Фрейлина (СИ). Страница 30
И, кажется, ладно бы… В этом уродливом союзе хоть генетических сдвигов у детей не нарисуется. Но Ольга! Что он ей предложит — дружбу? Благотворительность? Свое внимание? Но это потом уже, в Вюртемберге. Здесь она так ничего и не поняла, скорее всего…
Наверняка ведь ее готовили к первой ночи и, скорее всего, тоже сказали, что муж жену «естествует». Ну и как он преподнесет это понятие? Осторожные обнимашки, нежные поцелуи в щечку, тяжелая мужская рука на талии, как апогей всего? На наивности девицы, понятия не имеющей, что там в штанах у мужчин, протянуть так два месяца — не вопрос.
На искренней доверчивости и духовной чистоте, святой вере в лучшее и своего мужчину, в саму любовь…
Промучившись полночи, я решила не думать, вот просто не думать об этом!
Утром меня растолкала Ирма и выглядела я гадко: покрасневшие белки глаз, бледность… слабость, разбитость.
Хорошо еще, в церковь с Ольгой утром ходили «штатные», а то поспала бы на пару часов меньше.
Сразу после завтрака из молочной каши и вареного яйца горничная взяла меня в оборот. Какое-то время я пролежала с кашкой из испитого чая на веках, уснула… потом она все это смыла, а лицо «охлопала» ладонями и пальцами, убирая отеки. Массаж помог или дополнительный сон с едой, но я потихоньку розовела. Дальше на мордень мне наложили ту самую пудру — жидкую субстанцию с легким оттенком перламутра.
Дамы здесь не красились, декоративной косметикой не пользовались. Рисовая пудра — максимум и еще крема, но это уходовая косметика. Институтские девицы даже умывались мылом без запаха — считалось, что кожа молодой женщины должна источать естественный свежий аромат.
При дворе мыло благоухало цветами и пряностями, но это и все. Ольга, например, даже духами не пользовалась. Старшие дамы не отказывали себе и от них веяло цветочными ароматами. И вот, оказывается, была еще пудра. Жидкая. Скорее всего, для таких вот особых случаев — «дабы поражать красотой русских дворянок» всех и вся.
Демонстрируя сноровку в этом деле, Ирма нанесла субстанцию широкой плоской кисточкой, тончайшим слоем. Пудра практически мгновенно застыла на лице, не стягивая кожу и неожиданно придав ей сказочно-нежный оттенок.
Потом горничная долго расчесывала мои волосы и плела косу, как и велела Елизавета Якобовна — слабенько. Получилась она в руку толщиной, в готовом виде почти доходила до поясницы. Без посторонней помощи справляться с такой длиной было нереально.
Потом настала очередь чулок и подвязок. Еще раньше по моей просьбе она сделала на чулках широкие петельки. В них мы продернули ленточки, привязав к еще одной, крепко завязанной на талии. Теперь чулок не сползет, хоть в этом опозориться я не должна.
Жемчуга, упомянутые маменькой, оказались одной ниткой под самое горло. Бусинки были белыми, ровными и скромными по размеру. Намного дороже смотрелись серьги с несколькими жемчужинами на каждой и золотыми завитками между.
Когда я была полностью одета наконец, времени оставалось еще около часа. Идти до Большого всего ничего — несколько десятков метров. И я попросила Ирму дать мне немного времени побыть в ее комнате, одной. Без проблем — она сразу вышла, а я огляделась…
Здесь свободного от мебели места было чуть больше, и я сделала несколько па… на раз-два-три. Покрутилась, вальсируя, сделала это чуть смелее, еще смелее. Юбки двигаться не мешали, шлейф я придерживала. Вывод: если что, с ногами как-нибудь справлюсь — не забылось и в ритм вальса тоже попаду — музыкальный слух у меня всегда был. А вот руки… же ж.
Легко танцевать, держась за мужское плечо и ладонь. Здесь же придется одной рукой придерживать трен, второй только слегка касаясь эполета или ткани сюртука — без разницы. Все равно быть серьезной опорой это не могло. Безопасность зависела от надежности поддержки партнера. А держал он, между прочим, на пионерском расстоянии еще и одной рукой. Вторую они убирали за спину, положив на поясницу.
Красиво это смотрелось, безусловно, но рухнуть — нечего делать… крыло меня паникой. Пока на ровном месте, ну, а вдруг? Так-то почти нормальное для меня здесь состояние. Раньше психика не была настолько издерганной.
