Свадебное проклятье (СИ). Страница 31

— Да и злой умысел ведь должен преследовать какую-то цель? Дин, несмотря на свою безалаберность, с самого детства был настолько обаятелен и мил… харизматичен, что все, просто поголовно все окружающие испытывали к нему симпатию. Он еще не приступал к работе в семейной компании, поэтому никому не мог перебежать там дорогу, разрушить чью-то карьеру…

— А что насчет его бывших подружек? — подсказывает внимательно слушающий Маркус.

— Подружки? — Я задумываюсь. — Да, девушек у него всегда было много…

— Даже в то время, когда Линху уже был помолвлен с вами? — Чэн спрашивает это с такой интонацией, что я чувствую мгновенное раздражение: а тебе-то что за дело?!

— Даже.

— О.

И я все-таки срываюсь — из-за этого нейтрального, но такого многозначительного междометия, из-за его испытующего взгляда. Из-за того, что Чэн вообще смеет Дина как-то критиковать.

— И что означает это ваше «о»? Может, перестанем уже обсуждать умерших и мои отношения с ними? Или вы решили, что я приревновала Дина и подстроила ту аварию?!

— Спасибо за отличную версию, мне такое и в голову не приходило!

— Хватит иронизировать! Не думаю, что вы вообще имеете какое-то право…

Чэн примирительно поднимает широкие ладони и кидает солнечные очки на приборную доску.

— Извините, Эбигейл. Я лишь хотел сказать, ваш первый жених был большим идиотом; волочился за другими, когда у него такая невеста имеется!

Если это попытка комплимента, то крайне неудачная.

— Довольно! — произношу я ледяным голосом, Чэн откидывается на спинку сиденья. Скрещивает на груди руки.

— Хорошо-хорошо, я вас отлично понял! Дин Линху был просто святым, и любое сомнение в этом будет воспринято как оскорбление его памяти. Умолкаю.

Пытаюсь успокоиться. Дин не был святым. Он был беспечным солнечным мальчиком, часто раздражающе легкомысленным. Возможно, доживи он до этого… до моего возраста, он бы повзрослел и посерьезнел. Возможно, по-прежнему таким и остался. Нам уже этого никогда не узнать.

— Насколько мне известно, со своими подружками Дин расставался мирно, — уже спокойнее продолжаю я. — Он был очень дружелюбным, щедрым и всячески старался избегать ссор и скандалов. К тому же вряд ли девушки строили серьезные планы — ведь все знали, что мы помолвлены…

На лице Чэна явный скепсис.

— Думаете, энергичную, практичную, к тому же влюбленную девицу это как-то остановит?

— Старшие Линху никогда бы не дали согласия на брак с какой-то другой девушкой — слишком много дел и планов наши семьи связывало. Дин это знал и соблюдал свой долг перед семьей, как я сама, и никогда бы…

Взгляд Маркуса становится задумчивым.

— Значит, тот ваш первый… несостоявшийся брак был не по горячей взаимной любви, а договорным между семьями?

И что с того? Многие из нашего круга так себе пару и находят.

— Да-да. Практически, как наш с вами! — соглашаюсь я со сладенькой улыбкой. Чэн опять чешет бровь, но возразить ему нечего. И сдаваться не хочется.

— А можно как-то выяснить, не случалось ли каких-нибудь скандалов, эксцессов и прочих неприятностей, связанных с его бывшими? Вы же тогда были совсем молоденькой, могли многого не знать. Или от вас это тщательно скрывали.

И я начинаю сомневаться: ведь уже имею представление, как оперативно работает наш пиар-отдел и прочие службы, оберегающие благополучие и имидж семьи Мейли. Так что вполне вероятно, что многие сплетни, слухи, скандалы до меня действительно не доходили. Но — убийство? Из ревности? Из серии «так не доставайся же ты никому»? Что за страсти, что за мыльная опера?

Чэн умудренно качает головой.

— Ну не все же такие как вы… — он делает паузу, подбирая слова.

— Холодные, как жаба? — глупо уязвленная, подсказываю я, но собеседник виртуозно выкручивается:

— … рассудительные и выдержанные!

Едва не усмехаюсь: о да, конечно, я именно такая! Расскажите об этом моему психиатру!

