Другие грабли. Том 3 (СИ). Страница 26

Разумеется, это не означало, что я был согласен позволить им выиграть всю войну.

Но местная схватка… наверное, мне с самого начала не стоило в нее ввязываться. Для того, чтобы вести бой на чужой территории, где противник успел окопаться и построить несколько линий защитных сооружений, нужно обладать подавляющей огневой мощью, которой у меня не было.

Глупо пытаться выиграть в игре по чужим правилам. Лучше всего — попытаться навязать противнику свои.

Конечно, ничего из вышеизложенного сообщить Одиссею в качестве ответа я не мог, да и он вряд ли бы меня понял, даже если бы я попытался.

— Гектор рассказал мне, ради чего он сражается, — сказал я. — И я решил, мне нужно какое-то время, чтобы разобраться, ради чего сражаюсь я сам.

Ответ лежал не здесь. Он находился в будущем.

— Что ж, по крайней мере, ты перестал вести себя, как герой, — сказал Одиссей, и, наверное, в его устах это было настоящим комплиментом.

— Почему ты так не любишь героев?

— Потому что здесь им не место. Герой должен быть один. Совершать подвиги, защищать людей, сражать чудовищ, бороться с богами. О героях слагают песни, их имена остаются в веках… — Одиссей сплюнул на сухую землю. — На войне герои не нужны. На войне нужны воины, которых ведет нечто большее, чем желание, чтобы о них сложили песни и их имена остались в веках. Спроси у людей, ради чего мы тут уже десяток лет сражаемся, и больше половины не сможет тебе ответить.

— Ну а ты сам ради чего? — спросил я.

— Я здесь, потому что когда-то я присягнул Агамемнону, — сказал Одиссей. — И если бы я тогда этого не сделал, то его войска разорили бы мой остров. У меня не было выбора тогда, как нет его и сейчас. А ты… ты ведь на самом деле можешь уйти, Ахиллес.

— У меня нет корабля.

— Здесь постоянно бывают корабли контрабандистов, — сказал Одиссей. — Даже если тебе нечем будет заплатить капитану, ты можешь просто наняться в его команду и отработать путь домой.

— Контрабандисты так легко берут дезертиров? — спросил я.

— Они не задают вопросов, — сказал Одиссей. — Немногие бегут с этой войны, кто-то боится гнева царей, кто-то мечтает о своей доле несметных богатств, хранящихся за стенами Трои, кто-то просто герой… Если человек решил покинуть военный лагерь, значит, у него есть для этого веские причины.

— Разумно, — сказал я.

— Но ты не воспользуешься моим советом, — сказал Одиссей.

— Я задержусь здесь еще на пару дней, — сказал я. — А там уж посмотрим.

Глава 65

Как говорил мой старик-отец, стабильность — это признак отсутствия роста.

Меня выбросило из прошлого на привычном люберецком пустыре привычной люберецкой ночью, правда, она была не такая теплая, как в предыдущие разы, что я сразу и прочувствовал всем телом. Хотя, возможно, сейчас все дело было в контрасте — переместился-то я из гораздо более теплого климата.

А возможно, это сказывалось отсутствие штанов.

Стандартного комитета по встрече на месте не наблюдалось, но оно и к лучшему. Зачем мне выслушивать насмешки про свой внешний вид от посторонних, когда для этого есть друзья?

На мне была простая древнегреческая туника и сандалии, к которым я до конца так и не привык. Ни меча, ни брони я с собой не прихватил, а мою долю добычи и вовсе отжал себе Агамемнон, но все равно я вернулся из прошлого с некоторой прибылью — уходил-то я вообще голым.

Я вздохнул, почесал плечо, отгоняя от него наглого люберецкого комара, и повернулся, услышав какой-то шум позади себя.

— Бабуля, не подскажете, как пройти в библиотеку? — поинтересовался один из возникших на тропинке темных силуэтов голосом Виталика. — А где бабуля?

— Я за нее.

Виталик подошел ближе, и я вдруг увидел, что у него совершенно седая борода. Белая и длинная, как у какого-нибудь столетнего китайца, обучающего залетных американцев тайнам восточных боевых искусств.

— Это ж сколько лет прошло? — ужаснулся я.

