Другие грабли. Том 3 (СИ). Страница 29

— Василий, если я не ошибаюсь, вы ведь служили в спецназе? — поинтересовался профессор.

— Да, а что?

— А то, что вы мыслите, как спецназовец, и выстраиваете свою стратегию, как спецназовец, — сказал он. — Делаете ставку на силу, скорость, напор. Решить всю проблему одним ударом.

— Вы так говорите, как будто это что-то плохое, — сказал я.

— Спецназ войны не выигрывает, — сказал он.

— Но спецназ может сделать так, чтобы война вообще не состоялась, — сказал я. — Если его правильно и вовремя применить. И поскольку мы обладаем машиной времени, то проблем с той частью, где «вовремя», у нас возникнуть не должно.

— Но они могут возникнуть в той части, где «правильно», — сказал профессор.

— А вы сами где служили? — спросил я.

— У нас в институте была военная кафедра.

— Понятно, — сказал я. — Лейтенант запаса, да?

— Да.

— Войну выигрывает пехота, — сказал я. — Артиллерия, поддержка с воздуха, флот — все это ничего не стоит, если у тебя нет бравых пехотинцев, которые зайдут в столицу врага и повесят свой флаг на каком-нибудь условном Рейхстаге. И в связи с этим у меня есть к вам закономерный вопрос, профессор. У вас есть пехота?

Профессор промолчал.

— Мы можем обзавестись пехотой, — сказал Петруха.

— Можем, — согласился я. — Это долго, трудно, на этом пути наверняка вылезет много сложностей, о которых мы сейчас даже не представляем, но это реализуемый проект. Только вот проблема в том, что у нашего врага пехота уже есть. Их стартовая позиция несравнимо лучше нашей, и на длинной дистанции мы это противостояние не вывезем.

— Ты уверен?

— Ты можешь отправиться в прошлое, основать там собственный орден ассассинов и отрезать всем последователям безымянные пальцы, чтобы они могли пользоваться скрытым клинком, — сказал я. — Но вместо того, чтобы менять историю, тебе придется противостоять их ордену ассассинов, члены которого отрезают себе средний палец, потому что скрытый клинок у них другой конструкции. Ты будешь прогрессорствовать, а они зашлют в прошлое регрессоров, чтобы свести твои усилия к нулю. Ты на самом деле хочешь ввергнуть человечество в тысячелетнюю тайную войну, исхода которой все равно не сможешь предсказать? И чего ради?

— Чтобы дерево, сука, не раскачивать, — сказал Виталик.

— Но если его не раскачивать, то ничего и не поменяется, — сказал я.

— А если удастся проскочить? — спросил Петруха.

— А если нет? — спросил я. — Пойми, нас пятеро, и мы в безопасности, пока нас пятеро и никто за пределами этой комнаты ничего не знает о наших планах. Как только ты начнешь вербовать сторонников, а тебе придется вербовать сторонников, потому что впятером мы со всем этим ничего не сделаем, идея выйдет за пределы этой комнаты, и нас хлопнут прямо в этом времени еще до того, как ты отрежешь первый безымянный палец.

— Что вообще за бред с этими пальцами? — поинтересовалась Ирина.

— Это из истории, отдалённо похожей на нашу, — сказал я. — Вымышленной, разумеется.

— Книга? Фильм?

— Компьютерная игра.

— О, — заинтересовался Виталик. — В каком году она вышла? В смысле, выйдет?

— Не помню, — сказал я.

— Жаль, — сказал Виталик. — Хотелось бы, сука, дожить.

— Какие твои годы, — буркнул Петруха.

— Хорошо, вот вам еще возражение, — сказал профессор Колокольцев. — Вы же понимаете, что такое масштабное изменение истории, которое вы предлагаете, Василий, скорее всего приведет к тому, что мы пятеро в той новой ветви можем никогда не встретиться? Более того, в той новой ветви истории мы можем даже и не родиться.

И вот тут уже он попал в мое больное место.

Это был самый сложный момент плана. Самый, так сказать, сомнительный и неоднозначный.

Ведь, по сути, каждый человек появляется на этот свет в результате целого набора случайностей, которые происходили с его предками. Измени всего одно звено в этой очень длинной цепочке, и ты не родишься.

Или родишься не ты.

