Курсант Сенька (СИ). Страница 39

— Ну что, отчислили? — первым не выдержал Дятлов.

— Нет, премировали! — радостно выпалил Лёха.

— Как это премировали?

— Полковник сказал, что мы молодцы! — добавил Колька, сияя от счастья.

— И что жена его всю ночь хихикала! — не удержался Пашка.

— Рогозин, ты что мелешь? — одёрнул его я.

— А что? Правда ведь!

Весь день нас в общем поздравляли курсанты из других взводов. История про «белые торпеды» разлетелась по всему училищу быстрее радиоволн. А к вечеру к нам подошел старший лейтенант — лицо серьёзное, но в глазах плясали чертики.

— Ну что, «изобретатели», — произнёс он с едва заметной улыбкой, — завтра у нас снова тактика. Только на этот раз без простыней!

— Товарищ старший лейтенант, разрешите вопрос? — спросил Лёха.

— Говори, Форсунков.

— А если погода будет подходящая для… эксперимента?

— Форсунков! — голос Кузеванова стал строже, но глаза по-прежнему смеялись. — Если ты ещё раз покатишься с горки во время занятий, я тебя самого в сугроб закопаю по самые уши!

— Есть, товарищ старший лейтенант! — бодро отрапортовал Лёха.

А когда тот ушел, я лёжа на казённой койке, размышлял о том, как удивительно устроена наша жизнь здесь. Несмотря на железную дисциплину и строгий устав, здесь находится место для смеха и настоящей дружбы. И какое счастье, что у нас такие командиры — умеют не только требовать по всей строгости, но и понимать курсантские души. Ну да ладно об этом… Всё, спать…

Уважаемые читатели, спасибо, что вы со мной! Ставьте лайки, подписывайтесь и пишите комментарии. Приятного чтения!

Глава 14

Апрельское солнце пробивалось сквозь высокие окна аудитории, а мы тем временем изучали тактику общевойскового боя. Майор Кравцов размеренно излагал принципы наступательных действий мотострелкового взвода, а я старательно водил пером по страницам тетради, украдкой поглядывая на товарищей.

Овечкин сидел рядом и сосредоточенно выводил схемы в общей тетради, морща лоб от напряжения. Позади устроились Леха и Пашка — тот педантично выписывал каждую букву своим аккуратным почерком.

— Товарищ курсант Овечкин! — и тут внезапно рявкнул майор. — К доске! Показать развертывание взвода в боевой порядок!

Коля резко поднялся — стул жалобно скрипнул под его весом. И я заметил, как дрогнула его челюсть. Тактика давалась ему туго, не то что строевая или физподготовка, где он был среди лучших в роте.

У доски Коля замялся, неуверенно взял мел и принялся чертить. Но сразу стало ясно — путает. Вместо классического построения боевого порядка выходила какая-то нелепица.

— Стоп! — гаркнул Кравцов. — Что за самодеятельность, курсант? Где это видано, чтобы пулеметчики шли в первом эшелоне без прикрытия стрелков?

Овечкин махом вспыхнул, как маков цвет, стер неверные линии и попытался исправить положение, но лишь больше запутался в собственных чертежах.

— Садитесь, товарищ Овечкин. Неудовлетворительно, — холодно отчеканил майор и вызвал к доске следующего.

После занятий же мы, по обыкновению, потянулись в казарму. А Коля шагал молча, сжав кулаки до белизны костяшек.

— Ерунда все это, — попробовал я его приободрить. — С кем не случается. Завтра пересдашь.

— Легко тебе рассуждать, — огрызнулся Коля. — Ты у нас голова, все на лету схватываешь.

— При чем здесь это? Просто теории больше надо подтянуть.

— А ты думаешь, я не занимаюсь? — Коля резко остановился посреди коридора. — До отбоя сижу, зубрю эти схемы, а толку — как с козла молока!

Леха с Пашкой переглянулись — такого тона от добродушного Овечкина мы отродясь не слыхивали.

— Слушай, Коль, — осторожно вступил Пашка, — может, вместе позанимаемся? Сенька растолкует…

— Не нужны мне его растолковывания! — вспыхнул Коля. — Осточертело уже! Везде Сенька впереди планеты всей — и в учебе, и в спорте. А мы что, последние дураки?

Что-то болезненно сжалось у меня в груди — откуда вдруг такая желчь?

