Гость из будущего. Том 4 (СИ). Страница 18

— В понедельник приступлю, в пятницу покажу, — сказал я и на прощанье пожал руку проницательному директору «Ленкинохроники».

К первому концерту «Поющих гитар», как это принято по печальной русской традиции, многое отрепетировать и довести до ума так и не удалось. Почти всем нашим композициям не хватало своих интересных музыкальных фишечек и оригинальных музыкальных ходов. И абсолютно все песни начинались и заканчивались одинаково — стандартной сбивкой на барабанах. Поэтому за 15 минут до открытия занавеса сцены ДК «Пищевиков» мы договорились играть простенько, без выкрутасов, но аккуратно.

— Главное, мужики, чтоб мы не перепутали очерёдность наших музыкальных композиций, — повторил я в третий раз за короткий промежуток времени. — Где-то гитарочка слажает, где-то не то сыграют басы — это мелочи жизни. Поэтому сейчас все открываем свои шпаргалки и сверяемся.

— Проверяли уже, — проворчал клавишник Лёва Вильдавский.

— Повторенье, мать твою, ученья, — прошипел я. — Значит так, первая композиция — «Неприметная красота». Никто не приглашает на танцах, никто не провожает до дому.

— Нет такой песни, — первым проплетал руководитель ансамбля Анатолий Васильев.

— И у меня тоже нет, — недовольно буркнул барабанщик Сергей Лавровский.

— И у меня, — сказал басист Женя Броневицкий.

— Ах, да, это другой список, — усмехнулся я. — Это то, что мы ещё с вами пока не сочинили. Это наше будущее. Значит, возвращаемся к списку номер один. Первая композиция — «О чём плачут гитары». Вторая — «Как провожаю пароходы». Третья — «Королева красоты». Всё верно?

— Верно, — кивнул за всех Васильев.

— Дальше сразу два медляка, — произнёс я. — Чтобы молодые люди три песни попрыгали, а потом пошли знакомиться с девушками в целях создания крепкой ячейки общества.

— Ради крепкой ячейки общества знакомятся других местах, — буркнул Вильдавский.

— Разговорчики в музыкальном строю, — рыкнул я. — Мои родители на танцах познакомились. Итак, песня номер четыре — «Для меня нет тебя прекрасней». Композиция пять — «Любовь настала». Далее, номер шесть, — «Рыбка золотая», семь — «Девчонка девчоночка», восемь — «Смешной весёлый парень». После «ша-ла-ла-лы» делаем 10-минутный антракт, во время которого покажут мою короткометражку «Так не бывает».

— Перекур дело хорошее, — поддакнул Лавровский и тут же сам продолжил список песен. — Девятая композиция — «Толстый Карлсон», десятая — «Синяя песня», одиннадцатая — «Песенка велосипедистов». Как видишь, Феллини, мы тут тоже не пальцем деланные. Ха-ха.

— Интересно — чем же? — хмыкнул я. — Затем у нас три медленные вещицы подряд: «Есть только миг», «Игла», «Ну зачем это ей, ну зачем». И заканчиваем концерт Есениным «Гой ты, Русь, моя родная» и медлячком «Если бы не было тебя». У всех так?

— У всех, — тяжело вздохнул младший брат Александра Броневицкого. — Саша с Эдитой хотели на концерт прийти, еле отговорил.

— И правильно сделал, пока хвастаться нечем, — кивнул Толя Васильев.

— Кстати, хотел спросить, а что с ансамблем «Дружба»? Почему не выступает? — заинтересовался я, так как некоторые разговоры парней во время репетиционных пауз долетали и до моих ушей.

— Ансамбль состоял из студентов Восточной Европы, которые сейчас закончили консерваторию и разъехались по домам, — ответил Женя Броневицкий.

— Ну и? — пожал я плечами.

— И теперь руководство консерватории не разрешает набирать новых музыкантов из Европы, — пояснил Васильев. — Директор требует от Саши Броневицкого, чтобы пели и играли только парни из союзных республик, которые потом никуда не уедут.

— Логично, и чего он упирается? — так и не понял я.

— Из принципа, — улыбнулся барабанщик Сергей Лавровский.

— Значит, голодовка носит принципиальный характер, уважаю, — буркнул я и, заметив за кулисами хитрое лицо дяди Йоси, объявил трёхминутный перекур.

