Интервенция (СИ). Страница 13
Завершив свой выход и сорвав аплодисменты, уселся за столик — единственный в зале, поставленный для меня, Августы и Агаты. Все остальные вынуждены были стоять, но нисколько об этом не жалели. Гости были в маскарадных костюмах. Я изображал персидского вельможу, Агата — шамаханскую царицу, а Августа — греческую не то музу, не то нимфу, и костюмчик себе выбрала на грани приличия. Сестра английского посланника Гертруда Гаррис не сводила с нее удивленного взгляда, и будь ее воля, наверное устроила бы царевне выволочку.
Гости мужского пола шпорами не звенели. Категорически было запрещено появляться на балу в сапогах. Тем, кто пытался, все быстренько объясняли крепкие парни в ливреях и выставляли их в те залы, где были накрыты закуски в буфетах и установлены рождественские ряды. Этакий спецназ из лакеев — есть, как оказалось, и такой. Что еще входит в их обязанности? Надо бы у Шешковского узнать.
При Екатерине рождественский бал был иным. На него допускались лишь персоны первых четырех табельных рангов. У меня же все было попроще. И подобных чиновников и генералов по пальцам пересчитать, и демократизм — наше все. В Зимнем дворце толпилось множество народу, раньше и не мечтавшего сюда попасть. И награжденные, и купцы важные, много кто заявился. Но хочешь танцевать, изволь быть в башмаках. Вон Чика лихо отплясывает с какой-то девицей кадриль. Когда успел сапоги поменять?
Закончив танец Зарубин провел свою даму к высокой мадам, которая не преминула в него вцепиться. Чика оглянулся с видом обреченного. Чтобы его выручить, поманил рукой. Почему-то он не обрадовался. Шел ко мне с таким выражением на лице, будто я его позвал, чтобы отчитать.
— Чего хмурый такой? Не слышал разве приказ Августы, чтоб на балу все веселились и грустных рож не корчили?
— Башмаки жмут. Это ж не обувь, а пытка какая-то, — честно признался победитель шведов.
— С размером не угадал?
— Если бы… Дарья Лукинишна присоветовали выбрать размер поменьше, чтоб большую ногу всем не показывать. Принято так при дворе, сказали.
— Вот чудак ты человек! Глупости всякие слушаешь. Без ног останешься, а тебе скоро в бой.
— Лучше уж в бой, чем на эту Голгофу! — кивнул Зарубин на зеркала, в которых отражались сходящиеся в английском танце пары и блестящий паркет. Зеркала были так искусно расставлены, что зал казался больше и светлее.
— Антошка! — окликнул я своего камердинера. — Отведи господина генерала в мои комнаты и подбери его башмаки поудобнее.
— Ты мой спаситель, Государь!
Мой слуга утащил Чику переодеваться, а я развернулся лицом к залу. Там гости устроили большой круг, связав длинную ленту, и началась игра «рукобивка». Девушки громко взвизгивали, получив по ладошкам, кавалеры мужественно терпели и улыбались.
Смотрел я на это веселие, на этих манерных людей, знатоков танцевальной науки и тихо закипал. Система «свой-чужой» начала ощутимо давать сбой. На хрена мне этот бал? Большевики, когда власть захватили, маскарадов не устраивали. Правда, и Ленин себя царем не назначил. Он с товарищами все с чистого листа начал, а у меня так не вышло. Шапку Мономаха на голову водрузил — изволь соответствовать. Но и держать себя в рамках мне никто запретить не может. Придворная жизнь? Вот и не угадали! Хватит мне одной фаворитки, и так большая уступка с моей стороны. Августе пора губу закатать, а то, видишь, размечталась: игры, переодевания, парадный обед в хрустальном шатре, фаршированный черте чем поросенок, вплоть до оливок с анчоусами… Хорошо хоть пора уже двигать на военный совет, который я специально назначил на сегодняшнюю ночь, чтобы был предлог отсюда сбежать.
Я уже давно знал о трагедии в Орше. О том, как ворвавшаяся в город шляхетская кавалерия набросилась на охранявших короля нашебуржцев и многих порубила, застав на улицах в патрулях. Потом был тяжелый бой, попытка Огинского вывезти Станислава, во время которой Понятовский был тяжело ранен.
Нашебуржцев было жалко, короля нисколечко. Если б он отдал богу душу, на на секунду бы не огорчился. Мне его смерть многое бы облегчила. Поэтому спроси прямо с порога:
— Новости есть из Варшавы?
