Другие грабли. Том 3 (СИ). Страница 25

— Нет, — сказал Диомед, втыкая копье в землю. — Для того, чтобы победить, нужно убить своего врага и сжечь его дом.

Их нравы, да. Но не стоит забывать, в какие времена жил этот чувак, и в какой среде он получал воспитание.

— Я просто хотел понять, с кем мы воюем, — сказал я.

— И что ты понял? — не отставал он.

— Что он за человек и кто помогает ему, — сказал я.

— Чем это знание тебе поможет, когда мы снова встретимся на поле боя?

— Может быть, и ничем не поможет, — сказал я. — Но мне это было нужно.

— Ты совершил ошибку, позволив ему уйти, — сказал Диомед. — Но кто я такой, чтобы тебя за нее осуждать?

Однако, осуждающие нашлись, причём довольно скоро и на самом высоком уровне.

Когда мы вернулись в расположение аргосцев Диомеда, лагерь кишел воинами в дорогой броне и с вычурными щитами, измазанными желтой краской. Это были Золотые Щиты Микен, личная дружина царя царей Агамемнона, главного стручка на этой грядке.

Сам Агамемнон, дородный мужчина лет сорока, с небольшим округлившимся брюшком, свидетельствующем о том, что большую часть своих побед он одержал не на поле боя, метался у входа в шатер Диомеда. Агамемнон был высок, бородат, носат и обладал звучным голосом, столь необходимым полководцам в эту эпоху.

— Ты! — его палец безошибочно указал на меня. — Кто ты такой?

— Ахиллес, сын Пелея, — сказал я.

— Мне доложили, что ты о чем-то договаривался с троянцами, — заявил он. — И что этим утром ты встречался с самим Гектором Приамидом, худшим из них. Если ты замыслил предательство, то так и скажи.

Не уверен, что даже в такие времена это так работало. Ну, в смысле, если я на самом деле задумал предательство, то какого бы черта стал так просто в этом признаваться?

— Я — всего лишь один воин, — сказал я. — У меня нет ни собственного отряда, ни даже корабля. Как я могу навредить твоей великой армии, Агамемнон?

— Быть может, ты задумал переметнуться на сторону врага.

— Тогда почему я все еще здесь?

— Если ты верный сын Эллады, то почему позволил Гектору уйти?

— Он угостил меня завтраком, — сказал я.

— Что? — Агамемнон взревел раненым буйволом. — Ты продал Элладу за похлебку? Ты отвернулся от своих богов ради горстки еды?

На мой взгляд, он излишне сгущал краски.

— Я никого не продавал, — сказал я. — Мы всего лишь говорили.

— О чем?

— Было перемирие, и не я его объявил, — сказал я, все еще пытаясь сгладить. — Почему бы двум солдатам не позавтракать вместе и не поговорить о жизни?

— А что думаешь об этом ты, Тидид? — спросил Агамемнон, переводя взгляд на Диомеда.

Возможно, он прискакал сюда так быстро вовсе не из-за меня, а потому что увидел шансы уесть ванакта Аргоса.

Диомед пожал плечами.

— Ахиллес — свободный человек, и сам решает, с кем о и чем ему говорить, — сказал он. — И он совершенно прав, было перемирие. Мы и сами не раз беседовали с троянцами и даже бывали по ту сторону городских стен.

— Так Ахиллес не из твоих людей?

— Он — мой друг, — сказал Диомед. — Но я ему не командир.

— Что ж, — сказал Агамемнон. — Где его доля добычи?

Надо же, удивился я. Я ведь даже не знал, что она у меня есть.

— У меня в шатре, — сказал Диомед, и я удивился еще больше.

— До заката солнца она должна быть у меня в шатре, — сказал Агамемнон и повернулся ко мне. — За то, что ты отпустил Гектора, я лишаю тебя твоей доли добычи, Ахиллес.

В этой войне я на добычу не претендовал в принципе, тем более, что забрать ее с собой у меня бы все равно не получилось, но происходящее слишком уж сильно напоминало мне беспредел, и я почувствовал, как моя кровь начинает закипать.

— Я не стану от этого беднее, — сообщил я Агамемнону, хотя, если бы я на самом деле был тем, за кого себя выдавал, это был бы существенный удар по моему карману. — Но, когда Гектор снова выведет своих людей в поле, сам с ним дерись.

— Как смеешь ты дерзить своему царю? — возопил носатый.

