Проклятие Айсмора (СИ). Страница 49

Он молчал столько, что крысеныш успел съесть весь хлеб. Тронул лапкой.

— И вдруг — она…

Человек вновь замолчал надолго, еды больше не протягивал. Застыл, словно дышать перестал. Тишина становилась плотнее и тяжелее, тень от человека — темнее. В отдалении все окончательно стихло. Крысеныш сбежал с плеча, уселся рядом, лапки на ледяные пальцы положил: «Чего замолчал? Договаривай».

Тот вздохнул, очнулся, продолжив медленно и еле слышно:

— Я ей про все тогда рассказал. Про площадь, про убитых, и про то, что снится мне тот мальчишка. А она смотрела, слушала… рубашку зашила. Волосы светлые, глаза ясные… Слушала, а потом заплакала — а мне вдруг легче стало… Обняла, прижалась. Теплая, живая, светится вся. Под руками помню: жа-а-арко! Для меня себя берегла. Не понял тогда. А я, дурак, обидел ее. Сбежал, наврал. Сказал: приду. Обманул. Боялся, прогонит. Думал, не нужен. Не помню, о чем я думал. Зачем я думал? Знаешь, как она мне вслед смотрела? Словно любит меня… Меня!..

Он вздрогнул, обхватил себя длинными руками за плечи, говоря совсем непонятно, словно не с крысенышем разговаривал, а с той, которая золотая и далеко:

— Холодно тут, ну хоть крысы… Вот и поделом. Не надо было… Не надо!.. Ингрид… Ты сказала, прощаешь… Нет, не так. Ты говорила тогда не так. Вернись и верни обратно… скажи мне как тогда, это было светло. А здесь нет света. Скажи как тогда, у себя на кухне, среди этих твоих стульев… Ингрид!

Глава 18

Радости маленького человека, или Решение

И дождь пошел среди зимы,

И белый мир стал грязно-серым,

Лишенным чистоты и власти.

Никто не слышал, как несмело

Он у небес просил займы

Кусочек синевы на счастье…

Погода испортилась окончательно, а винир решил остаться ночевать в ратуше, с отвращением поглядывая в окна. С помрачневшего неба упали косые хлесткие струи, налетевший ветер загудел сердито, растревожил печные трубы, застучал ставнями, закрутил флюгера и понес по притихшим было каналам рваную пену, заливая щербатые мостовые, а заодно — башмаки неудачливых прохожих.

Упрямство айсморцев вошло в пословицы, но тут они, не уходившие с Главной площади все эти дни и даже ночи, подчинились если не городской власти — а стражники до хрипоты выкрикивали приказы разойтись, — то власти стихии. Только вода, льющаяся с неба, остановила потоки препирательств и угроз, выкрикивание оскорблений и нелестных пожеланий. Сильнейший ливень разом потушил факелы и остудил головы, заставил накинуть капюшоны, позабыть на время раздоры и разойтись по домам — мокрыми, злыми и недовольными.

Споры и драки на улицах поутихли после первой волны арестов, но на рынках и площадях, в трактирах и лавках вся ярость из кулаков перетекла в голоса.

Судьба одного арестованного волновала всех. Айсморцы вспоминали все, что делало этого человека — характер и привычки, умения и родословную, которую толком никто и не знал. Однако уже треть жителей считала его потомком королей и успешно насаждала эту версию как единственное объяснение того, почему Бэрра слушается само небо и почему он такой, какой есть.

За прошедшее время сменилось настроение не только в природе, но и в умах — те, кто твердил, что Мясник виноват в урагане, раскололись на два враждующих лагеря: желающих смерти виноватому и желающих его возвысить. Те же, кто считал Бэрра к буре не причастным и ни в чем не виновным, поутихли, здраво рассудив, что горланить бессмысленно, а надо что-то делать. Именно среди них нашлись такие, кто сказал:

— Мы будем следить за порядком, покуда порядок сам не вернется в город!

У дома Бэрра теперь стояла охрана — слишком быстро внутрь проникли те, кто решил: хозяин не жилец. Наглецов вышвырнули из-под крыши промерзшего за эти дни дома, отобрав все украденные вещи.

Дежурили теперь по дюжине человек. Среди тулупов и телогреек сверкали кирасы охранников, хотя в рядах стражи единства мнений тоже не наблюдалось.