Все собравшиеся отрицательно покачали головой.
— Тогда приступим к нашим баранам.
Канцлер удивленно вздернул брови, но переспрашивать не стал. Сам догадался, чего я хочу.
Поскольку Подуров и Крылов находились при армии, докладывал Перфильев, которому помогал Почиталин.
— Как ты, царь-батюшка, повелел, решено было упростить систему устроения всей армии, приведя ее к единообразию и убрав путаницу, навроде легионов и бригад. Самая большое соединение — это армия. В нее входят корпуса, дале дивизии, полки, батальоны, роты, взводы и капральства. Поменяли мы и табель воинский. Теперь армией должен командовать полный генерал или генерал-аншеф. Корпусом — генерал-поручик. Дивизией — генерал-майор, полком — полковник, батальоном — майор, ротой — капитан, взводом — поручик. Для исполнения нужных обязанностей по полкам и батальонам оставлены подпоручики и прапорщики. Для знамен — подпрапорщики. Больше никаких секунд- и премьер- майоров и бригадиров. Само собой остались в штате комиссары. Они показали себя очень хорошо.
Я задумался насчет самый высших званий. Два генерал-фельдмаршала есть, но они, почитай, не при военных делах. Не пора ли звание маршала ввести? По крайней мере, полными генералами уже следует сделать Подурова и Овчинникова, а Крылова минимум генерал-поручиком.
— Чика обидится, — вдруг влез Почиталин.
— С чего б ему обижаться? — удивился я. — Развернем его легион в дивизию. Он как раз подходящего звания.
— Тогда Ожешко дуться станет.
— Не станет! Он у нас военный комендант Санкт-Петербурга, а не девочка-припевочка. Должность почетная и очень ответственная.
Перфильев вздохнул, пошуршал бумагами.
— Предстоит нам большая работа всех офицеров переаттестовывать.
— Зато потом будет проще, с теми же выплатами, к примеру. Да и не твоего ума это дело, Афанасий Петрович. Министерство обороны нам на что? Что, кстати, с военной коллегией и Адмиралтейством?
— Коллегия давно уже влилась в министерство, а флотские хосты крутят.
— Да им и командовать некем. Жду я больших трудностей с набором экипажей. Разбегуться матросики, кто пять лет прослужил. Чем их заманивать теперь на корабли? Это не солдаты, ать-два, их долго учить надо.
— Так, может, найдется желающие? — предположил Почиталин.– Не до конца же жизни.
— Это — да, — согласился я. — Будем тех, кто по призыву прибывает, писать в моряки.
На совете присутствовали помощники Подурова и Крылова, оба в звании полковника. Им было предоставлено слово, когда закончили с общими вопросами.
— Диспозицию и роспись по всему войску имеем такую. Самая большая часть у нас в центре под командованием Подурова общей численностью 75 тысяч человек. Ей присвоена цифра один.…
— Вот и назовем ее 1-я армия «Центр».
— Слушаюсь! Состоит эта армия из следующих корпусов. Долгоруковский с дислокацией в Полоцке (22 тысячи), Крылова — в Витебске (29 тысяч), и в Смоленске создан Резервный корпус, на который предлагаем поставить Куропаткина. Он командовал прорывом линии пруссополяков, его бывший Крестьянский полк станет основной корпуса. Сейчас там 24 тысячи, но Тимофей Иванович задумал довести его до тысяч 35 за счет навербованных. Много народу по призыву пошло после нашей победы, особливо из Белой Руси. Вот и будет Куропаткин призывников готовить. Ну и поддержит в случае надобности оба передовых корпуса.
Докладчик держался уверенно и все показал на большой карте.
— Толково! Мне нравится. Можно национальные полки собрать.
— Так и хотели: Западнославянский, польский и другие.
— До ста тысяч нужно «Центр» довести. Ему главная роль отводится в кампании 1775 года.
Я был почти на 100% уверен, что весной-летом мне придется не только добивать Польшу, но и воевать с Фридрихом. Просто потому, что кормить стопятидесятитысячную армию банально нечем — страна разорена гражданской войной. Значит, надо идти вперед и захватывать хлебные магазины противника. А Старый Фриц на месте не усидит. Рванет мне навстречу. И хорошо, если только в Польше. Но может и Прибалтику для удара выбрать.