Магнат. Люди войны (СИ). Страница 21

На остаток пути грех было жаловаться, на берег Михаил сошел в пристойном виде и бодром состоянии духа. Нью-Йорк встретил неласково: многие старые связи исчезли, а те, что остались, предпочитали быстро сворачивать разговор или вообще не начинать его. Наконец, Крезен разыскал знакомца по банде Маранцано, завязавшего с криминалом. Оплывший и небритый толстяк Грег за прошедшие годы сильно опустился, но тоже не горел желанием рассказывать, язык у него развязался только после пятидесяти баксов:

— Кастелламарская война, слышал? Нет? Совсем вы там в Европе одичали. Не Европа? Африка? Ну ты даешь!

Наводящими вопросами и бурбоном Михаил вытянул из него расклады.

— Теперь за главного Лаки Лучано, из семьи Массерия. Грохнул своего босса, представляешь? Занял его место, а потом создал трест из всех семей!

— И что, никто не был против? — уточнил Крезен, хорошо помнивший нравы итальянцев.

— Так он создал Murder Inc!

— Корпорацию убийств?

— Ага, собрал отморозков, они перестреляли всех, кто противился Лаки! За один день!

Крезен сделал зарубочку — «корпорация» выглядела как перспективное место работы, но следующие слова разбили это впечатление:

— Причем своих там нет, только кайки*!

— Евреи???

— Они самые. Штраус, Гольдштейн, Ницберг, Бухгалтер, Коган, Фейнштейн, все там.

Кайк — kike, оскорбительное прозвище евреев в английском.

— А что итальянские семьи?

— Никто и слова не сказал.

— Слушай, — медленно спросил Михаил, — а ты не боишься все это рассказывать?

Грег строго поглядел на него и отрезал:

— Знаю, кому можно, да и помирать все равно скоро.

С этими словами он высосал остатки бурбона прямо из бутылки.

— А тебе, Майкл, лучше убраться подальше. Лаки ничего не забыл и ничего не простил, клан Маранцано извел под корень. Если он узнает, что ты здесь, твоя песенка спета.

Поразмыслив, Крезен последовал совету Грега — работы в таких условиях не предвидится, а последней головы лишиться можно запросто.

Оставалось только проверить свои вклады и депозиты, да определить, куда поворачивать коней. Из Европы он только что приехал, в Штатах его рано или поздно найдут, Канада и Мексика тоже слишком опасно…

Что остается из цивилизованных стран? Разве что Аргентина. Купить ранчо и жить в свое удовольствие. Вряд ли Лаки и его убийцы будут искать пусть неплохого, но вполне рядового киллера так далеко.

Приняв решение, он отправился в банк, управлявший его небольшим портфелем. По мере сил он следил за действиями Джона Грандера на бирже и старался повторять его ходы, но… никаких миллионов акции RCA и General Motors не принесли, разве что немного выросли. Доход составлял такую смехотворную сумму, что о покупке ранчо можно забыть.

Снова накатило раздражение и злость на «золотого мальчика», Михаил повернулся и… нос к носу столкнулся с Флоренс.

Она вспыхнула, дернула головой, развернулась и ушла, сделав вид, что незнакомы.

Михаил чуть было не кинул ей вслед «Стерва!», но сдержался — какой смысл устраивать скандал? Во всяком случае, теперь яснее ясного, что с Америкой все кончено и осталось выбрать, где прятаться.

Тут-то и вспомнил про Парагвай — а почему бы и нет?

В Вашингтоне он не без труда нашел микроскопическое посольство в номере отеля Hamilton. Американского гражданина о всех процедурах, необходимых в случае, если Михаил соберется пожить в Парагвае пару-тройку лет, просвещал лично посол. А когда Крезен ненароком заметил, что служил советником в Африканской армии Испании, дипломат весьма воодушевился, начал расхваливать военную карьеру в Парагвае, похвастался только что выигранным сражением за Нанаву, и даже продиктовал секретарше сопроводительное письмо.

Теперь осталось всего лишь туда добраться, но перед этим Михаил решил воспользоваться тем, что от гостиницы до Белого Дома всего два квартала и, наконец, полюбоваться на средоточие американской силы и славы.

