Русские не сдаются! (СИ). Страница 42
И не понял я до конца, была ли шутка про убийство. Уточнять не стал. Если человек, действительно хочет меня убить, то у него должен быть шанс умереть.
А вообще рассказ дался Данилову нелегко, и не только потому, что из-за ранения он потерял много крови, наверняка и швы болели. Теперь он смотрел прямо на меня, и во взгляде его читалась и гордость, и смирение.
— Будет… Я ничего не слышал, — усмехнулся я. — Хватит хворать, нам еще биться на шпагах!
— Я готов наказать вас, пусть и вины ваши малы! — попытался усмехнуться Данилов, но было видно, что ему эта усмешка «боком обошлась».
Предстояло попрощаться еще с одним человеком. Жаль мне было расставаться, не получив круглую сумму денег за этого товарища. Но не все от меня зависит. Не пойду же к Миниху и не скажу ему, что он не прав, вот так менять русских офицеров на одного французского.
— Я прощаюсь с вами, герцог. Не взыщите, если что не так! — сказал я, когда прибыл французский полковник за де Дюрасом.
— Я понял, что со мною вы играли. Не держу зла. Напротив… То, что вы сделали, как обокрали Лещинского!.. Вышло, признаться, лихо. Я не хотел бы с вами встретиться в бою, — отвечал мне французский герцог.
Нет, особой любовью я к нему не проникся. Но уже за то, что герцог не причинил неприятностей, не был заносчивым, не раздражал — уже за это мог бы сказать ему «спасибо». Мог бы, но не буду. Нечего баловать всех этих герцогов.
Ага! Сказал бы я так Эрнсту Бирону! Посмотрим еще на этого Бирона, может и скажу.
Мы меняли Эммануэля де Дюраса на Дефремери, того самого капитана «Митавы», что приказывал сдаться. Там же и мичман Войников, который в моей системе ценностей стоял выше бывшего, надеюсь, что бывшего, капитана «Митавы». Бонусом шли еще один майор и два русских ротмистра, бывшие в плену у поляков. Так что размен с одной стороны был неравноценным, один на пятерых. С другой стороны… Целый герцог! А мог быть и не целым, например, без пары пальцев на правой руке, чтобы шпагу не мог взять, да и пистолет.
Французы ушли, крутя головами на все триста шестьдесят градусов, запоминая наши укрепления и силы. Пусть, им это не поможет.
Все вокруг только и говорили о том, что вот-вот случится генеральный штурм Данцига. Действительно, велись приготовления, которые никак нельзя иначе трактовать, как подготовка русскими войсками решительного и несокрушимого удара по врагу.
Утром стало известно, что и французские корабли отбывают прочь. И я знал, что прямо сейчас горожане должны принимать для себя важнейшее решение. Они сдадут Станислава Лещинского и самых верных его соратников, как только поймут, что все сказки про большую помощь сперва французов, а потом еще и шведов — сказки и есть.
Казалось бы, в городе сейчас около двадцати тысяч поляков, которые обещались до последнего защищать своего короля. Они, видимо, при этой клятве просто забыли сказать, где именно заканчивается это «последнее».
С приходом русского флота закончилось какое-либо снабжение города, перенаселенного, между прочим, и проедающего даже на скромном осадном рационе огромное количество еды. Тут даже логистика мирного времени не могла справиться с прокормом большого числа и поляков и представителей иных народов.
Так что лишь только дело времени, когда в городе начнётся самый настоящий голод. Кроме того, приходили различные данные о том, что русские войска, в том числе и под командованием фельдмаршала Ласси, били приверженцев Лещинского на всей территории Речи Посполитой, не давая никакой возможности полякам собраться в конфедерацию и начать организованное сопротивление.
Учитывая всё нарастающее действие саксонцев, отсутствие реальной помощи от Франции и нежелание Швеции прямо сейчас вступать в войну, потакая русским, дело выглядело для Станислава Лещинского и его соратников безнадёжным.
Так что отбывал я в сторону Пилау со спокойным сердцем. Именно в данный момент моя помощь не имеет никакого значения. Напротив, я бы просто простоял бы под стенами Данцига ещё две-три недели, чтобы после со стороны наблюдать за переговорами с капитулирующим городом.
