Интервенция (СИ). Страница 14

— Слушаюсь! Все передам, — уверил меня помощник Подурова.

Я встал и прошелся вокруг стола, не отводя глаз от карты.

— Я вот что не пойму. У Румянцева в бывшей 1-й армии было только пехотных 38 полков. Куда подевались все солдаты?

Тут же взял слово помощник Крылова:

— Всего по выходу из Силистрии армия насчитывала 70 000 человек. В пехоте убыль штатного состава составляла 40–60%, в кавалерии — 30–40%, лошадей — 40–50%. Нами восполнение этой убыли проводилось за счет расформирования полков из новобранцев, проходивших обучение в подмосковный лагерях, за исключение Оренбуржской дивизии. Численность пехотных полков доведена до 80%, в кавалерии до 90%. Ветераны научат новобранцев трудной солдатской науке, а вчерашние мужички, добровольно влившиеся в ряды армии, объяснят «южанам», что да как нынче в России.

Я одобрительно кивнул.

Докладчик поклонился и продолжил:

— Следует не забывать и о том, что полк мог быть представлен одним-двумя батальонами, остальные на квартирах. В реальных боевых действиях участвовало еще меньше — много нестроевых, извозчики, понтонеры, полковые лекари и прочие. В корпусе погибшего генерала Вейсмана было всего пять тысяч человек.

— Службу полковых лекарей нужно всячески развивать. Максимов справляется? Я не допущу более таких потерь из-за заразы, как случилось в Силистрии у Румянцева.

Обратился снова к помощнику Подурова:

— Что у нас с Овчинниковым? С другими соединениями?

— У Андрея Афанасьевича сорок тысяч войска. Дислоцировалось в Киеве, но нынче движется в сторону Волыни.

— Как бы он Львов не захватил ненароком, — хохотнул я, но полковник моей шутки не понял.

— Весь маршрут движения 2-й армии тщательно продуман. Границу с Австрией приказано не нарушать.

— Ага! То есть, вторая — это Овчинников. Назовем ее «Юго-запад». А третья есть?

— Никак нет. Остальное — отдельные корпуса и деташементы. У Румянцева корпус половинного состава, десять тысяч. У генерал-поручика Суворова, когда он переправиться в Крым и объединиться с войсками генерал-аншефа, образуется полнокровный корпус, чуть меньше 20 тысяч солдат. Имеем также на северо-западе отряд, дотягивающий до корпуса, если считать муромцев, легион Зарубина, заводские полки Ожешко, конных егерей Петрова и прибывшую кавалерию из бывших 1-й и 2-й армий. Еще преображенцы просились на свои старые квартиры, но мы пока не решились без вашего приказа.

— Нет! — удивил я собравшихся. — На базе этого корпуса будем разворачивать полноценную армию. Оружия здесь много. Пусть пополнение из внутренних губерний направляют сюда, а не в Смоленск. Назовем эту армию 3-й, «Север».

— На Швецию ее нацелим? — предположил полковник и не угадал.

— Другая задача у нее будет. А Швеция…– я пренебрежительно махнул рукой. — С ней и Зарубин справится. Полукорпусом.

— Так он же на Кронштадт пошел!

— Там и поднатореет, — загадочно ответил я.

Глава 6

Полушубок, овчинная безрукавка, варежки, папаха, валенки — такая одежда русскими военными уставами не предусмотрена. Да мало ли какие еще нововведения придумает царь, уставы ему не указ! Говорят, они написаны кровью — кровью тех, кто сложил головы, чтобы подсказать будущим поколениям: вот так и так, оно лучше будет. Но Государь не хотел, чтобы кровью. Он солдатские жизни ценил, а потому еще осенью приказал готовить новую зимнюю форму. Словно заранее знал, что пригодятся. Что придется егерям по льду идти отбивать Кронштадт.

Еще приказал накидки белые егерям пошить. Вот тут-то и выяснилось, что Чика тоже умеет думать не по писаным правилам-распорядкам и даже самого императора поправить.

— На темно-сером льду, царь-батюшка, лучше сгодится нам небеленая холстина. Я на месте был, все осмотрел: ветер снег сдувает, голый лед. Крепкий уже. Полыньей нет.

Петр Федорович с ним согласился, но и белые накидки поручил готовить: кто знает, где доведется по зимнему времени егерям ползать. Эти, как их обозвал царь, халаты очень пригодились, когда выставляли цепь секретных караулов вдоль берега — снега там намело прилично.

