Проклятие Айсмора (СИ). Страница 34

Воспоминания о собственной беспомощности перед враньем и нечестивостью души вернули Ингрид к тягостному состоянию, в каком она проснулась от сегодняшнего кошмара и от которого ей почти удалось избавиться при теплых мыслях об Эбби… Это были воспоминания о том, перед чем она всегда терялась вне зависимости от своего возраста и положения, и никогда не знала, что отвечать, а когда что-то говорила, то тоже не знала — верно ли и стоило ли открывать рот.

Что она должна была ответить, к примеру, одной дотошной особе из числа обслуги в ратуше, которая публично стыдила ее и все никак не отставала? Стыдила больше за глупость, за незнание жизни, за то, что не воспользовалась. А потом еще более настойчиво добивалась мнения о Бэрре. Правда ли, что он так хорош в постели?

Ингрид от такого напора всегда терялась и в итоге ответила, что не знает — лишь бы оборвать ее речи. Та поначалу расцвела, готовая разнести свежую сплетню, но потом все же удивилась: «Как это так?» Ингрид, желая только покоя, ответила, что не знает, да. Потому как они освоили пол, стол и подоконник, а вот до постели за всю ночь так и не добрались. И даже хихикнула нервно. А потом, вспоминая выпученные глаза и отпавшую челюсть дотошной особы, пожалела, что сказала хоть что-то, пусть на тот момент и показавшееся остроумным. Отвечать подобным на подобное Ингрид так и не научилась, а воспоминания о наглости, поборовшей ее смущение, приносили ей лишь печаль и сожаления.

Она обняла себя руками, зажмурилась, погладила по плечам и улыбнулась одному воспоминанию той ночи, для нее одновременно смешному и трогательному…

* * *

Бэрр был забавно полураздет, выглядел довольным и бодрым, а вот Ингрид вряд ли смогла бы сейчас сразу встать. Он вопросительно повернулся к ней, приподнявшись на локте.

— Ингрид, у тебя есть полотенце?

Она, еще остро чувствуя его близость всем телом, с трудом сообразила, о чем это он. Еле смогла дотянуться до полотенца и упала обратно. Бэрр через пару мгновений потянулся к ней, развернул ее к себе, застонавшую, осторожно провел тканью между ног, по бедрам, мягко касаясь кожи.

«О, нет!» — сразу опомнилась Ингрид, поняв: то, что она хотела скрыть, он все же увидел, раз замер и уставился на несчастную материю так, словно бы там засел скорпион, поднявший хвост и готовый вот-вот его укусить.

— Ты… какого… что⁈ — Бэрр говорил отрывисто, очевидно, проглатывая ругательства. Отшатнулся от нее, потом отбросил полотенце, посмевшее так не вовремя выдать ее секрет, и недовольно уставился на нее.

Ингрид подсела к нему на колени, обвила ногами бедра и поцеловала его в широкий треугольный вырез черной рубашки. Платье на ней самой держалось на одном плече и честном слове, почти полностью обнажая грудь и собравшись валиком на талии. Но Ингрид не поправляла его, решив, что сейчас не до приличий.

— Бэрр, ну ты что? Ты разве ни у кого не был первым? — осторожно спросила она. Обняла за шею и все же запустила пальцы в его волосы.

— Да к-как-то… — растерянно протянул Бэрр, и Ингрид поняла, что ни у кого он первым не был.

Возможно, не собирался становиться таковым и потому брать на себя ответственность, от которой не смог бы отказаться — натура бы не позволила. Невинность в Айсморе стоила дорого, кое-кто из девушек неплохо заработал на своей чистоте. При случайности мужчина, поступивший неосторожно, должен был платить и платить немало. Деньгами или собственной свободой — тут уж как договорится.

— Если ты хочешь… — холодно начал он, откинув голову.

Он говорил обычным своим голосом, но сейчас, вместе с мгновенно застывшим лицом, показался отчужденным настолько, что Ингрид сама похолодела. В том, что на него сейчас предъявят права, Бэрр, по всей видимости, не сомневался. И готов был за свои действия расплачиваться.

— Бэрр, нет! Послушай меня. Мне ничего от тебя не нужно, и я ничего не собираюсь от тебя требовать. Поверь мне, прошу. Я просто… очень рада, что это именно ты.