— Коля, ты о чем толкуешь? — не понял я. — Мы же товарищи, друг другу помогаем.

— Товарищи? — Коля криво усмехнулся, но глаза его оставались жесткими. — А помнишь, как на прошлой неделе ты мне «помог» с контрольной по математике? Подсказал неверный ответ, и я двойку схлопотал!

И я даже растерялся в тот момент от его слов. Да, была такая история — сам ошибся в расчётах и невольно сбил Колю с толку. Но ведь это была обычная ошибка — с кем не бывает…

— Коль, я же не нарочно! Сам промахнулся…

— Конечно, не нарочно, — протянул он с горечью. — А когда старшина отделения искал старшего в наряд по столовой, кто первым руку поднял? Сенька! И получил благодарность в приказе. А мы что, не хотели?

— Да я просто быстрее сообразил! — начал закипать и я. — И вообще, никто не мешал тебе тоже вызваться!

— Ага, быстрее сообразил, — Коля сделал шаг ко мне, и в его голосе звучала боль. — Всегда ты быстрее, всегда впереди батьки в пекло. Надоело в твоей тени маячить!

Лёха уже даже попытался встать между нами.

— Парни, да что вы? Из-за ерунды ругаетесь…

— Это не ерунда! — отрезал Коля, и голос его дрогнул. — Устал быть вечно вторым! В спорте — Сенька у нас лучше всех, в учёбе — Сенька круглый отличник, на строевых смотрах — опять Сенька лучший. Везде Сенька, Сенька!

Я смотрел на товарища и не узнавал его. Этот накопившийся яд, эта чёрная зависть — откуда всё это взялось? Неужели столько времени он носил это в себе?

— Знаешь что, Овечкин, — сказал я, стараясь держать голос ровно, — если тебе так тяжело со мной дружить, то не дружи. Никто силком не тащит.

Овечкин сначала побледнел, но потом снова залился краской.

— Вот именно! Не буду! Надоело мне твоё покровительство!

И, круто развернувшись, быстро зашагал прочь по коридору казармы. А мы с Лёхой и Пашкой остались стоять, словно громом поражённые.

— Ну и дурак, — тихо сказал Лёха, качая головой. — Сам виноват, что плохо готовится к занятиям, а на тебя зло берёт.

— Пройдёт, — добавил Пашка неуверенно. — Остынет и придёт мириться.

Но я понимал, что не пройдет… В Колиных глазах я увидел что-то такое, что просто так не исчезнет — обиду, которая копилась, видимо, не один месяц. Вечером же, лёжа на казённой койке после команды «Отбой!», я ворочался и думал о случившемся. Неужели я действительно был таким нестерпимым? Выпендривался, показывал своё превосходство? Нет, я просто старался учиться как положено, заниматься в спортивных секциях… А может, Коля прав, и я невольно затмевал его? Но ведь он сам виноват в том, что получил двойку по тактике! Не готовился как следует к семинару, а теперь ищет крайнего. И эта зависть… Неужели наша дружба была для него только мучением?

За соседней койкой Коля лежал, отвернувшись к стене. Мы больше не разговаривали. И следующая неделя стала для меня настоящим испытанием. Он держался от меня на расстоянии, словно я был прокажённым. В столовой даже садился за другой стол и на лекциях пересел в дальний ряд, а в казарме мы существовали как два незнакомца, которых случайно поселили в одном взводе.

Лёха и Пашка мучились не меньше нашего. Они пытались нас помирить, то подсаживаясь ко мне, то к Коле, намекая, что пора бы уже забыть дурацкую ссору. Пашка даже попробовал устроить «случайную» встречу, заманив нас в кабинет раньше всех перед занятием, чтобы настроить на разговор. Но Коля, увидев меня, развернулся и вышел, не сказав ни слова.

— Сень, ну сделай первый шаг, — уговаривал меня как-то Лёха потом, присев на край койки. — Ты же у нас самый разумный, взрослый не по годам.

Я и сам понимал — надо что-то делать. Мне не хватало дружбы с Овечкиным, его простодушных шуток, привычного нашего общения. Но гордость не давала подойти первым. С какой стати мне извиняться, если ничего плохого не делал?

А к концу недели я заметил — Коля стал ещё мрачнее. Если раньше просто избегал меня, то теперь ходил с таким лицом, словно кто-то помер. Совсем не похоже это было на него, ведь он обычно не мог долго злиться и быстро отходил от любых обид.