— Словом, ваша версия не кажется мне убедительной! — резюмирую я уверенно, хотя никакой уверенности как раз не ощущаю. Зато появляется другое, странное чувство: будто преследовавшее меня столько лет прошлое вдруг приостановилось, неуверенно оглянулось, дрогнуло и начало меняться… А если, и правда, дело вовсе не в неведомо за что и от кого (как бы даже не из прошлой жизни) настигшем меня наказании? Не во мне самой?

— Ну конечно! — язвительно подхватывает Маркус. — Свадебное-то проклятье звучит куда убедительней! Просто всё разом объясняет!

Замалчиваю этот выпад, потому что крыть мне нечем. Но оказывается, Чэн еще не выговорился.

— А главное — и делать ничего не надо! Страдай себе годами, гляди на мир красивыми несчастными глазками, не подпускай к себе других мужчин — а то не дай бог еще что приключится, опять будешь себя виноватить…

Вот его несет! Я снова раздражаюсь:

— Послушайте, господин Чэн…

— Маркус! — свирепо поправляет он, я отмахиваюсь:

— Чэн, Маркус — какая разница! (Еще какая, успевает вставить он) Я не давала вам права как-то оценивать мою жизнь! И вообще пришла сегодня на встречу только чтобы сказать: больше мы встречаться не будем!

Что за тавтология, восклицает внутренний филолог, не могла подобрать подходящий синоним? Я раздраженно и внутренне же отмахиваюсь; не до красивостей!

Некоторое время мы молча буравим друг друга злыми взглядами. Наконец я соображаю, что не поставила в своем заявлении эффектную точку — то есть не вышла сразу из машины. Нажимаю кнопку двери, но Чэн неожиданно перехватывает мою руку.

— Стоп-стоп-стоп!

Вырываюсь с возмущенным:

— Это еще что такое?!

Он тут же отпускает меня, отодвигается, примирительно вскинув ладони.

— Извините, Эбигейл! И что хватаю и за то, что наговорил. Я просто очень хочу вам помочь, но пока не соображу — как, и от этого психую!

— Конечно-конечно, — поддакиваю ехидно. — Помочь исключительно мне, а не вашим брачным планам?

Маркус знакомо чешет мизинцем бровь и отвечает честно:

— Ну да, и им тоже… Но это, в общем-то, взаимосвязано, не находите?

— Не нахожу! — отрезаю я. И почему-то остаюсь в машине, хотя вряд ли Чэн снова начал бы меня хватать-задерживать. Он заметно старается держать физическую дистанцию. Не всегда получается. Не то что Захария — в секретаре это умение, похоже, просто с пеленок заложено.

— Вы имеете полное право злиться, — примирительно продолжает Маркус. — Я со своей помощью как слон в посудной лавке, да?

Смотрит на меня исподлобья. На самом деле виноватым Чэн себя вовсе не чувствует, но попытка хорошая! Выглядит он сейчас трогательно неловким и пристыженным… не слоном, нет…

— Скорее уж медведь, — ворчу я.

— Ну тоже не сильно изящная зверюга! — обрадованно соглашается слономедведь. — Но вы можете хотя бы подумать над моей версией?

— О смертельно обиженной девице? Ну-у… Допустим, в случае с Дином вы можете — говорю сейчас чисто гипотетически! — быть правы. А что насчет Алекса? Предполагаете, что у него было по паре жен в каждом порту и дюжина тайных незаконных детишек? И брошенные они объединились мстить?

Насмешливо смотрю на задумавшегося Маркуса. У Алекса Брауна очень простая и чистая биография. И состоит она всего из одной фразы: «Работал!». Алекс из старинной, хорошо известной, но, увы, обедневшей семьи, поэтому учился кровь из носу, трудился, выплачивая студенческий займ, ставя на ноги младших брата и сестру, поддерживая больных родителей. И работая на моего отца добрых двадцать лет. Последнее немногим дано, да и его увольняли с регулярностью пару раз в год, так же регулярно затем возвращая. Наверное, из-за всего этого Алекс и на семью-то решился поздно. Хотя когда я спросила, почему он до сих пор не женился, ответил: «Ждал, когда ты вырастешь». Но об этом я никогда не расскажу Чэну: не желаю видеть скептичное выражение, всегда появляющееся на его лице, когда мы говорим о моих бывших женихах.

— Да, о директоре Брауне все говорят только хорошее, — наконец признает Маркус с явной досадой. — Никаких скандалов, непристойного поведения, неприглядных поступков… опустим сейчас его работу… Не хочу вас разочаровывать, Эбигейл, но нет такого человека, с которого нельзя вытрясти пыль!