Курсант Сенька (СИ). Страница 36

Но он уже извлекал из кожаного портфеля небольшую коробочку.

— Это тебе. Просто так, по-товарищески.

— Что это? — Маша смущенно приняла коробку.

— Духи «Красная Москва». Мама в ГУМе доставала, говорит, отличные.

— Андрей, не могу принять, — Маша протянула коробочку обратно.

— Да что ты! — он отступил. — Это просто знак внимания. Между товарищами можно.

На прошлой неделе он уже и так преподнес ей томик Есенина в изящном переплете, а позавчера принес коробку конфет. Маша неизменно отказывалась, но он упорствовал, утверждая, что это лишь дружеские знаки внимания.

— Пойдём в кино сегодня, — предложил Андрей.

— Нет, — покачала головой Маша, поправляя сбившийся платок.

— Тогда в театр? Я достану билеты, — в голосе Андрея звучала едва скрываемая надежда.

— И в театр нет.

— Ну хотя бы в кафе? Там такие пломбиры подают — пальчики оближешь…

— Нет, и ещё раз нет! — Маша ускорила шаг, каблучки её зимних сапожек застучали по заледенелому тротуару.

Но Андрей догнал её и осторожно коснулся рукава пальто.

— Маша, ну что ты упрямишься? Я же не на свидание зову, а просто по дружбе. Мы товарищи, однокурсники. Разве нельзя просто время провести вместе?

Маша остановилась у витрины гастронома, где за стеклом красовались банки тушёнки и пачки «Геркулеса». В его словах действительно была логика. Они учились на одном курсе медицинского, и ничего предосудительного он не предлагал…

— Ну ладно, — неуверенно кивнула она, — но только по дружбе, как товарищи.

— Конечно! — обрадовался Андрей, и лицо его озарилось такой искренней улыбкой, что Маша невольно улыбнулась в ответ.

И они направились на каток под открытым небом. Мороз крепчал, но на катке царило оживление. Из репродукторов лилась музыка, пары кружились по льду, дети с красными от мороза щеками гоняли шайбу, а воздух был пропитан запахом горячего чая.

— Ты умеешь кататься? — спросил Андрей, когда они получили коньки в прокате за двадцать копеек.

— Немного, — призналась Маша, неуверенно ступая на лёд.

Андрей же оказался превосходным конькобежцем. Он легко скользил, выписывая изящные восьмёрки, затем подкатил к Маше и протянул руку.

— Держись за меня — не упадёшь.

Поначалу Маша стеснялась, но постепенно расслабилась. Андрей был не только искусным на коньках, но и замечательным рассказчиком.

— А знаешь, — говорил он, помогая ей удерживать равновесие, — у нас в группе Токмаков вчера на анатомии такое выдал! Профессор Иванович спрашивает его про строение сердца, а он отвечает — «Сердце — это мышца, которая качает кровь и влюбляется». Вся группа покатилась со смеху!

— Не может быть! А что профессор? — Маша тоже рассмеялась.

— А Иванович невозмутимо так говорит — «Молодой человек, если вы будете изучать анатомию по романам Тургенева, то пациентов наверное еще лечить станете и стихами Есенина!» — Андрей изобразил строгое лицо преподавателя, и Маша снова засмеялась.

— А ещё, — продолжал он, — помнишь, как на прошлой неделе Сидорова упала в обморок на практике? Оказывается, она перед занятиями ничего не ела — решила к весне похудеть. Представляешь — будущий врач, а сама не понимает, что голодать вредно!

— Бедная Лена, — посочувствовала Маша. — А я думала, она просто вида крови испугалась.

И за разговорами время растворилось, словно сахар в горячем чае. А когда дежурный объявил о закрытии катка, Маша не поверила, ведь казалось будто только что зашнуровала коньки.

— И не заметили, как пролетели часы, — проговорила она, расстегивая ботинки.

— Значит, душа радовалась, — отозвался Андрей, и в голосе его звучала такая теплота, что у Маши защемило в груди.

До общежития же шли молча, утопая в свежем снегу. У подъезда Андрей остановился и долго смотрел на нее — так пристально, что Маша почувствовала, как румянец разливается по щекам.

— Маша… — он помедлил, подбирая слова. — У тебя глаза… как васильки в июльском поле. Честное слово…

Она опустила ресницы, сердце забилось где-то в горле.

— Андрей, что ты…

— Правду говорю, — перебил он мягко. — Послушай, не составишь ли компанию завтра? В консерватории дают — симфонический концерт.

Маша помолчала, теребя варежку.

— Ну… пожалуй. Только как товарищи, конечно.

— Разумеется, как товарищи, — согласился Андрей, но глаза его лукаво блеснули в свете фонаря.

Поднимаясь же после по скрипучим ступеням общежития, Маша чувствовала, как сердце отбивает какой-то новый, незнакомый ритм. Перед глазами всплывали картинки — как Андрей смеялся, подхватывая ее на льду, как галантно подавал руку, как называл ее глаза васильками…

«Господи, что же со мной творится?» — думала она, укладываясь на узкую казенную койку. За окном кружил снег, а в голове никак не унимались мысли о его глазах и о том, что товарищи так не смотрят друг на друга.

Никогда не думал, что обычные занятия по тактической подготовке могут превратиться в такой балаган, что даже полковник будет держаться за живот от хохота. И я конечно не думал, что сам влипну в этот балаган. Но что поделаешь — я всего лишь обычный человек. А началось всё с того, что нашей четвёрке — мне, Кольке Овечкину, Лёхе Форсункову и Пашке — поручили отработать на практике тему «Маскировка и скрытное передвижение в зимних условиях».

Стоял лютый февральский мороз — градусов под тридцать и снега навалило по пояс. Старший лейтенант Кузеванов построил нас в спортзале и объявил задание.

— Товарищи курсанты! — голос его эхом отдавался под сводами зала. — Сегодня отрабатываем элементы зимней маскировки. Задача — незаметно проникнуть к условному объекту, обозначить его и вернуться, не будучи обнаруженными. Объект — сарай за учебным полигоном. Время выполнения — два часа. Средства маскировки — подручные. Вопросы есть?

— Товарищ старший лейтенант, а что значит «подручные средства»? — поднял руку Паша, как всегда стремящийся всё выяснить до мелочей.

— Рогозин, это значит — что найдёте, то и используете. Проявляйте смекалку! — отрезал Кузеванов.

И мы переоделись в зимнюю форму, да вышли на улицу. Мороз сразу ударил в лицо, словно плетью хлестнул. Лёха недовольно заворчал, втягивая голову в плечи.

— Эх, сейчас бы в столовой борщец горячий хлебать, а не по сугробам ползать…

— Форсунков, хватит о жратве думать! — одёрнул его Колька, поёживаясь от холода. — Давайте лучше план составим. Сенька, ты как главный стратег, что предлагаешь?

Я осмотрелся вокруг… До сарая было метров четыреста по открытой местности. Снег искрился на солнце, переливаясь миллионами алмазных крупинок, и любое движение было бы заметно издалека.

— Слушайте сюда, — сказал я, щурясь от слепящего блеска. — Нужно замаскироваться под местность. Снег белый, значит, и мы должны быть белыми.

— А где взять белое? — спросил Лёха. И тут его глаза вдруг загорелись хитрым огоньком. — А давайте простыни из казармы возьмём! Накроемся и поползём!

— Форсунков, ты что, совсем крышей поехал? — возмутился Колька, замахав руками. — За самовольное изъятие государственного имущества под трибунал загремим!

— Не изъятие, а временное использование в учебных целях, — хитро прищурился Лёха, потирая озябшие руки.

Я же подумал и кивнул — в его словах была своя логика. Так мне тогда показалось…

— Идея неплохая. Только не возьмём тайком, а попросим у дежурного по роте — скажем, что для занятий нужно.

Мы вернулись в казарму, где пахло сапожным кремом. Дежурным был курсант Зыков с третьего курса — добродушный сибиряк с широким лицом.

— Товарищ курсант, — обратился к нему Лёха, вытянувшись по стойке «смирно», — разрешите обратиться!

— Обращайтесь, Форсунков, — кивнул Зыков, не отрываясь от журнала дежурств.

— Нам для занятий по тактике нужны четыре простыни. Временно — для маскировки.

— Простыни? — Зыков почесал затылок и недоверчиво покосился на нас. — Ну ладно, только смотрите — не порвите. А то с меня шкуру спустят.