Между Ораниенбаумом, ближайшего к острову Колин населенным пунктом, и Кронштадтом по прямой семи верст не будет. Как встал лед, морячки и жители города стали шастать на материк, чтобы выменять продуктов. Требовалось не допустить сообщений о том, что прибыл легион. Всех, кто пытался вступить на лед, тут же хватали и волокли в кутузку для дальнейшего разбирательства.

Полки разместились в многочисленных дворцовых помещениях — в Меншиковском дворце, в Китайском, где за порядком следили люди князя Щербакова, уже готовившего открытие Геройского дома, и в Петерштадте. Отдыхали после длинного дневного перехода, отмахов без малого сорок верст. Так притомились, что равнодушно среагировали на окружающую их интерьерную роскошь. Поудивлялись, поохали, да и провалились в сон.

Ближе к вечеру полевые кухни накормили отдохнувших егерей. Каптенармусы раздали теплую одежду и накидки. Под дружный хохот и подначки переоделись, став похожими не то на ямщиков, не то на чудо-юдо лесное. С последними лучами солнца ровными цепями вступили на лед — без конницы и артиллерии, лишь одна легкая пехота с лестницами и мостками для преодоления полыней на руках.

Очень скоро все погрузилось во тьму. Огней не зажигали. Интервалы держали между ротами и полудивизионами с помощью прихваченных с собой канатов. Ориентировались на редкие огни — только в самом Кронштадте, но не на зимующих во льдах кораблях. На них, лишенных мачт, продолжали нести службу половинные экипажи. И военным, и торговым судам категорически запрещалось разводить огонь на борту из-за соображений пожарной безопасности, и опасения были не напрасными — 23 июля 1764 года пожар уничтожил большую часть Кронштадта. Даже готовить еду морякам приходилось на острове, в специальном длинном деревянном бараке, разделенным на отсеки. Это здание общей кухни располагалось между неухоженным Итальянским прудом и Купеческой гаванью, и его мерцающие светом окна служили наступавшим егерям неплохим ориентиром.

Деревянный, грубо устроенный город и нашпигованная пушками крепость продолжали жить своей жизнью, будто ничего и не случилось в России, лишь закрылись ото всех, как устрица, захлопнув створки. В Морском корпусе готовились к отбою. Допоздна работали верфи, мастерские, кузницы и заводы — недавно открытый канатный англичанина Кука, дяди знаменитого мореплавателя, кирпичный, сухарный. Приезжие нанятые англичане суетились возле разобранной «махины» — паровой машины, которая предназначалась для откачки воды из дока. В общих банях, стоявших на сваях у берега, вместе мылись мужчины и женщины. У кого завалялась лишняя денежка, мог купить себе шайку горячей воды. Никто и не догадался о приближении серых призраков, подобных ожившим лесным чудовищам из страшных чухонских преданий.

Первым пал Кроншлот, вынесенный в залив форт. Его по зимнему времени немногочисленный гарнизон — поручик и двадцать два артиллериста — так ничего и не поняли. Внезапно в орудийные бойницы полезли один за другим солдаты в незнакомой форме и быстро всех скрутили. Дольше все сопротивлявшийся поручик получил по голове прикладом и в беспамятстве был связан. Точно также, без единого выстрела, была взята батарея Св. Иоанна.

Зарубина не интересовал ни город, ни торговые склады, ни таможня, ни даже зимующие суда — только цитадель. Егеря ближе к стенам плотины с ее батареями попадали на лед и поползли. Подобрались к самым бревенчатым засыпным брустверам и, приставив лестницы, принялись карабкаться наверх.

На вооружении крепости состояло 358 пушек, 11 гаубиц и 19 мортир, из них 257 орудий защищали фарватер. В составе гарнизона числились 71 офицер и 2664 нижних чинов. Серьезная сила, если бы ожидалась атака со стороны материка. Но по старому русскому «авось пронесет!» ночной штурм просто прошляпили. Когда первые егеря оказались на стенах, цитадель ожила, заговорили пушки — столь редкие, что позднее генерал-майор Зарубин на докладе императору назовет их огонь «поздравительной пальбой». К рассвету сопротивление было подавлено — с минимальными жертвами с обеих сторон. Комендант крепости сдал свою шпагу, гарнизон построили и привели к присяге. Несогласные, включая офицеров, отправились пролеживать бока в гарнизонный гауптвахт. Дольше всех упорствовали юные кадеты со своими воспитателями, забарикадировавшиеся в Итальянском дворце. Их пришлось уговаривать до позднего вечера.