Русские не сдаются! (СИ). Страница 23

Ранее, в прошлой жизни, я уже был уверен в том, что мне все прощается. Кто в здравом уме вовсе будет противится столетнему старику? А еще ветерану, заслуженному человеку, не без связей в органах. Так что заносит меня. Еще и гормоны… Но я должен, обязан найти себя. Видимо, нового себя.

— Ещё давай! — решительно сказал я, вытирая пот со лба. — К бою!

И вновь мы закружились, как и все последние две недели, в схватке. Я и сам тренировался, и не давал спуску своим солдатам, так как физическая подготовка у всех оставляла желать лучшего. Эйфория от молодого тела проходила, зато очень даже работал критический взгляд. Куда это годится, когда животец свисает? Да и силы в руках — кот наплакал. А ещё гвардеец!

Удар. Звон стали. Шаг назад и… резкий выпад вперед, такой глубокий, что я чуть ли не на шпагат сел. Укол!

— Есть! Достал тебя, каналью! Тысяча чертей! — я радовался, как ребёнок.

— Вы, ваше благородие, браниться-то ладно, но чертей пошто поминать? И кто такой каналья? — обиженно сказал Иван Кашин, явно расстроившись от того, что я его подловил на противоходе и всадил шпагу в деревянный жилет.

— Каналья кто такой? — я задумался. — Ну, это такой мушкетёр из роты де Тревилля, в шляпе ходит и орёт: «Констанция!»

— Изнова вы, ваше благородие, шуткуете непонятно мне! — сказал Кашин, пытаясь уловить смысл моих слов, но тщетно.

Но мне хотелось расслабиться. Я чувствовал себя глубоко законспирированным агентом, которому приходится отыгрывать свою роль, причём ту, которая не соответствует характеру. Так что вот здесь, на поляне, где нет чужих глаз, я порой позволял себе сказать такое, что точно нельзя было бы завернуть в присутствии полковника Лесли или фельдмаршала Миниха. Впрочем, Миниха я и не видел с того единственного нашего разговора.

— Давай ошибки разберём! — сказал я, и мы стали медленно повторять движения друг друга, чтобы уловить возможности для атаки и обороны каждого.

Два раза в день, не менее чем по полтора часа, мы с Кашиным тренировались. Причём одна тренировка в день была ещё и общая, со всеми солдатами, не считая лёгкой разминки по пробуждению. Руки, ноги — казалось, что всё тело болело от непривычных нагрузок.

Но это нужно перетерпеть, если я хочу развиваться. А я хочу.

— Смотри, а если вот так поступить? — предложил я и повторил движения, будто бы работал не шпагой, а ножом.

— Добро, да и движения немного, — одобрил мои действия сержант.

Владения ножевым боем и специальная подготовка в КГБ помогали. Сознание помнило, или вспоминало, всё, чем я владел в лучшие годы своей прошлой жизни. Вот я и адаптировал и ножевой бой, и военно-прикладной рукопашный бой.

Это я чисто на клинках немного проигрываю сержанту. Случись между нами настоящий бой, где на кону была бы жизнь… Нет, не уступил бы, убил. Ну и руки. Мышечная память реципиента хранит нужный хват, и порой я даже не понимаю, а будто бы кисть руки сама выворачивается неестественным образом. Так что я, скорее, все же вспоминал навыки, чем заново их нарабатывал.

— Завтра пойдём наведаемся к французам, что в лесу пост поставили, — сообщил я.

— Как прикажете, ваше благородие, — отвечал сержант.

А что ж, так и прикажу. Есть сведения, что французы осваиваются в лесу. Уже дважды они выходили к позициям нашего оперативного резерва, и даже трое наших были потеряны убитыми. И пусть это произошло на другом фланге лагеря, но звоночек чёткий. Нужно брать лес под свой контроль.

Полковник Лесли уже посылал отряды — прошерстить ближний лес. Но без результата. Он был и не против, чтобы я со своим отрядом этим занялся. Даже обрадовался, когда я это предложил, будто я и мой отряд — расходное мясо.

Но на войне нужно не ждать — нужно воевать. А там уж позаботимся, чтобы себя не дать в обиду.

— Замри! — приказал я, услышал щелчок взводимого курка и сразу же отдал другой приказ: — Слушать и быть готовым.! Кто-то рядом в лесу.

— Понял, ваше благородие, — подобрался Кашин.

— Работаем далее! — сказал я, будто бы ничего и не произошло.

Если бы тот, кто взводил курок, хотел стрелять, он бы это сделал. А так, наверняка один, или отстал от своих, не решается. Нас все же двое, и даже не факт, что получится одного пристрелить. А вдвоем мы одолеем почти и любого.

Ну и мог это быть даже не француз или поляк, а наш, русский. Забрел в лес, чтобы… Да не важно, может, человек стесняется нужду прилюдно справлять, так и уходит поглубже, где есть ещё необорванные лопухи и природа, не порченая пребыванием войска.

Лязг металла вновь раздался на поляне. Но я мало следил за тем тренировочным боем, что вел, а все больше отступал и смещался в сторону, откуда был щелчок. Человек там еще должен стоять. Выйти из зарослей кустов, где и скрывается чужой, без того, чтобы нашуметь, не получится. Так что кто бы там ни был, он собирался переждать, а после уйти. Точно один.

— Уходи вправо! — выкрикнул я Кашину, а сам резко рванул влево. — Петляй, как учились!

Так мы должны были охватить чужака с двух сторон.

Краем зрения посмотрел на то, как Кашин устремился в лес, понял что к чему, при этом петляя. Я так же рваными движениями приближался к месту, где был… точно был человек. Он обязан растеряться. Ведь бывает, что не понять, какую выбрать цель. Мы с сержантом разбегались в стороны, и смятение у потенциального, да, скорее, реального врага давало мне пару секунд. А это уже немало.

— Бах! — прозвучал все-таки выстрел.

В меня, гад, целился. Пуля улетела в сторону и подняла земляной фонтанчик. Я мог там оказаться, если бы не хаотично передвигался, порой останавливаясь, сбивая с толку стрелка.

— Вперед! — выкрикнул я и сам ускорился.

Ворвавшись в кусты, я увидел, как человек в мундире французского офицера, причем высокого чина, отступает назад. Нет, он не бежать собрался. В тесноте куста, где прятался француз, крайне сложно было бы извлечь шпагу.

Но нет… Я не играю в бою в благородного рыцаря. Не даю врагу возможность обнажить клинок и стать опасным. Так что я как бежал, так и ускорился, оттолкнулся от поваленного дерева и двумя ногами, словно рестлер на ринге, врезался во француза.

— Мля! — вырвалось у меня, когда я приложился спиной о землю.

Обманчив лесной мох, как и человеческая улыбка. Казалось, что стелет мягко, но внутри часто камни и палки. Вот и я упал, разломав — хорошо, что не позвоночник, а сосновую сухую палку.

— Снова хранцуз? — спросил подбежавший Кашин, указывая на лежащего и пока еще не пришедшего в себя после удара противника. — Вязать оного, али как?

— Нет, конечно, расцеловать! — сказал я, а после понял, что имел в виду Кашин. — Убивать не будем. Вяжи его! Но сперва давай выйдем на поляну, неудобно тут.

Споро связав уже пришедшего в себя француза, мы вышли на поляну. Прислонили пленника к единственному дереву, мощной сосне, что стояла посреди поляны. Я намеревался отправить Кашина к моим бойцам, чтобы уже они тащили пленного, который отчего-то нервничал и брыкался. Наверное, вкус не самой чистой тряпки, что была засунута французу аккурат в рот, не понравился. Забыл сбрызнуть духами пропитанную потом тряпицу. Ничего, пусть вкусит «дух» русский.

— Слышишь? — спросил я, начав быстро перезаряжать пистолеты.

Шум в лесу был отчетливый. И я не ждал оттуда другого зверя, кроме человека. Уже догадался, что офицер то ли отстал от своих, то ли проявил излишнее рвение и пошел туда, куда не следовало, да и решил посмотреть, откуда доносится в лесу «каналья» и «тысяча чертей». Любопытство порой убивает, ну или в плен берет.

— Есть, ваше благородие, — прислушавшись, подтвердил мои догадки и Кашин.

— Бах-бах! — прозвучали два выстрела.

Мимо. Все же мы оттянулись на противоположный край поляны, и от стрелявших нас теперь отделяло расстояние метров в шестьдесят. Для пистолетов — приличная дальность.

Пистолетные выстрелы я уже различаю. И что в нас стреляли из пистолетов — это точно. А ещё что точно, так то, что выстрелили двумя пистолетами. Но тут нужно слушать. Есть секунда или даже две, чтобы уйти с траектории полёта пули, когда противник уже выжмет спусковой крючок. В этом отношении современное оружие малоэффективно.