— Ты мне не царь, — сказал я.

Ситуация накалилась и стала взрывоопасной. Агамемнон нахмурился. Вроде как вся эта заруба началась именно для того, чтобы он всем был царь, и тут, среди его собственного войска…

Я видел, как плотнее сбиваются вокруг нас Золотые Щиты, как напрягся Диомед, и как его пальцы побелели на копье, которого он до сих пор не выпустил из рук.

— Полно, ахейцы, — сказал старикан, протискивающийся через ряды воинов. Точнее, ему даже не приходилось протискиваться, потому что воины перед ним расступались сами. Видимо, из уважения к его сединам или что-то вроде того. — Не время спорить меж собой, когда троянцы выводят армию в поле. Они только и ждут, что мы здесь начнем свару между собой.

— Ты прав, мудрый Нестор, — сказал Диомед, слегка ослабляя хватку на древке.

— Жду до заката, — напомнил мелочный Агамемнон и отдал команду отчаливать своим людям.

Мне очень хотелось ему втащить, и я ему едва не втащил, и меня остановило вовсе не соображение о том, что он был значимым историческим персонажем и подобные инциденты чреваты изменением хода истории. В конце концов, чем, как не изменением хода истории, я сейчас занимаюсь?

Но за Агамемноном стояли его гвардейцы, а рядом со мной стоял Диомед, только что назвавший меня своим другом, и я не хотел, чтобы в спровоцированном мной замесе пострадал кто-нибудь непричастный. А непричастные тут были все, кроме носатого царя царей.

К сожалению, не существует способа втащить главному так, чтобы его подчиненные за него не вписались, поэтому я в очередной раз смерил свое естество и разжал кулак.

— Будь уверен, я не выйду на бой, пока ты сам не явишься меня об этом просить, — сказал я Агамемнону напоследок.

— Стало быть, никогда, — ответил он, гневно сверкая глазами. — Можешь начинать искать корабль, который отвезет тебя в Элладу, Ахиллес.

— Запомни этот твит, — сказал я.

Разумеется, на самом деле я сказал просто «посмотрим», но почему-то был уверен, что АФС обязательно переиначит мои слова и решил сделать это первым.

— Зря ты это затеял, — сказал Одиссей. — Наш царь царей тот еще лидер, но он злопамятный, и я уверен, что он тебе этого не простит.

— Он уже отнял у меня добычу, так чего же еще? — лениво спросил я.

Мы лежали на склоне небольшого холма, в тени раскидистого дерева, и вокруг нас расположились воины Итаки, сегодня пребывающие в резерве. А там, на великой равнине перед городом, в очередной схватке сходились армии ахейцев и троянцев, и где-то там был дрожащий от ярости Диомед, решивший выместить свою злость на враге.

— Насколько я знаю нашего предводителя, он на этом не остановится, — сказал Одиссей. — Ты поступил опрометчиво.

— Ты тоже считаешь, что я не должен был позволять Гектору уйти, и теперь из-за этого нам не выиграть войну?

— Видят боги, я не хочу выигрывать эту войну, — сказал Одиссей. — Я просто хочу, чтобы она побыстрее закончилась хоть как-нибудь. Мне нет дела до Трои и добычи, которую мы можем там взять. Я хочу домой, на Итаку, к жене и сыну, к свежему сыру и молодому вину. Я и так уже слишком долго сижу здесь, под этими стенами, и я боюсь, что из-за твоего сегодняшнего решения мне придётся еще здесь посидеть. Но я готов с этим смириться, если ты ответишь мне на один вопрос.

— Спрашивай, — сказал я, срывая травинку и задумчиво начиная ее жевать.

— Ты возник буквально из ниоткуда, пылая желанием разрушить Трою и бросив вызов самому Гектору на поле боя, где тысячи героев и обычных людей убивали друг друга, — сказал Одиссей. — А сегодня, когда у тебя была возможность сразиться с Гектором без помех, ты не стал с ним биться и просто позволил ему не бежать, но отступить. Что изменилось?

Там, на равнине, отступивший утром Гектор вел свои войска в бой, успешно тесня воинов Агамемнона, но я не испытывал и капли сомнений в своем решении. Откровенно говоря, мои симпатии в этом конфликте всегда были на стороне обороняющихся, и после сегодняшнего разговора с Гектором я решил позволить хронодиверсантам выиграть эту битву.