Проклятие Айсмора (СИ). Страница 32

Отцовские чертежи!

Бэрр метнулся в кабинет и вытащил в гостиную все рулоны с планами города, роняя их на ходу. Один за другим принялся расправлять на столе… Нашел и развернул самый подробный из всех. Места не хватило, он бросил чертеж на пол, разложил его и прижал загибающиеся края оставшимися ножами. Присел рядом и присмотрелся.

Две дюжины отметок с карты безухого корсара приходились точно на основные сваи, половина из них располагалась строго по первой линии.

«У Айсмора много слабых мест, — как наяву проворчал отец, — а Нижний Озерный словно огромный дубовый стол, который, если нагрузить хорошенько да ножки подпилить, повалится сам и еще все скамьи с табуретками поломает. Если сваи не поменять в течение века, на трухе ничто не удержится, будь это даже трижды стойкий к невзгодам Нижний».

«А если подпилить…» — мысленно повторил за ним Бэрр, вспомнив подозрительного человека, замеченного им несколько дней назад с главного причала.

Он бросился к дверям, поминая разом с сотню кривоухих.

Нужно вытащить из сторожек всю охрану! Пинками, криками и угрозами, какие только сможет придумать. Потом — вывести людей из Северного квартала, хоть на руках вынести тех, кто будет ныть или сопротивляться. Кому и для чего нужно портить сваи, можно будет думать потом, когда буря закончится.

Улица встретила его резким ударом дождевых капель. Бэрр поперхнулся, а когда протер лицо — бросил взгляд на канал.

Вода поднималась.

Глава 12

Я не боюсь волка, или Ш-ш-ш-бух

Подлунная кошка вопросов полна:

Куда исчезает наутро луна?

Потянутся в сумраке ночи часы,

Прожитого дня усмиряя весы,

Мгновенье, и вновь темнота за окном,

И звезды сияние льют серебром…

В душе берегу я обманчивый свет

Неясных мечтаний, забытых побед.

В тревожности ночи и в хрупкости дня,

Подлунная кошка, храни ты меня!

Темнота… всюду темнота. Ингрид моргнула, но ничего не увидела за пеленой серой хмари. Словно вокруг нее собрались все тени, преданно скользящие за людьми в суматохе дня. Тени, что крадутся по стенам домов, тянутся за хозяйской ногой, норовя то ли лизнуть, то ли укусить, проникают, куда хотят; что днем неслышимы и незаметны. Но они набирают силу и вес, а потом теряются, провалившись в воду или растаяв в закатном небе. А сейчас они вдруг разом нашлись, любопытно стали рядом, окружили стеной. Дышат в затылок, дотрагиваются кончиками влажных пальцев, холодят кожу…

Нет-нет, теням всего этого делать не дано. Похоже, они ей мерещатся, такие живые.

Ингрид повела головой, поискала взглядом — только темнота. Ни стражи, ни Гаррика, ни других людей — разбрелись, ушли, попрятались. Поздно, темно и удивительно тихо.

Как случилось, что она на улице совсем одна?

Ингрид моргнула еще раз, и темнота стала не такой мутной. Она обернулась в непонимании и запрокинула голову, рассматривая ратушу, которая вдруг появилась позади.

Крыша слегка покосилась, как иногда поджимает плечо испуганный человек, но узкий купол упрямо стремился вверх и терялся во мраке — не разглядеть ни шарика, ни флюгера на шпиле.

Ингрид провела ладонью по бледному ракушечнику, прислушиваясь к камню. Шершавая поверхность отозвалась холодом. На ее неприветливость ответила из груди обида — Ингрид нравилась ратуша, а сейчас словно кого-то из них не существовало. Видно, громадное здание не замечало девушку.

Желтоватые шары фонарей парили в полупрозрачном киселе тумана. Он колыхался, растекаясь без ветра, собирался медленно плывущими ручейками, выбеливал воздух.

За одним из фонарей обрывок тусклого сумрака отслоился от ближайшего дома, пополз брошенной тенью — длинной, жадной, ищущей не то жертву, не то хозяина. Следом оторвалась еще одна тень. И от дома слева, а за ней еще одна. Все они двигались, вытягивались, становились темнее, начинали походить на худых людей…

Ингрид замерла, побоявшись перенести вес на ногу, которой уже почти сделала шаг вперед. Потом втянула голову в плечи и быстро повернула обратно к ратуше. Дернула за ручку, потрясла что есть силы, но дверь не поддавалась.

