Интервенция (СИ). Страница 47

— Нет такой твердыни, которую не смог бы взять русский солдат! — уверенно заявил Суворов. — Главное его подготовить, научить взбираться на стены, не тратя времени на лишние движения и суету. Поэтому предлагаю начать с обучения полков, назначенных в штурм. На реальном макете, точно повторяющим фрагмент бастиона с равелином. Для врага пока изображаем подготовку к осаде, а в тылу проводим экзерциции.

— Мои заводчане пойдут! Рвутся в бой. Застоялись в Петербурге! — тут же влез с инициативой Ожешко.

— Чего это твои? — рявкнул Никитин. — Муромцы не менее достойны!

— А про моих егерей и казаков забыли? — подался к столу Чика.

— Вы же полчаса назад меня уверяли, что штурм невозможен, — подначил я своих генералов.

— Коли ты, государь, говоришь, что можно — так тому и быть! И никак иначе!

От этих слов Зарубина веяло такой уверенностью во мне, такой силой духа, внезапно проснувшейся в шатре… Я сглотнул появившийся в горле ком, а Суворов с Грейгом удивленно переглянулись.

— Где будем штурмовать? — задал я главный вопрос.

Все снова склонились над картой.

Суворов ткнул пальцем в форт.

— Нужны два главных удара и третий, отвлекающий. Раз флотские уверяют нас, что справятся с Фридрихсургом, предлагаю атаковать вдоль реки на удалении от нее в ста-двухста саженях, чтобы не попасть под случайный огонь с линкора, тремя колоннами — под одной на каждый равелин. Куртины оставляем на закуску, благо что равелины не ниже стен бастионов, как сейчас строят, а вровень. Другую атаку проводим с противоположной стороны, чтобы раздергать гарнизон. Ложную атаку проводим со стороны городских выгонов на заречные кварталы. Штурму будет предшествовать двухдневная бомбардировка. Задача — полностью подавить артиллерию врага на открытых капонирах, чтобы уменьшить огневое поражение линейного корабля…

— Кто, кстати, пойдет? «Густав Третий» или «София-Магдалена»? — уточнил я. — Первый назван в честь хронического неудачника, дурная примета, вы не находите?

— Корабли, захваченные у противника, а тем более от союзника, на флоте не принято переименовывать. Значит, его и отправим. Погибнет — не велика потеря, — неожиданно заявил адмирал.

— И кто же поведет его на смерть?

— Конечно же, я!

— Иного и не ждал от героя Чесмы! — одобрительно откликнулся Суворов.

— А я ждал от вас, Александр Васильевич, большей выдумки, — неожиданно затеял пикировку Грейг. — Вы, армейцы, традиционно игнорируете воду. Почему бы не выбрать для второго удара Верхнее озеро, Обертайх? Это же слабейшее место крепости (2). Шлюпок на кораблях предостаточно, как и опытных гребцов. Пробить брешь в стене над озером и по воде ворваться практически к центру города. На плотах доставить внутрь крепости не только легкие, но и средние орудия. Они пригодятся для боев в кварталах, обнесенных стенами…

— Адмирал дело говорит! — кивнул Чика. Все его поддержали согласным гулом.

Снова склонились над картой. Начался профессиональный разговор — где ставить брешь-батареи, как обеспечить взаимодействие между наступающими с трех сторон деташементами, где размещать резерв, в который решили поставить всю кавалерию…

Больше всего споров вызвал вопрос, кого куда назначить. Устав слушать общее нытье, предложил:

— Просто бросьте жребий.

Бросили.

Отвлекающий удар достался Ожешко, отчего он тут же стал мрачнее тучи. Озерное направление выпало Чике, атака вдоль реки — Никитину.

— Ну как, господа генералы, всем все понятно? Тогда разбегаемся? Адмирал, задержитесь, я хотел коротко переговорить.

Армейцы двинулись на выход. Грейг остался. Сорокалетний моряк смотрел на меня с легким оттенком дерзости, но границы дозволенного не пересекал.

— У нас раньше не выдалось случая поговорить. Как ваш побег из Лондона?

— Ваш человек, Ваше Величество, организовал все великолепно. Помог нам и туман на Темзе, и немного отваги плюс морское хладнокровие. Англичане от нас подобного не ожидали.

— Рад, что капризная фортуна вас не покинула! Вы удачливый человек, адмирал. В Чесме, отправившись в одиночку поджигать брандеры, могли погибнуть, но Бог благоволит храбрецам. Много ли офицеров и матросов остались в Лондоне?

Грейг моргнул, не ожидав от меня такого вопроса. Он помедлил несколько секунд.

— Не все офицеры согласились вернуться. И не всех пожелавших матросов мы смогли взять на борт фрегатов.

— Это печально. Но я их вытащу. Обещаю. Быть может, даже с оставшимися в лондонском порту линейными кораблями.

— Благодарю, Ваше Величество!

— У меня есть для вас совет. Когда развернете линкор, нагрузите борт, противоположный цитедели. Корабль накренится, и вы сможете стрелять по форту навесом, а не настильным огнем. Заранее продумайте этот момент и подготовьте своих канониров.

Грейг был явно впечатлен.

— Слухи о ваших талантах… они не преувеличены!

Я отмахнулся от похвалы.

— Постарайтесь не погибнуть во время штурма. У нас еще много незаконченных дел.

— Все в руках господа Бога и упомянутой вами госпожи фортуны.

— Ступайте, адмирал, нас ждет много работы.

Кёнигсберг агонизировал. Дымились руины равелинов, заваленные обломками лафетов крепостных орудий, куртины зияли пробитыми брешами, вспыхивали пожары в городских кварталах от случайно залетевших бомб и ядер — как ни старались мои пушкари выполнить мой приказ и щадить гражданских, точность бомбардировки оставляла желать лучшего. Где-то там, в районе Кнайпхоф, прятался от обстрела философ Иммануил Кант — интеллектуальный лик Кёнигсберга, его гордость и живое доказательство, что прусскому милитаризму есть достойная альтернатива. Надеюсь, его пощадит бездушный снаряд, которому все равно кого отправить на тот свет — гения, злодея или никому неизвестного лавочника.

Город молчал в преддверии своей гибели, лишь огрызались орудия из закрытых казематов. Не звенели даже колокола соборов — по общепринятому закону галантного века во время осад звонницы должны хранить тишину. Все помнили о судьбе торнского монастыря, на который Карл XII наложил огромную контрибуцию за то, что монахи осмелились звонить в колокола во время осады.

Я все ждал и ждал, когда же прозвучит шамад — особый сигнал на барабане или трубе, которым осажденный гарнизон сообщает о своей капитуляции помимо белого флага. Тщетно. Пруссаки решили стоять до конца, несмотря на длившуюся третий день бомбардировку.

Она началась с общего молебна во всех лагерях — в тот самый день, когда Суворов посчитал, что все подготовительные мероприятия закончены. Войска прошли тренировки на удалении от крепости, «арапчата» отрыли в сторону равелинов зигзагообразные апроши для скрытого подхода штурмующих колонн — настоящий подвиг, ибо ночная работа была бессмысленной с точки зрения безопасности, солнце, как сговорившись с неприятелем, упорно не желало гаснуть, и со стен по копателям били изо всех стволов. Пионеры справились — даже с устройством брешь-батарей в тридцати саженях от куртин. Увы, только при пальбе практически в упор современные орудия могли серьезно повредить каменные бастионы. Их мы выдвинули только сегодня утром, в другие дни пуляли издали, как Бог на душу положит.

Никитину удалось подтащить к Кенигсбергу из петербургского и дерптского парков серьезную осадную артиллерию: девяти- и пятипудовые мортиры, 24-х и 18-фунтовые пушки, единороги двухкартаульные и картаульные, с их монструозными бомбами весом в два и один пуд (3). Тонны чугуна обрушились на город. Применили и ракеты — без особого толка. Разброс был слишком велик, из всех достижений — подожженные торговые корабли, набившиеся в речном порту. Лишь два золотых выстрела смели орудийную обслугу с нескольких банкетов и, что особо удачно, с капониров Фридрихсбурга.

Противник ответил нам уничтожением нескольких батарей, подрывом парочки пороховых погребов и гибелью отдельных расчетов. Артиллерийскую дуэль мы с блеском выиграли, что неудивительно — крепостная артиллерия составлялась, как правило, из устаревших орудий.