Со своим очень дальним родственничком мне хотелось поговорить по душам с самого утра. Во-первых, нормальных усилителей в нашем распоряжении так и не появилось. Во-вторых, ансамблю критично не хватало дополнительных дух микрофонов, из-за чего мой сегодняшний вокал оставался без «бэков», то есть без дополнительных голосовых партий. И это уже был серьёзный косяк, который мог сказаться на конечном результате. А в-третьих, вместо вместительного автобуса мы добирались на концерт, воспользовавшись услугами двух машин такси, за которые я заплатил из своего кармана.

— Иосиф Фёдорович, — криво улыбнулся я, — я вижу, вы приехали непосредственно к раздаче «слонов»? Прибыли, чтобы «стричь купоны», «снимать навар» и собирать франки, фунты стерлинги да тугрики?

— Да подожди ты, — обиженно зашептал дядя Йося. — Я сегодня целый день в Главлите проторчал. Пытался «залитовать» тексты наших песен. Взятку совал, уговаривал, стоял на коленях.

— Клялся здоровьем любимой тёщи, — буркнул я.

— Не смешно, — насупился мой родственник. — В общем, всё у нас в песнях боле-менее нормально, но «Девчонку девчоночку» надо убирать.

— Обоснуй?

— Вот, — дядя Йося вытащил из портфеля целую стопку бумаг и зачитал часть припева знаменитой песни Жени Белоусова:

Девчонка, девчоночка — темные ночи,

Я люблю тебя девочка очень,

Ты прости разговоры мне эти,

Я за ночь с тобой отдам всё на свете.

— И? — от непонимания и нетерпения я легонько шлёпнул себя кулаком по бедру.

— Что и? Что и? — раздражённо зашипел родственничек. — Тут прямой намёк на занятие запрещённой в СССР проституцией. В общем, песня летит в корзину.

— Значит так, никто никуда не летит, — прорычал я и запел:

Девчонка, девчоночка — темные очи,

Я люблю тебя девочка очень,

Ты прости разговоры мне эти,

За поцелуй с тобой отдам всё на свете.

— Годится? — усмехнулся я.

— Уже лучше, — выдохнул он. — Но ещё лучше вставить что-нибудь про комсомол.

«Про комсомол?» — пробормотал я про себя и, взяв гитару, и чуть-чуть поперебирав струны, запел ещё раз:

Девчонка, девчоночка — темные очи,

В комсомоле тебя ценят очень,

За комсомольский значок уважают,

Но что мне делать с тобой — я не знаю.

— Вот так и поём! Хорошо! — обрадовался мой пронырливый родственничек.

— А давай ещё про Ленина с Надеждой Крупской и Инессой Арманд вставить куплет? — хохотнул я и снова запел:

Он не любит тебя нисколечко,

Говорила Крупской Арманд.

От чего же ты твердишь, девчоночка,

Что он мысли мятежной гигант?

— Как тебе сюжетный поворот? — подмигнул я дяде Йосе, который на десять секунд замер, а потом выдал свой авторитетный вердикт:

— С Крупской и Арманд будет перебор. Вычёркиваем.

— Тогда и комсомол вычёркиваем, — прошипел я и, подойдя к своему родственнику на расстояние вытянутой руки, добавил, — дядя Йося, ты кому мозг фильтруешь? Какой Главлит? Опять с гримёршей Лидией Сергеевной весь день в кровати провалялся? А микрофоны, усилители и автобус пустил коту под хвост. Чтобы завтра всё было! Иначе накажу рублём, — в подтверждение своей угрозы я показал мощный кулак со сбитыми костяшками.

— Как догадался? — пробурчал он, покосившись на мою грозную «колотушку».

— От тебя духами женскими разит на несколько метров — это раз, — рыкнул я. — А ещё Лидия Сергеевна как утром куда-то усвистала, так больше на рабочем месте и не появлялась — это два. Я в гримёрную сегодня заходил, нужно было для будущих съёмок кое-что уточнить, конспираторы хреновы.

— И всё же ты замени «ночь» на «поцелуй», — хмыкнул дядя Йося. — С Главлитом я вопрос уже решил, но вдруг кто-то настучит. Так для всех спокойней будет.

— Посмотрим, — проворчал я, уже согласившись с тем, что «продажную ночь» из песни нужно убирать.