже добралась до вершины холма, а первые всадники ее перевалили, и времени у меня оставалось все меньше.

Хронодиверсант потерял равновесие и принялся заваливаться на землю. Я же, напротив, вскочил на ноги и пнул его еще раз, теперь по руке, в которой он держал оружие, рассчитывая его выбить, и черта с два у меня получилось. Наверное, оружие было частью костюма.

Тогда я бросился на него, вывернул руку с бластером и направил его раструб на монголов. Как это хрень активируется, было непонятно, но я надеялся, парень поймет, что опасность от конницы угрожает нам обоим.

Похоже, что он понял, потому что из бластера вырвался яркий красный луч. Я повел его рукой, срезая монгольскую конницу, как колосья. Зрелище было страшное, но, видимо, только по нашим цивилизованным временам. А может быть, у монголов просто был недостаток воображения, потому что выживших это ни черта не остановило, и лавина конников становилась все больше.

— Стреляй, придурок, — прошипел я, надеясь, что он услышит меня через шлем. — Обоих же затопчут.

Он стрелял.

На склоне холма смешались в кучу кони, люди. Там было хрипение, предсмертные крики, вопли ярости и боли. Ржали лошади, улюлюкали всадники, взлетающие на вершину холма и еще не успевшие разглядеть этот апокалипсис. Там было пламя и кровь.

А я, стыд мне и позор, в какой-то момент выронил свой «вальтер». Узнай об этом мой инструктор по боевой подготовке, он бы орал, наверное, с полчаса, но если вырезать из его речи нецензурные ругательства, то можно было понять, что он не сказал мне ничего.

Темучин вырос из травы слева от нас. Я успел отдернуть руку, а хронодиверсант — не успел, и кривой меч монгола ударил прямо по ней в районе запястья.

Не будь на далеком потомке брони, остаток жизни, сколь бы длинным тот бы ни оказался, он бы прожил одноруким. А может, и не прожил бы, кто знает, каких высот достигло протезирование в его времени.

Но удар был силен и броню все-таки рассек. Хронодиверсант остался при руке, отделавшись глубоким порезом. Из раны хлынула кровь.

Я отскочил вбок, выигрывая пространство для маневра, и выхватил «Ка-Бар». Монгол хищно оскалился и пошел на меня.

Такие никогда не успокаиваются.

Такие никогда не переведутся.

Он не мог не видеть, что имеет дело с чем-то, выходящим за пределы его понимания и не вписывающимся в картину мира, но все равно пер вперед.

Его меч был длиннее моего ножа, но это обстоятельство даже не делало наши шансы равными. В ближнем бою он был мне не конкурент. Он бросился на меня, я бросился на него, в последний момент поднырнул под удар его меча и воткнул «Ка-Бар» ему в грудь, пробив нехитрые кожаные доспехи.

Хорошо так воткнул, по самую рукоятку. Даже в моем родном времени с такой раной он был уже не жилец, а здесь, при полном отсутствии медицины…

Но я на всякий случай провернул нож, расширяя рану. Он что-то прокаркал на своем гортанном языке, может быть, спрашивал, кто я такой и откуда тут взялся, может быть, просто проклинал. Через мгновение его речь превратилась в хрип, глаза закатились, а на губах начали надуваться кровавые пузырьки.

Монгольская конница неслась прямо на нас. Я сунул руку в кармашек, отведенный для пульта, и ничуть бы не удивился, если бы пульта там не оказалось. Выронить эту хреновину во время схватки при моем везении было делом совершенно тривиальным, и я уже мысленно начал подсчитывать, сколько всадников я успею утащить за собой на тот свет.

Разумеется, это число уже не имело никакого значения, ведь я убрал их главного, но я все равно собирался драться до последнего чисто из принципа.

Такой уж я человек.

Но пульт оказался на месте, и я, не вытаскивая его из кармашка, нажал на красную кнопку, и за пару мгновений до того, как на меня должна была налететь первая лошадь, которой правил всадник с перекошенным лицом, случился темпоральный переход, и монголы лишились даже возможности отомстить за своего будущего великого предводителя.

Такие дела, монголы, такие дела.

— Хочу еще раз проговорить с тобой всякие мелочи, Чапай, — сказал Виталик.

— Валяй, — рассеянно сказал я.

До начала операции, звучное название которой мы так и не смогли придумать (да, в общем-то, не очень-то и хотели), оставались считанные часы, и мы все уже приехали в лабораторию и усиленно делали вид, что не нервничаем. У нас с Петрухой получалось неплохо, у остальных — куда хуже.

Я сделал себе растворимого кофе, бухнул туда убойную дозу сахара, уселся в кресло и закинул ноги на стол. Там, куда я отправляюсь, столами не пользуются, так что, быть может, это мой последний раз.

И наш с Виталиком последний разговор один-на-один.

— Аксиоматично, что мы все тут крякнем к хренам, — сказал Виталик.

— Ничего себе, мелочь, — сказал я.

— Но для тебя это, скорее всего, тоже билет в один, сука, конец.

— Угу, — сказал я и зевнул. Во всем этом не было ничего нового, но если он хочет еще раз все повторить, то пусть.

— И мы до сих пор точно не знаем, как все это работает, поэтому ты должен быть готов, что в любой момент что-то может пойти не так. В любой, сука, момент.

— Сделаю все, от меня зависящее, — пообещал я.

— Вот в этом я как раз и не сомневаюсь, — сказал Виталик. — Слушай, весь наш расчет строится на том, что убийство Чингизхана вызовет волну временных изменений, которая уже должна привести нас к желаемому результату. Остальные мишени опциональны, и если у тебя не получится кого-то достать, не бери в голову, не теряй времени и переходи к следующему пункту, ладно?

— Угу.

— Мы ставим на то, что переместившись к новой мишени сразу после первой ликвидации, ты сумеешь опередить волну изменений и придать ей дополнительную амплитуду. Но это, как ты должен понимать, только теория. Вполне может быть и так, что ты не сможешь опередить волну и мир на следующей остановке уже окажется не таким, какой мы знаем.