На Пенсильвания-авеню шатались зеваки, глазея на сверкающие лаком и хромом автомобили, въезжавшие и выезжавшие из ворот и гулко сигналившие клаксонами.

Михаил стоял у ограды, потирая занывший шрам над правой бровью, когда створки в очередной раз распахнулись и наружу выплыли три роскошных лимузина.

За стеклом второго, хмурясь и разглядывая зевак мутным взглядом, сидел он — Джон Грандер.

Глава 8

Промежуточные успехи

Да-а-а, блин, давно мы дома не были, цветет родная ель!

Усадьба в Лоренсвилле выросла как минимум раза в два и раскинулась на четыре или пять гектаров вдоль ручья Шайптокен-Крик. А главный дом, завершенный всего год назад, даже перебрался через него, опираясь на оба берега — поток журчал под соединяющим оба крыла переходом, прямо за ограждением патио. Мне понравилось — фотографии не производили такого цельного впечатления от широких карнизов и дикого камня стен, выраставших из зеленой лужайки на фоне подступающего леса.

Парадный въезд сместился в сторону нового дома, старый же двухэтажный особняк во французском стиле, с опоясывающим балконом, перешел во владение семьи Поттеров и Фернана, занявшего мои «детские» комнаты.

В их прежних жилищах поселили новый персонал, и там же, на задах, поместились расширенный гараж, конюшня и лаборатория.

Весь отцовский пакет акций, которым он владел до моего появления, наши брокерские конторы не только сохранили, но и сильно приумножили — странно, если бы наоборот. Добавить к этому практически монопольное положение на рынке концентрированного апельсинового сока (как минимум на Восточном побережье) — и сразу ясно, что старшее поколение Грандеров могло себе позволить какие угодно архитектурные эксперименты.

Барбара сразу полюбила сидеть в патио над ручьем, куда она попадала из выделенного нам крыла здания, и где над ней, как наседка, вилась будущая свекровь. Мамино настроение с момента помолвки менялось с эйфорического (слава богу, Джонни остепенился!) к возмущению (спать вместе до свадьбы неприлично!), затем под влиянием отца упало до неодобрения (Анна, они совершеннолетние, и сейчас новые времена!) и, наконец, после официального визита Хаттонов — до умиротворенного принятия (мистер Хаттон — истинный джентльмен!).

В регулярных отношениях, пусть без бурной страсти, мужчина приобретает более ухоженный вид и вообще расцветает. Начинает следить за прической и одеждой, перестает грызть ногти и лазать своей вилкой в общий салат. Нет-нет, я-то не такой, но все равно приятно, когда тебе утром заботливо поправляют галстук и целуют на дорожку.

Но платить за это приходится самым дорогим — временем. И постоянным выносом мозга разной степени интенсивности. От «жена да прилепится к мужу своему» общество уже отказалось, а до настоящего равноправия еще не добралось — все проблемы должен решать мужчина! В том числе и те, с которыми Барбара легко может разобраться самостоятельно — возможностей у нее навалом, а у меня навалом своих задач.

Например, осциллографы. Вроде бы все просто: Зворыкин очень серьезно продвинулся с кинескопами и, разумеется, не отказал мне в помощи; взятый на работу по его рекомендации инженер Понятов готов заниматься темой; лабораторные помещения в Нью-Йорке и Лоренсвилле имеются. Но, как обычно, все портят мелочи.

Осциллографы мне нужны для радара, над которым работает Термен. Значит, делать их лучше вдали от лишних глаз, и я поселил Понятова в бывшем домике Фернана, но лабораторию в усадьбе пришлось буквально возвращать к жизни — после нашего переезда в Нью-Йорке она вся покрылась пылью в обоих смыслах.

— По-оль! По-оль! — раздалось из открытого окна на втором этаже.

Заскучавшая после окончания стройки мама нашла себе новое дело и взялась за наведение порядка в лаборатории.

— Да, Анна?

— Возьми машину, езжай к Олсенам, они согласились послать двух своих горничных нам в помощь.

— Но я обещал заседлать кобылку мисс Барбаре и показать ей тропку в Росдейл!