Проклятие Айсмора (СИ). Страница 3

— Вам… вы… — заплаканные губы вздрогнули. — Стоит ли вашего беспокойства, господин первый помощник винира?

— Стоит. Пойдем уже. Как зовут?

— А вы разве… — осеклась она, отвела взгляд, а затем тихо ответила: — Ингрид.

И ведь узнала его сразу, только сейчас понял Бэрр, и думала, что он ее знает.

Ну хорошо, дальше он поднялся по скрипучей лестнице проверить, дойдет ли этот комок злосчастий, дважды чуть не рухнувший в канал, домой в целости и сохранности. Отодвинул мяукнувшую кошку, подпер дверь плечом, помог провернуть упрямый тугой замок. Потом Ингрид так доверчиво взмахнула темно-рыжими ресницами, словно пригласить на чай незнакомца в Городе темных вод самое простое дело. Словно никто не может ограбить, словно он только что не вырвал ее из лап насильников! Он сам не заметил, как согласился, завороженный то ли хрупкостью девушки, то ли ее голосом — теплым и звонким одновременно.

Пока хозяйка ловко скользила по кухне, поразился: невысокая, худенькая — а какая ладная фигурка. Волосы горят чистым золотом, в глазах июльское небо схоронилось. Такую скромницу легко не заметить, а вот если приглядеться… Брат бы тут же бросился портрет нарисовать. И этакую красоту чуть было не сгубили!

Найдет гадов и кишки на кулак намотает.

Бэрр вздохнул шумно и зло, а она подбежала сразу, встревожившись, уж не ранен ли, не плохо ли ему. Она испугалась за него! Немыслимо, невозможно.

Так просидел почти всю ночь: ее расспросы, его ответы. Почему она зашила его рубашку? Зачем⁈ Он же не просил! Он даже рявкнул вначале что-то неласковое, а она лишь улыбнулась в ответ. Попросила плащ и оружие, сказав при этом: «Не волнуйтесь, здесь вы в полной безопасности», и опять улыбнулась, словно не рыдала на его плече час назад. Он почему-то послушался и отдал, хотя редко это делал: и слушался кого-то, и расставался с мечом и луком…

Ни звездочки, ни огонька не светилось снаружи, словно и нет ничего там, никакого Айсмора с его скрипящими и гнилыми улицами, с постоянно снующими злыми детьми, с его сыростью и неприветливостью, что отпечаталась на лице каждого жителя.

Есть только тишина, ночь и это доверчивое золото.

Ингрид! Сидит себе, не сводит с него взгляда. Словно знает о нем что-то, чего он сам о себе не знает. Ухватилась теплыми пальчиками за его кисть и улыбается мягко; а ему почему-то тревожно. Сейчас вот сольется с легким лучом, бродящим по кухне, и пропадет навсегда из этого потерянного, позабытого всеми богами города. И из его рук тоже пропадет. Айсмор, Город темных вод — неподходящее место для подобных созданий, вот и пропадают такие во мраке, или уходят на свет.

Бэрр прикрыл веки.

«Я давно разговариваю лишь со своим отражением и с братом, которого нет. И еще вот с тобой, водный змей знает, зачем. Девочка, светлая, чистая девочка, ты знаешь теперь, кто такой Бэрр, что у меня в прошлом и что у меня нет будущего, ты же знаешь, не можешь не знать, каким чудовищем меня считают в этом городе! Да и сказано мною слишком много, чтобы ты не отвернулась в ужасе и отвращении. Я выложил тебе все-все, что не говорил никому: ни брату, ни отцу, ни самому себе. Мной детей пугают по ночам, от меня даже мразь заезжая сбегает в ужасе. О чем ты думаешь своей светлой головкой? Что ты высмотрела во мне? Как ты могла так плакать после рассказа о моей проклятой жизни?»

Бэрр выдохнул и открыл глаза. Луна скрылась за тучами, а из открытого окна потянуло ночной влагой.

Доверие невозможно, доверие осталось в дивном золотом городе, про который рассказывал дед… Оно сожжено давным-давно, вместе с Мэннией. Доверие было в его семье, от которой тоже ничего не осталось.

Надо уходить от этой спокойной нежности, от этой не его жизни. Подальше отсюда, поближе к собственным стенам.

А еще лучше, ухмыльнулся он, если Ингрид сама сейчас вспомнит, в каком городе живет и что болтают острые языки про Бэрра, помощника винира, да и про то, с какими женщинами он общается.

Да гори оно все ярким пламенем под подошвой кривоухого!

И Бэрр склонился к Ингрид.