— Я понимаю, — сказал я.

— И?

— И надеюсь на лучшее.

— Зашибись, — сказал Петруха. — То есть, и до этого все было хреново, конечно, но ты, Чапай, умеешь вытащить любой пиздец на принципиально новый уровень.

Это мой особый дар, да.

Или, возможно, мое проклятие.

— Я надеюсь на лучшее, — повторил я.

— Ты, по сути, предлагаешь нам совершить коллективное самоубийство.

— Немного жертвенности, — тихо проговорила Ирина. — Но ведь если так случится, мы об этом даже не узнаем. О том, что мы вообще были.

— Мне достаточно того, что я знаю об этом сейчас, — сказал Петруха.

— Вот это, сука, поворот, — сказал Виталик. Сейчас даже он выглядел ошарашенным. — Пожертвовать собой во имя спасения, к хренам, всего человечества.

— Возможного спасения, — вставил Петруха.

— Жертва тоже не гарантирована, — напомнил я.

— Сыграть во вселенскую лотерею, — сказал Виталик. — Повторный забег сперматозоидов. Мне нравится.

— Это потому, что ты псих, — объяснил ему Петруха.

— Ты же офицер, дядь Петь, — напомнил Виталик. — Разве это не предполагает, что, если Родина прикажет…

— Обычно в таких случаях объясняют, ради чего.

— Вот сейчас совсем смешно было, — сказал Виталик.

— Не зарывайся, малец, — сказал Петруха. — Ты, может, и здоровенной оглоблей вымахал, но мне навыков хватит, чтобы тебя пополам сломать.

— Давайте притормозим, — предложил я, стремясь разрядить обстановку, которая становилась все более напряженной. — Если мы тут друг друга пополам ломать будем, выиграют от этого только известно, кто.

— Ладно, я погорячился, — сказал Виталик. — Дядь Петь, прости дурака.

— Проехали, — сказал Петруха. — Чапай, пойми меня правильно, я готов отдать жизнь, но… Как-то более осознанно, что ли.

— Речь вообще не о том, чтобы отдать жизнь, — сказал я.

— Речь о том, что она может не случиться, — сказал профессор Колокольцев. — Поймите меня правильно, пожалуйста. Я не паникер. Я просто хочу, чтобы все присутствующие правильно оценивали все риски.

— Что ж, об этом нюансе вы нас уже известили, — сказал я. — Есть что-то еще, о чем вы хотите всем рассказать?

— Если мы примем вашу концепцию в качестве рабочей модели, я хотел бы обсудить некоторые подробности, — сказал профессор. — Начиная от моральных аспектов и заканчивая техническими деталями.

— Непременно, — сказал я.

— В борьбе с хронопидарами моральные аспекты особенно важны, — согласился Виталик. — Давайте все очень подробно обсудим.

— Но, прежде чем это случится, я хотела бы поговорить с Василием наедине, — сказала Ирина. — Вы не против?

Разумеется, никто не был против, и мы вышли в коридор, дошли до какого-то темного технического тупика и обнялись, и это ни фига не укрепило моей решимости и не сделало все проще, а потом она отстранилась и посмотрела мне в глаза.

— Ты уверен, что нет какого-то другого решения? — спросила она.

— Ты думаешь, если бы у меня было какое-то другое решение, я стал бы пропихивать это? Наверное, в глубине души я надеялся, что его предложит кто-то другой.

— Так, может быть, стоит еще поискать?

— Я бы с радостью попробовал, — сказал я. — Но я чувствую, что времени осталось очень мало. Оно фактически утекает между пальцев.

— Как это может быть, если у нас есть машина профессора?

— Ну, вот такое у меня ощущение, — сказал я. — И, знаешь, за долгие годы, что я занимался опасной работой, я привык своим ощущениям доверять.

— Ты говоришь про долгие годы, но ведь ты совсем молодой человек, — улыбнулась она.

— Порой мне кажется, что это не так, — сказал я. — Наверное, это все субъективное, но иногда у меня такое чувство, что я веками занимался какой-то нездоровой фигней, о которой нормальные люди даже не слышали.

Возможно, это такой эффект от постоянных путешествий во времени. Сколько их у меня уже было? И на кой черт я пытаюсь устроить себе еще одно?