— Слишком много, Чапай, слишком много, — сказал он и закашлялся.

Множество мыслей пронеслось в моей голове, и все они были крайне неприятными. То есть, может быть, для нашего дела и неплохо, что прошло много лет, потому что прогресс и все такое, и они наверняка усовершенствовали машину времени и, быть может, узнали что-нибудь новое о планах хронодиверсантов, но Ирина, черт побери…

А потом из-за спины Виталика шагнул Петруха, и он отнюдь не выглядел согбенным старцем, а кашель Виталика перешел в хохот.

— У вас ус отклеился, — сказал я.

— Прости, Чапай, — сказал Виталик, снимая накладную бороду и ухмыляясь. — Просто не смог удержаться.

— Видел бы ты свое лицо, — сказал Петруха.

— Чертовы клоуны, — сказал я. — Спасатели миров на полставки. А если бы я от расстройства прямо тут коней бы двинул?

— Откачали бы, к хренам, — сказал Виталик.

— Так сколько времени прошло?

— Нисколько, мы тебя сегодня утром отправили. А ты там сколько проторчал?

— Около недели, — сказал я.

— Вот, — сказал Виталик. — И, в связи с этим, у меня к тебе возник, сука, вопрос. Ты, значит, там неделю чем-то занимался, покрывая свое тело шикарным средиземноморским загаром, а у нас тут, сука, почему-то ничего не изменилось, к хренам.

— Может быть, волна изменений до нас еще не докатилась, — сказал Петруха.

Я покачал головой.

— Не будет никакой волны изменений.

— Не получилось? — спросил Петруха.

— Сначала не получилось, а потом я перестал пробовать, — сказал я.

— Но почему?

— Ты уверен, что нам стоит говорить об этом прямо вот здесь?

— И то верно, — согласился Петруха и передал мне небольшой сверток, состоящий из моих джинсов, футболки и кроссовок. Носков и трусов там, правда, не было, но это все равно лучше, чем в древнегреческом по Люберцам разгуливать.

К мужчинам без штанов тут не очень хорошо относятся.

Откровенно говоря, это было очень тяжелое для меня решение. Оно было совершенно не в моем характере.

Не вмешиваться в движуху, не выбирать сторону, остаться наблюдателем, когда происходят поистине эпохальные события…

Я образца две тысячи девятнадцатого года обязательно снова полез бы в драку, а уж причины бы наверняка нашлись. Причин, собственно говоря, и сейчас было хоть отбавляй, причем, для участия в этой войне на любой стороне. Сохранение известной мне по учебникам исторической линии против жизней десятков тысяч мирных горожан, женщин детей и стариков, которые эта самая историческая линия должна была перемолоть.

Агамемнон против хронодиверсантов… С каким удовольствием я навалял бы и тем и этим, и можно бы и по два раза. Но со временем ко мне пришло понимание, что главную проблему таким способом не решить.

— Кстати, нашел этого твоего Ахиллеса, — сказал Виталик, когда мы сели в машину и Петруха тронулся с места. — В списке всяких героев второго плана, которым довелось испытать на себе силу Гектора и его гнев. Он, вроде бы, после этого даже выжил, что удавалось считанным единицам, но это, сука, так и осталось его главным достижением.

— А что с ним случилось потом? — поинтересовался я. — Дожил ли он до конца войны? Как сложилась его судьба?

— История об этом умалчивает, — сказал Виталик. — Такое впечатление, что он выпрыгнул откуда-то под занавес войны, принял участие в паре боев, сразился с Гектором и упрыгал к хренам… Стой, это ты, что ли?

— Угу.

— Красавчик, — сказал Петруха. — Слышал про главную заповедь путешественника в прошлое? Не наследи.

— Вы тут за полдня, что меня не было, уже целый кодекс составить успели? — поинтересовался я.

— Дурное дело нехитрое, — сказал Петруха. — Просто если уж ты решил ничего не менять, то, наверное, не стоило отсвечивать.

— Оно само как-то так получилось, — сказал я. — И потом, решение ничего не менять я принял уже после боя с Гектором.

— Оно и понятно, — сказал Виталик. — У меня такая же фигня в детстве была. Как что-то не получается, так я сразу пытаюсь себя убедить, что не очень-то и хотелось.