Ингрид провела кончиками пальцев по четким контурам его лица: по гордому излому бровей, высокому лбу с тремя чуть обозначенными морщинками и одной на переносице, по впавшим щекам — запоминая дорогие черты. Может, кому-то они могли показаться слишком резкими, губы — слишком узкими, щеки — впалыми, а нос — ястребиным, но не ей, только не ей. Отбросила волосы с его вспотевшего лба. Вспомнила, вздохнув, свои исконно женские, неисполнимые мечты о том, как хотела бы видеть такие черты в лицах своих детей.

Бэрр не отстранился от прикосновений, чего она ожидала и боялась. Недоверчиво глянув, поймал ее руку. Проведя ладонью по губам, принялся покусывать подушечки пальцев. Поглядывал на нее, словно негодуя — точно Ингрид в чем-то обманула его.

— Ну почему, почему ты ничего не сказала? — с досадой спросил Бэрр.

«Ты бы сразу ушел», — чуть не вырвалось у Ингрид, но ответила она другое:

— Зачем? Я сама хотела этого! То, что до тебя у меня никого не было, ничего не меняет…

Он распустил ее прическу, уже порядком растрепавшуюся. Протянул пряди между пальцев… Ингрид потянулась к его губам. Что-то твердое мешалось под одеждой, и она, с любопытством потянув за ремешок, вытащила на свет кольцо, явно старинное и очень красивое.

— Что это?

— Не трогай! — Бэрр вырвал у нее подвеску.

Еще бы «Оно мое!» заявил, грустно улыбнулась Ингрид.

Конечно же, оно твое. Все, что захочешь, любимый.

Бэрр, помедлив, глубоко вздохнул и раскрыл перед ней ладонь:

— Я не смог…

— Чего ты не смог?

Ингрид, ухватившись за его пальцы, разглядывала голубой топаз и просверки бриллиантов вокруг него. Перевела взгляд на Бэрра — он неотрывно смотрел на камень. Колючие звездочки дробились в его глазах, посветлевших до теплого орехового тона.

— Не смог продать, а надо было, — глухо ответил он. — Но это… его носила наша матушка, и это все — вся память, что осталась о ней.

Вряд ли он кому-то говорил это, и Ингрид ощутила близость его души даже сильнее, чем близость тела.

Бэрр нахмурился и замолчал надолго. Налюбовавшись, Ингрид отпустила кольцо, и оно опять спряталось под рубашкой Бэрра. Он очень осторожно провел пальцами по ее щеке, коснулся подбородка — ей все сильнее стало казаться, что он сейчас оттолкнет ее, но нет.

Бэрр вздрогнул, приблизился к ней… и его губы вновь завладели губами Ингрид.

Прервавшись и намотав прядь ее волос на руку, он без улыбки заглянул Ингрид в лицо.

— Почему же ты до сих пор… ни с кем?

Наверное, так он ведет себя на допросах, с трудом подумалось ей. Она разомлела от поцелуя и слабо соображала, о чем это он. Только был нежен так, что щемило сердце, и вот опять…

Конечно, она все представляла несколько по-иному, но до утра было далеко, а Ингрид не собиралась ни от чего отказываться. И ничего объяснять.

— Я не… успокойся. Получилось чудесно.

Ингрид тихонько вздохнула. Прижалась к нему поплотнее, обхватив руками, потерлась щекой об его рубашку — и почувствовала тяжелую ладонь на своем затылке. А вторую — на спине.

— Так ты не?..

Глаза — словно два темных омута.

— Я не… — смутилась Ингрид. — Опять — я не!.. Мне было просто хорошо с тобой. Девушкам в первый раз трудно познать все радости любви.

— Ну, это мы еще посмотрим.

Ловко подхватил Ингрид, снял с нее платье, вернее то, что от него осталось, положил ее на край стола.

— Не бойся.

— Я не боюсь, — прошептала она, — я с тобой ничего не боюсь…

Лишь вдохнула резко, ощутив его губы не там, где ожидала.

* * *

Ингрид ощутила, как краска прилила к щекам, и она сильнее потерла себя по плечам, согревая хоть немного. Хватит уже пустых мечтаний!

Были у нее в запасе две вещи, помогавшие в самые грустные времена, — воспоминания о родителях и склонение слов на языке Зеленых Равнин.

Обращаясь к детству, она могла бы поднять из памяти немногое. Синее поле под окном, такого же цвета глаза матери. Руки отца, подбрасывавшие ее высоко-высоко. Только крепость рук и синеву глаз, лица родителей она позабыла. Еще немножко помнила, что каждый из них делал: мама вышивала, а отец курил трубку и рассказывал что-нибудь смешное, веселя «своих девочек». Ингрид помнила улыбки родителей и то ощущение счастья, полноту которого осознаешь, лишь окончательно потеряв его.