Тени надвигались, предупреждая: скоро из домов выйдут те, кого стоит бояться. Перед кем Ингрид бессильна, даже если надумает кричать и звать на помощь. Из домов выйдут такие же тени, только живые и сильные.

Закрыв глаза, она прислушалась — близко ли уже? Пока тихо и по-прежнему никого… Выдохнув, посмотрела налево: метнуться по короткой улочке, а там, вдоль канала, фонари поярче — не сунутся…

Ингрид оторвалась от фасада ратуши, перепрыгнула через черную трещину, показавшуюся ей пропастью без дна, и заторопилась по переулку. Не виделось даже нищих, от которых в эту пору можно ожидать чего угодно: они ставили подножки и опрокидывали людей в воду, могли ударить ножом зазевавшегося простачка. Айсмор вымирает с наступлением темноты, и не каждый сумеет справиться с его маленькой смертью, случающейся каждую ночь.

Шарканье, перестук деревянных башмаков по настилам разнеслись по тихому переулку, отдались тревожащим эхом от стен. Ингрид постаралась прислушаться — сколько их, откуда они, окружают или только позади? Может, это кровь шумит в ушах? Может, если задержать дыхание, все прояснится?

Топот раздавался совсем близко.

Ингрид уже готова была схватить все, что угодно — к стенам домов жители часто приставляли весла, багры, шесты. Схватить и ударить наотмашь! Не глядя, не думая, по кому и зачем… Еще одна тень отлипла от дома и поплыла к ней: худая, холодная. Ингрид протянула руку в темноту.

И вдруг слева-направо — ш-ш-ш-бух…

Звук негромкий, но отчетливый. Так сыплется крупа вместе с камнями, которые нечистые на руку лавочники подкладывают для веса, насыпая под прилавком.

Ш-ш-ш-бух.

Два камня, три… бух… четыре. Они падают ритмично, словно не падают, а шагают. Камни ли?

Из темного переулка исчез туман, и все проявилось четко: стены, доски настила, весла длинными рядами. Со стороны покинутой площади — ш-ш-ш-бух — несколько раз, а потом в просвете между домами медленно проплыл широкий хвост таинственного зверя. Сверкнули искры на треугольной чешуе, более черной, чем небо над Айсмором.

Тени вмиг рассыпались пылью. Ее тут же черными ручейками утянули щели домов. Тех самых, простых домов, из которых днем вылезают настоящие чудовища: грязь мыслей, предвзятые взгляды, подлые намерения.

Страх отступил, не оставив о себе даже осадка. Кто бы неведомый ни разогнал туман одним своим приближением, тени, липнущие к домам и живым душам, предпочли скрыться без добычи. Они испугались его больше, чем тени напугали саму Ингрид.

Приободрившись оттого, что ей больше ничего не угрожает, Ингрид поправила завязки у плаща и продолжила путь домой. Но когда вышла к Главному каналу, делящему город на две чуждые друг другу части, с десяток теней, поджидавших ее, задрожали в предвкушении. Но снова пронеслось, уже громче — ш-ш-ш-бух!

От эха тяжелой поступи кого-то огромного черные кляксы потрескались и развалились на осколки и беззвучно попадали в воду.

Еще несколько раз Ингрид слышала длинные шаги и шумное дыхание большого существа — всегда рядом, но сзади. Иногда она резко оборачивалась, но успевала лишь увидеть блеск искр на исчезающем хвосте, и снова — темнота, но страх пропал. Ни страха, ни ужаса не было в том, кто сопровождал ее, не показываясь на глаза, в том, кто разгонял другой ужас; кто совсем затих, стоило ей только открыть рот, чтобы позвать его.

Память подсунула старую легенду: «Спит в глубинах Темного озера чудище, редко всплывает наверх — лишь когда ночь темна, а звезд не видно. Лапами за пристань вцепится, а лапы те в перепонках. Пристань скрипит жалобно, а чудище закидывает тело свое и идет на прогулку. Тычется плоской мордой, ибо слепо оно. Хвостом ведет по улицам, снимая со стен домов богатства, что само не признает, и остаются от того богатства лишь искорки золотые на черной чешуе. А поутру — следы огромных лап, выбитые доски, свернутые фонари и никакой удачи в делах уважаемым людям».




Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: