Русские не сдаются! (СИ). Страница 12

Так что я спешно, как мог, привел себя в порядок, с трудом вспомнив куда я бросил такую ненужную вещь, свой парик, и в числе других, считая и Лаптева со Спиридоновым, отправился получать порцию похвалы.

Капитан Шторм «вернулся» в себя внезапно. Сознание рывком заняло свое место, а мозг начал работать. Датчанин пришел в ужас от того, что произошло. Война с Францией? Нет, то, что именно против французов действовал русский флот, есть факт. И против французов отправлялся флот. Но Шторм рассчитывал, что не придется воевать вовсе. Чего там… Все на это надеялись.

Датчанин, когда поступал на русскую службу, был уверен, что если и придется воевать, то против османов или персов. И был готов именно к этому. Но драться с Францией, у которой на данный момент один из сильнейших европейских флотов? Особенно после последней англо-голландской войны, когда обе стороны повыдергивали друг другу немало перьев?

Так что воевать Шторм не хотел вовсе.

— Hvem besluttede at angribe det franske skib? [датск. кто принял решение идти в атаку на французский корабль?] — кричал разъяренный капитан Никлас Шторм.

— Ундер-лейтенант Сопотов арестован, ваше высокоблагородие! — быстро отчитался лейтенант, как только мичман перевел суть криков датского капитана.

Последовала еще череда ругательств и угроз со стороны капитана, мичман не все уловил, а потому перевел приблизительно:

— Они требуют узнать, почему «Митава» воевала, и лично поговорить с капитаном Пьером Дефремери.

Через полчаса перекличек с фрегатом «Митава» стало понятно, что произошло. А еще через полчаса некоторые офицеры с «Митавы» уже были на фрегате «Россия». Их вызвал Никлас Шторм с такой формулировкой, что можно было подумать и о награждении.

— Арестовать. Запереть. Бить! — приказал датский капитан, едва четверо офицеров переправились с «Митавы» на «Россию».

И эти слова, как и другие — «казнь» и «высечь» — Шторм знал по-русски и даже произносил без акцента. Бить офицеров? Не должно быть такого приказа. Не положено это на флоте. Но гвардейский унтер-лейтенант с «Митавы» смотрел на Никласа Шторма столь вызывающе, без пиетета, что датчанин вновь стал впадать в неистовство. Раньше по два приступа за день с ним еще не водилось. И, чувствуя это, Шторм был готов даже и казнить бунтарей [По морским законам, какими бы мотивами ни руководствовались те, кто ослушался приказа капитана, они должны быть осуждены и наказаны (вплоть до казни)].

Глава 5

Глава 5

Если вы измеряете свой успех мерой чужих похвал и порицаний, ваша тревога будет бесконечной — Лао-Цзы

Балтийское море. Район Данцига

27 мая 1734 года

Адмирал Гордон читал присланную от капитана Никласа Шторма реляцию. Читал и был в замешательстве — как именно со всем этим поступить? «Судить нельзя помиловать» — вот над чем размышлял адмирал, не понимая, где нужно расставить знаки препинания. Впрочем, Гордон очень скверно писал по-русски, почти этого и не делал. Да и Михайло Ломоносов еще не издал свою «Грамматику», так что специалиста по запятым в империи не было.

Более всего Гордон думал о том, чтобы не оказаться будь в каких интригах при дворе. Финансирование на флот в последнее время идет справно. Из более чем миллиона рублей в год, что тратится на поддержание флота, как и на строительство новых кораблей, всегда можно чуточку отщипнуть, на том и жить. А тут еще флот вышел в море… Дойти бы хоть куда.

Так что не хотелось огласки Томасу Гордону, тишины и молитвы он желал. И не боя, а лишь просил у Бога, дабы не потерять флот при переходах. А то, что случилось с фрегатом Митава, нельзя утаить, государыня точно узнает.

— Вызовите ко мне контр-адмирала Синявина! — выкрикнул из своей каюты адмирал Томас Гордон.

Шотландец улыбнулся своим мыслям. Принятое решение показалось элегантным. Правда, в голову пришло сразу же сравнение с Понтием Пилатом, прокуратором Иудеи, который допустил распятие Христа. Этот римский деятель решил «умыть руки» и переложить груз ответственности на фарисеев. Так и Гордон перекладывал груз ответственности за принятие решения на контр-адмирала Синявина.