Почему она его не оттолкнула? Он ждал этого, ждал и готов был уйти. Он должен уйти, должен! Он хотел уйти — и не мог этого сделать. А Ингрид… Слишком близка, слишком желанна. И она не отказала ему. Она дарила себя так же щедро и без оглядки, как до этого дарила свое внимание и сочувствие.

Он терял голову, он делал все неправильно, он не мог оторваться от нее, желал ее больше и больше с каждым прикосновением и поцелуем, он купался в ее любви и задыхался от нежности. Она трепетала в его объятиях, и привычные, умные, правильные мысли окончательно покинули голову, и связно соображать Бэрр начал очень и очень нескоро.

Потом она ласково гладила его по спине, и Бэрр, решив закрыть глаза ненадолго, опять не заметил, как успокоился и задремал, вместо того чтобы уйти, как собирался и был должен. Подгреб под себя это чудо глазастое, да так и заснул на ее груди, запутавшись рукой в тяжелом шелке волос. Ей наверняка было тяжело и неудобно, да и его щека кололась, но она не пыталась пошевелиться.

Свет… Дневной свет резал глаза, проникал сквозь сжатые веки. Безжалостный свет бил отовсюду, сжигая призраки ночи и возвращая двоих в привычный мир.

Долетавшие через приоткрытое окно плеск воды, скрип и удары тяжелой баржи, с трудом преодолевающей узкий канал, ругань грузчиков, низкий сигнал рога заставили Бэрра окончательно прийти в себя. Все кричало о том, что уже за полдень.

Он опоздал, он всюду опоздал!.. И на торговый причал, куда ему надлежало явиться с раннего утра, и в саму ратушу. Винир выходил из себя, когда его помощник опаздывал. А вышедший из себя винир не сулил ничего хорошего для Бэрра.

Его аж подбросило, и он едва расцепил руку, сжавшую прядь разметавшихся светлых волос. Быстро оделся, даже не ополоснувшись и торопясь уйти — руки пахли розами, и он вытер ладони о рубашку на груди.

Он и так уже изрядно задержался здесь. Буркнул обещание зайти, хоть и не собирался делать ничего подобного. Скривился от собственной лжи. Поймал грустную улыбку Ингрид, словно диковинную бабочку, что прилетает иногда из южных стран, и еле сдержал себя от неистового желания вернуться.

И теперь загонял себя, лишая дыхания. Шел и шел к ратуше все быстрее, не замечая ни острых взглядов горожан, ни рыбной вони, ни скользкости досок.

Ратуша, пронзающая серебрящееся небо острым блестящим шпилем, ждала его…

И винир, владелец города, тоже ждал.

Глава 3

Винир и его помощник, или Баллада о верной жене

Звезды на черном — проседь, ни огонька во мгле. Девушка гонит осень, девушка вся в весне. Осень — считать итоги, время алкать потерь, перешагнуть пороги, снова захлопнуть дверь.

Волны тревожат небо, с неба летит звезда, я не закинул невод — ты мне сказала «да». А по весне надежды, мерно мурлычет кот… Стоит сомкнуть мне вежды — кровью наполнен рот, биться опять невмочь… Хватит смотреть назад! Сделанное когда-то — пропуском прямо в ночь.

Ровно за миг до смерти бьется ночи хрусталь, вы мне совсем не верьте, мне вас уже не жаль. Ласка голодных пальцев — мой бесприютен бог, брежный оскал останцев — злобных зверей чертог…

За ночь сгорели звезды, за ночь моим зверям ты, дорогая, прочно выбрала егеря. Знаешь, себе прощенья я все равно не дам, но, к твоему смущенью, я упаду к ногам, я поцелую небо и обниму зарю, я вновь поверю в небыль и прошепчу: Люблю.

Бэрр откашлялся, прогнал все мысли о прошедшей ночи и осмотрел кабинет градоначальника так, словно видел его впервые. Дерево радовало взгляд, но… Без сомнения, винир имел неодолимую тягу ко всему золотому, позолоченному и попросту желтому, а его первому помощнику неожиданно показалось, что тяга эта нездоровая.

Предметом особой гордости главы города являлось приземистое мандариновое дерево, стоявшее у широкого окна. Кем-то когда-то подаренное главе города, оно будто сроднилось с ним по характеру и по замашкам: мандаринка ширилась и так же гневно топорщила листья, как его владелец — брови. Однажды Бэрр втихую сорвал один плод, очень надеясь, что винир их не пересчитывает, но испытал лишь разочарование. На вкус желтый шарик оказался горько-кислым и еще более неприятным, чем на вид.