Проклятие Айсмора (СИ). Страница 23

Хозяин с шумом вздохнул, видно, собираясь выдать длинную злую речь, но Бэрр быстро захлопнул за собой зашатавшуюся дверь и пошел вперед, не особо различая куда и зачем.

С каких это пор его работа, его жизнь, его отношения с женщинами показались настолько омерзительными? Словно выглянул из мохнатых, неприветливых айсморских облаков солнечный луч и осветил все вокруг. Иллюзии растаяли, и с чем остался он, Бэрр? Чем помог, кому хотел, достиг ли, чего желал? Он внезапно испытал боль и даже обиду на судьбу, от нахлынувшей злости едва не сшиб плечом подпорку навеса, но вдруг очень удачно вспомнил: есть в Айсморе дом, визит в который привычно огорчит хозяина, но может улучшить жизнь одной солнечной особы. Хотя домов два, но один приятель наверняка просветит другого о неурочном визите первого помощника винира.

Бэрр задумался на мгновение, а не плюнуть ли на все, но нет. На Ингрид плевать не хотелось.

* * *

Колокольчик на двери не дрогнул, привычного движения вечно сырого воздуха словно и не было, а потому лавочник заметил не сразу, что посетителей его заведения стало на одного больше. Высокая фигура в черном остановилась ровно посередине лавки. Лавочник беспокойно пригляделся и охнул. Из-под потолка мерил всех и вся — живых людей среди столов и неживые вещи на полках — первый помощник винира, уж неясно зачем пришедший, потому как интереса, свойственного любому покупателю, он не проявлял совершенно. Вообще ничего не проявлял, кроме равнодушия и некоторой скуки, сквозящей в каждом его вдохе и выдохе и даже в том небрежном движении, с которым он сложил руки на груди.

Посетителей в эту пору было немного: старая кума, приходившая каждый день пообщаться и супруги с непослушным кудрявым мальчиком, требующим от лавочника особого присмотра. Пацаненок с завидным постоянством таскал мелочевку то в карман, то в рот, забывая ее оттуда вынимать. Особенно любил он пуговицы из ракушек, одной из которых в прошлый раз подавился. Еще и скидку сделать пришлось…

Кума, которой лавочник почти всучил за новой порцией сплетен совершенно ненужную ей лампу, оставила товар, бросила на вошедшего недобрый взгляд, и с язвительностью, свойственной почти всем старым людям, проскрипела: «Ишь приперся, чудовище водное!» Потом добавила про чернявых, которым не стоит доверять, и неминуемую беду, насланную ими на город. Подобрала юбки, поджала губы и обошла Бэрра так далеко, словно тот был памятником самому виниру. Разве только под ноги гостю не плюнула, но от самой возможности плевка хозяин лавочки внутренне сжался. Старая карга уйдет, а он-то останется. С этим…

«Этот» лишь дернул уголком рта, но с места не двинулся.

Семейство в углу тоже весьма недовольно смотрело на первого помощника винира, норовя приметить дорогу к двери покороче. Ребенок спрятался за женской юбкой; потянув за локоть, спросил еле разборчиво:

— Мама, это он?..

Женщина шикнула в ответ, дернула за руку. Мальчик выплюнул пуговицу, пойманную на лету лавочником, и захныкал.

— Мы, пожалуй, пойдем, — пробормотал глава семейства, торопливо возвращая отобранный товар. — Не будем мешать господину виниру.

— Ни в коем случае, — неожиданно мягко и быстрее лавочника ответил Бэрр.

Он даже головы не повернул в сторону покупателя, но тот замер, не зная, куда ему теперь идти — к выходу или к лавочнику. Потом подобрал товар и на негнущихся ногах все же двинулся к прилавку. Может, будь он один, бросил бы все, но в присутствии жены и сына выглядеть трусом не хочется никому.

Лавочник сначала тоже струхнул из-за того, что его заведение неожиданно посетил представитель власти. Не сдержавшись, почесал затылок, хотя не любил этот свой слишком простецкий жест. Но быстро прикинул, что ничего незаконного в данный момент не выложено: контрабандный крепкий табачок надежно спрятан; рыба, запрещенная к вылову, все еще в ларе со льдом; налоги за прошедший месяц пусть с небольшой задержкой, но уплачены. Да кто сейчас эти налоги платит вовремя!