— Тот гвардеец и младшие чины фрегата «Митава» — не Иисус Христос с апостолами, — сам себе сказал Томас Гордон, окончательно убедившись в своей правоте.

В конце концов можно ведь перепоручить принятие решение и армейским, это если выставлять того гвардейца, что бунт возглавил за главного виновника.

— Сэмюэль! — выкрикнул Гордон своего секретаря.

В каюту вошёл молодой человек в идеальном красном платье и в сером парике.

— Синявина призови ко мне! — распорядился командующий русским флотом.

— Сэр, контр-адмирал Синявин пребывает на своём корабле «Святой Александр», — доложил личный секретарь адмирала Сэмюэль Прайд.

— Прайд, разве я спрашивал тебя, где находится Синявин? Я приказал ему передать, чтобы прибыл! — Гордон наставительно поднял указательный палец кверху. — Письмо от моих дальних родственников из Шотландии с мольбой принять тебя на службу не предоставляет индульгенцию на какие бы то ни было ошибки!

— Прошу, простите меня, сэр, — сказал секретарь и спешно отправился самолично доставить послание контр-адмиралу Науму Акимовичу Синявину.

Гордон улыбнулся. Ему откровенно нравилось издеваться над молодым человеком, не так давно, только два года назад прибывшим на русскую службу. Если бы Сэмюэль не был исполнительным секретарём, то никакие письма от родственников, которых Гордон и не помнил вовсе, не помогли бы молодому человеку занять сразу же перспективное место у адмирала русского флота.

— Вот, и я не буду палачом, — проговорил сам себе Томас Гордон и вновь уставился на разложенные на столе карты. — Ссориться с Бироном? Нет! Увольте. Если я казню зачинщика-гвардейца, что герцог будет вне себя от злости. Да и флотские не поймут, если гвардейца отпустить, а морских офицеров казнить. И казнь… Императрица может и не подписать указ. Русские не сдаются! Экий плут, прикрыл свое злодеяние красными словами!

Адмирал Гордон прекрасно понимал, что судить по морским непреложным законам произошедшее на фрегате «Митава» — это навлечь на себя лишние проблемы. Да, капитан на корабле — царь и Бог. Его приказы обязательны к исполнению, хоть бы капитан и приказал офицеру убить себя.

С другой же стороны, приказ капитана фрегата Пьера Дефремери можно счесть и преступным. Ведь ещё не бывало такого, чтобы русский корабль сдавался. Это же позор не только на корабль и его команду, но и на Гордона, как командующего русским флотом на Балтике. Но и не поймут же капитаны, если не карать за бунт.

Мало того, адмирал имел счастье уже дважды лицезреть Её Величество императрицу Анну Иоанновну. Мало кто решится предугадать реакцию этой женщины. Только самые приближённые к императрице вельможи могут влиять на государыню. Если она скажет, что команда бунтовщиков действовала правильно, то найдутся те люди, которые посоветуют Гордону порвать и выкинуть Морской устав, даже если этот документ написан при участии самого Петра Великого.

— Вот и пусть Синявин сам решает, что делать с этими русскими. Ни один иностранец на русской службе в том бунте не участвовал. И они говорят о засилье немцев? — бурчал себе под нос адмирал, наливая разбавленного водой вина.

Прислушавшись к крикам боцмана, удовлетворенно хмыкнув, Гордон всмотрелся в карту, пытаясь сформировать какое-либо решение по действию флота. Он всем своим шотландским предчувствием понимал, что русский флот, в том состоянии, в котором он нынче пребывает, тягаться с французской эскадрой не может.

Адмирал поймал себя на мысли, что-то же самое он думал и предчувствовал перед Гангутским сражением, да и перед сражением у Эзеля тоже. Однако во всех случаях русский флот Петра Великого побеждал.

— Есть в русских что-то непредсказуемое, что не поддается измышлению. Тем они и берут… Тем мы берем… Или они? — проговорив вслух мысль, Гордон на некоторое время задумался, насколько он сам русский, уже так давно служа России.