Все эти подробности, раздобытые через верных людей и прикормленных прилипал, ждали часа доклада. Как только винир проснется. И соизволит выслушать, вздохнул секретарь. По недавней привычке градоначальник нарочито внимательно выслушивал все сведения о работе таможни, о прибывших судах, дважды требовал отчет из строительной гильдии о плохом состоянии Главного канала. Но стоило секретарю заикнуться о первом помощнике, как его тут же обрывали фразой: «Ступай-ступай! Мне надо подумать!» Молодой человек уходил и тщательно перекладывал донесения в отдельную стопку, чтобы принести их следующим утром. Стопка все пухла и пухла, а винир все также отказывался узнавать что-либо об арестованном.

Над нынешним отчетом секретарь трудился весь вечер. Перечитывал мятые донесения и переписывал сведения последних дней, вычеркивал устаревшие — хотя предпочел бы отправиться домой, через бурлящий и кричащий на разные голоса народ. Ему бы не причинили вреда, а вот про винира уже слышалось грозное: «Сколько можно угря за жабры тянуть?»

Нежелание главы города выходить наружу даже с охраной все понимали. Секретарь провел ночь в ратуше не только из-за отчета. Начальство бдит — подчиненным не след расходиться. Вот только поспать толком не удалось.

Небольшой кабинет над залом приемов не так давно переделали в уютную спальню, но только для одного человека, самого главного. С соблюдением всех вкусов высочайшего начальства — об этом секретарь позаботился лично. По его указаниям повесили шторы цвета золота и багрянца, отполировали до блеска светлые дверные ручки и даже ночной горшок не поленились раздобыть желтого цвета.

Секретарю подобной роскоши не полагалось, как не полагалось еще очень многого, но он не жаловался. Вот и сегодня, хотя прямого указания оставаться не было, молодой человек решил, что может пригодиться его сиятельству. Но не в том ли состоит работа хорошего помощника, чтобы предугадывать мысли господина, потворствовать его желаниям и выполнять их немедля? Быть на шаг впереди всех, а особенно, впереди… того наглого, высокомерного, кто глядел на всех дерзко, желаний этих не замечал, даже заметив, исполнять не спешил. Самому виниру подчинялся не всегда — нередко спорил с ним, ввергая в трепет личного секретаря…

Вот если бы этот тип так в тюрьме и остался! Секретарь вскинулся от холода и потянулся, выпрямляя затекшую спину — не слишком удобно спать в стылом коридоре на колченогом стульчике.

Молодой человек, позевывая и ежась, смотрел через стрельчатое окно.

Уже светало. Умытая дождем мостовая пустовала, не наблюдалось даже нищего, который оскорблял своим присутствием Главную площадь, Город темных вод и его главу лично. А еще приставал к прохожим и пророчил им всякую чешую. Ульриху вот напророчил, что его удавит его же начальник. С тех пор секретарь обходил подлого старика за тридевять морей.

Тихий храп со стуком раздался из-за поворота. Секретарь в два прыжка оказаться в коридоре и успел увидеть, как сонный стражник поднимает выпущенное из рук копье. Ульрих шикнул на него: «Дурак тростниковый, винира разбудишь!», и погрозил кулаком с таким чувством, что стражник побледнел и заморгал. Приметный стражник, у правого башмака трещина на носу. И нерадивый, третий раз на посту дрыхнет. Не ценит службу в теплой уютной ратуше. Ну что ж… этот раз будет последним, стоять ему на продуваемом всеми ветрами Золотом причале.

Ульрих покрутил руками и ногами, не коря судьбу. Можно первым попасться на глаза начальству, первым озаботиться о мелочах для главы города. Не будет того, кто ему портит настроение.

Первый помощник винира… Первый же, кто выводит начальство из себя. Верный, но всегда недостаточно. Послушный, но все через силу.

Ульрих улыбнулся. В тюрьме, на привязи — вот где «цепному псу» самое место. Там он и останется надолго, если не навсегда, а уж если выйдет…

Выпустили бы Бэрра сейчас без суда! Он ведь в глупой своей гордости бежать не станет. Не успеет он понять, что происходит, как его вздернут на ближайшем фонаре. Нередко секретарь позволял себе маленькую радость, представлял сладостную картину: вот Бэрр выходит — исхудавший и щурящийся после тюремного сумрака — и не успевает он вдохнуть воздух свободы, не успевает окинуть взглядом разозленных горожан и понять, что происходит, как те радостно накидывают веревку ему на шею. И вздергивают на ближайшем фонаре…