На короткий момент успокоив себя, лавочник взял у семейства отобранные предметы, решив под шумок накинуть стоимость — заработать пару монет. И только потом, повторив все подсчеты, выяснил, что под пристальным взглядом помощника винира продал товар аж себе в убыток, чего за ним прежде никогда не водилось.

Семейство спешно направилось к двери, и пока не звякнул за ними колокольчик, хозяин все продолжал гадать — чего этой черной щуке зубастой от него надобно? Когда они остались вдвоем, лавочник с заученным почтением начал:

— Могу вам предложить новинки с берега по замечательной цене. Маслице вот… Нигде, кроме как у меня, вы… вы… в-в-вы-ы-ы…

И тут же замолк, потому как понял: помощник винира, без меча пронзающий его злым взглядом, пришел уж точно не за лампадным маслом.

— Цены нигде, кроме как у тебя, о да!

Бэрр наконец сдвинулся с места, шагнул ближе, легко уклонившись от висевшего под потолком чучела, под которым все проходили не задевая. Широкая ладонь с крепкими пальцами скользнула над прилавком — будто тень чудовища мелькнула в водах Темного озера, высматривая жертву — подхватила неуловимым глазу жестом большую катушку.

— Как известно, цены в Айсморе одинаковы для всех.

— А… да, конечно, это известно, господин первый помощник!

— Хорошо. Это хорошо!

Бэрр усмехнулся катушке, словно делясь с ней довольством оттого, что есть еще сообразительные лавочники.

— Если же кто-то под влиянием собственной глупости, от излишней жадности или…

— Или что?..

Бэрр вздохнул и пояснил непонятливой катушке:

— Или по недоразумению решит нарушить Постановление гильдии и начнет брать с кого-то отдельного денег больше, чем со всех, то и с этого лавочника…

И вновь томительная пауза.

— Что? Что с этого лавочника?

— Винир снимет и налогов побольше. Как с отдельного! А его помощник еще что-нибудь снимет. Или оторвет.

Тяжелая катушка взлетела под потолок и легко поймалась обратно в руку.

Лавочник уже открыл рот уточнить, по чьему такому случаю Бэрр пришел и про кого такого отдельного говорит, но решил, что проще «особенных» покупателей сравнить с прочими, чем у этого придонного упыря что-нибудь спрашивать.

Бэрр подбросил катушку еще раз и еще раз поймал. Хмыкнул. Словно за тем и пришел — покидать ее себе в развлечение. Он был спокоен и очевидно не торопился: ни уходить, ни говорить что-либо еще, умышленно заставляя лавочника переживать еще сильнее, и в памяти того наконец всплыла одна несносная особа, о которую, как о волнорез при шторме, несколько дней бился нескончаемый поток сплетен и пересудов.

Она приходила в лавку нечасто, по принуждению его матушки, и всегда улыбалась. При этом выглядела так, словно в ее личном мире все было иначе, нежели вокруг него и в городе тоже. Солнечно, чисто и правильно. Была необычайно вежлива, хотя откуда она эту вежливость брала, неясно. Знала ведь, что ее обсчитывают. Точно знала и смотрела на него так, будто видела насквозь. Лишь без той злости, что сверкала сейчас в темных глазах первого помощника, а так-то ощущения от их проникновенных взглядов оказались весьма схожи.

Катушка взлетела снова и опустилась прямо в центр широкой ладони.

Разные у лавочника мысли крутились по поводу Ингрид. Не всегда такие, которые должны быть свойственны его положению и опыту торговли. Иногда не хотелось накидывать тройную цену, иногда хотелось, чтобы она задержалась в его заведении. Хотелось перекинуться с ней парой слов, послушать, что она может сказать. Он пытался заговорить с ней несколько раз на темы, которые не пропустил бы мимо себя ни один горожанин. Но Ингрид лишь вымученно улыбалась в ответ и быстро уходила.

Тогда он начинал на нее сердиться — совершенно непросвещенная особа, о чем ни спроси, ничего не знает. Потом сердитость переходила на себя — совершенный болван, только и знаешь, как монеты складывать, да трепаться, кто с кем спит!

Еще одно размеренное движение катушки до потолка и обратно. Рука наверняка была тяжелая, но проверять желания не было.