Когда подошло время, Ирма перекрестила меня. И с какого-то… такого, мне показалось, что этого мало. Тянуло на слезы со страху, хотелось остаться и никуда не ходить. И я обняла ее, чмокнула в щеку, прижалась. Попросила:
— Благослови меня в голос, пожалуйста.
— Господь с вами, барышня, — гладила она меня по спине, — идите с Богом, пора уже.
В той жизни я водила машину. Грамотно, спокойно, уверенно. Кто-то торопился, играл в шашечки, бесился, сигналил… а я плевала на их нервы с высокой колокольни. Так что — не возьму себя в руки сейчас, не справлюсь? Не способна действовать с холодной головой?..
В Орлином салоне Ольгу паковали в свадебное платье. Нас туда никто не приглашал, и притихшей разноцветной стайкой мы толпились в анфиладном коридоре. Так или иначе, но волновались все. Я прислушалась к шепоткам…
Говорили, что этим утром Ольга причащалась не в Капелле, а в церкви Петра и Павла и уже подписала Отречение от престола, что делает каждая великая княжна перед своим браком. Кто-то видел служащих Второго отделения собственной канцелярии с сопровождением и бумагами. А именно они юридически свидетельствуют Отречение.
Мы ждали Окулову и вскоре она подплыла, красуясь расшитым бриллиантами синим кокошником, красной лентой через плечо и розеткой на левом предплечье. На розетке из перекрещенных бантов сияла дорогими камнями подвеска.
— Орден Святой Екатерины… кавалерственная звезда, — зашептали вокруг, — второй по старшинству… нынче утром… министр Адлерберг поднес… благодарность за десять лет…
— Поздравляем… наши поздравления, Ваше высокопревосходительство, — зашелестели мы, дружно приседая.
— Тише, здесь Император, — прошептала она, кивая в ответ и улыбаясь: — Ну так… трен носят следующим образом…
А носили хвост, сложив вышивку к вышивке изнанкой внутрь и перекинув через левую руку. Потом, гораздо позже, придумают тесьму, крепящуюся на запястье, но пока так.
Окулова и еще две дамы бегло проверили наш внешний вид. Я насчитала пятнадцать младших фрейлин в голубом и красном. А потом все как-то вдруг стихли и дружно присели — мимо нас прошел жених в парадном мундире с золотыми эполетами и щедро шитыми золотом высоким воротником и поясом. Лента через плечо, украшенные бриллиантами знаки на груди… С ним шли еще двое. Пожилого немца я до этого не видела, а вот Фредерик Август в красном с золотом смотрелся бесподобно.
Дверь оставалась открытой, и мы услышали, как Николай сказал:
— Дай ей руку.
Потом из комнаты вышли люди, рассредоточившись вдоль стен и оставляя проход анфилады свободным. Внутри остались только самые близкие — отец и мать благословляли иконой преклонивших колени Ольгу с женихом.
Граф Бобринский подал знак и восемь камергеров пронесли мимо нас в комнату великокняжескую мантию, отороченную горностаем. Бобринский вошел следом…
Потом кто-то, видимо, подал команду и в широком проходе начало выстраиваться шествие. Впереди шли камер-юнкеры, потом камергеры, за ними статские сановники и статс-дамы и наконец обер-гофмаршал Шувалов, а дальше и вся семья — жених с невестой в роскошном белом платье с тяжелой серебряной вышивкой, в великокняжеской короне и мантии. Прошла императорская чета, роскошная Мария с красавцем мужем, братья — все при параде и с голубыми лентами через плечо. Конец мантии Ольги нес граф Бобринский. Нечаянно скользнув по фрейлинскому табуну взглядом, улыбнулся и вежливо кивнул всем нам.
Все вышагивали степенно, неспеша — шествовали.
Толпа вокруг нас потихоньку редела, каждого, вступившего в шествие, фрейлины тихо и коротко обсуждали, сдержанным шепотом комментируя имена и действия.
В конце концов очередь дошла и до нас. Последовала тихая команда «подобрать трен» и мы так же неспешно тронулись с места.
Всего прошли шестнадцать залов и галерей дворца… я жадно выхватывала взглядом привычные и незнакомые для меня детали убранства, любовалась, волновалась, верила и не верила, что все это вижу. Проплыл мимо Картинный зал… рядом с ним в анфиладе располагалась Куропаточная гостиная. Название забавное, из-за рисунка на шелке обоев — голубой фон, золотые колосья, а среди них прохаживаются куропатки.