Его ограбят и без меня. Два миллиона талеров должен потребовать Миних за то, что город не будет разорен.
— Иван, а что или кто ждёт тебя в Петербурге? — завёл я теперь разговор с сержантом Кашиным, желая хоть что-нибудь разузнать о своём реципиенте.
Дорога была скучна, и нужно хоть что-то выуживать о себе и о своем окружении. Но делать это непринужденно, исподволь. Хотя Кашин уже пару раз высказывался, что я нынче совсем другой. Вот и теперь косит на меня глазом. Хорошо, что бесноватым не объявил. Может, еще просто не решился?
Я только усмехнулся и не стал торопить его с ответом.
Глава 16
Лучше сразу умереть, чем жить в ожидании смерти.
Гай Юлий Цезарь
Балтийское море, восточнее Пилау
16 июня 1734 года
— Так что, Иван Кашин, есть ли тебе к кому возвращаться? Зазноба сердечная имеется? — повторил я вопрос.
— Сосватать за себя хочу, Ваше благородие, девицу одну, — сказал, наконец, Кашин.
— А чего не две сразу? — усмехнулся я. — Две жены всегда лучше, чем одна.
— Господь с вами, ваше благородие, как же две жёнки брать? — не понял моей шутки сержант. — Басурманин я какой, магометянин ли? Срамота!
Да и какие могут быть шутки, если дело касается семьи? В нынешнем времени это крайне важно. Это в будущем если и венчаются молодые, то зачастую, с исключениями конечно, обряд как бы входит в развлекательную программу. Лишь немногие проникаются священнодействием в храме. А так… Расписались в ЗАГСе, да и айда в ресторан, а то водка стынет!
Здесь же Бога боятся, в него верят. Так что венчание — дело серьезное, особенно для людей, не извращенных столицами. А как для меня? Определенно серьезный шаг, и дело даже не в церкви. Муж без жены, как селедка без соли, быстро тухнет, ну и никто связываться не хочет. Так что и в этом направлении нужно будет думать. У мужчины в этом времени больше возможностей на подумать. Жениться можно и в зрелом возрасте. А вот женщинам сложнее.
Волны мерно ударялись о борт корабля, корпус судна уже привычно потрескивал, лёгкий и на удивление приятный тёплый ветерок порывами «поправлял» мой парик, словно играл с ним. Или со мной, так как приходилось то и дело эту ненужную деталь гардероба поправлять. Можно было снять, наверное, но я заметил, что на корабле все в таких вот пышных «подшлемниках», и решил не выделяться. Пусть и голова необычайно чесалась в этом кудрявом головном уборе.
Приходилось давить в себе небольшое волнение. Ведь скоро Петербург, встреча с сильными мира сего. Но сама по себе встреча не так важна, как ее последствия. Пока все, что со мной происходило, было быстрым, без особого время на подумать. Морской бой, заключение под стражу, когда не думалось о больших планах, так как и новая жизнь воспринималась, как некое недоразумение, что вот-вот закончится. Потом обустройство лагеря, бой, еще бой…
А теперь нужно думать, крепко. Вторая жизнь, признаться, прибавляла волнительности. Еще недавно, может, неделю назад, я не ценил жизнь. А сейчас хочу жить!. Неделю назад у меня не было якорей в этой жизни. А теперь есть. Вот тот же Кашин. Хороший человек. А еще… Я увидел достаточно, чтобы понимать, что должен многое сделать. Сколько умерло при осаде Данцига? Много, но не от пуль.
А насколько тормозило развитие России то, что не смогли покорить Крым и набеги татар продолжались вплоть до уже екатерининских войн? И земля Дикого Поля, великолепная, урожайная, не обработанная, не дает новую жизнь. Ведь люди в этом времени не думают о контрацепции. Их выживает столько, сколько можно прокормить, ну и сколько после болезней выжило, ибо болеют все.
И я могу пробовать поменять положение дел, помочь своему Отечеству стать поистине Великим. Так что я хочу жить! Оказывается, что человеку свойственно жаждать жизни всегда. Отсутствие желания жить — это серьёзное психическое отклонение, противоречащее сути мироздания. Нужна лишь цель. Пусть эфемерная, еще плохо сформулированная, так как непонятны до конца реалии, но цель.