Мечников. Луч надежды (СИ). Страница 38

Даже затрудняюсь сказать, что для него важнее — женщины или деньги. Эти весы в его голове явно сломались, и очень давно.

Илья вздохнул, повозился какое-то время вокруг нас, а потом всё равно убежал на второй этаж к Бронниковой. Уж не знаю, чего он там задумал, но это уже не имеет значения. Я ему плачу за юридические и финансовые консультации. С нашими изобретениями он копаться не должен.

— Вроде всё, Алексей Александрович, — заключил Захаров. — Нехило же мы с вами потрудились! Правда, я до сих пор не особо понимаю, как должен работать этот аппарат. Выемку для плёнок я оставил, как вы и просили. Теперь бы посмотреть, на что способно наше детище!

— Я испытываю те же эмоции, — улыбнулся я. — К счастью, у нас уже всё готово. Мы можем протестировать его на человеке. Только не хотелось бы кого-то облучать без лишнего повода.

В теории мы, разумеется, можем сделать обычный рентген лёгких, проверить кого-нибудь на туберкулёз или онкологию, но смысла в этом нет. В идеале на рентген без серьёзных показаний не направляют.

Именно поэтому в моём мире и изобрели флюорографию. На ней облучение гораздо меньше, поэтому можно хоть два-три раза в год делать снимки лёгких и не причинять этим самым никакого вреда обследуемым.

А в некоторых профессиях требуется проводить такой медосмотр очень часто. Так что в этом случае рентген — не выход.

— Можем дойти до госпиталя. Главный лекарь — Разумовский — должен найти нам человека, который нуждается в таком… — начал рассуждать я, но мой монолог сбил спускающийся со второго этажа Синицын.

— Чёрт бы её подрал! — возмущался он. — Я её успокоить хотел, а она… Драться! Выгнала меня!

Знаю, как он хотел её успокоить. Ничего удивительного, что его поколотили.

Однако на этом злоключения Синицына не закончились. Он убегал от Бронниковой, постоянно озираясь, и пропустил ступеньку.

Даже не знаю, как описать свои мысли в тот момент, когда я увидел, как Синицын летит с лестничного пролёта прямо на нижние ступени. И как после этого не верить в сглаз? Хотели пациента для рентгена — и тут же получили.

Я окончательно убедился в своей правоте, когда услышал тонкий, едва слышимый хруст, после приземления Синицына.

Да. Вот теперь ему точно понадобится рентген. Там в грудной клетке явно что-то сломалось!

Хоть Илья и был дворянином, но удержаться от ругани не смог.

— Грифон милостивый! — воскликнул Захаров. — А я думал, что уже все «жемчужины» русского языка слышал. Надо бы записать…

Я подбежал к Синицыну, который всё ещё лежал лицом в пол, и попытался его поднять.

— Ай-яй! Тихо! — скомандовал он. — Спокойно, Алексей. Я терплю. Больно. Очень больно. Явно что-то сломал, — старался держать себя в руках он. — Но не могу понять, что именно.

А чтобы понять, что конкретно он сломал, у нас только что собрался отличный аппарат. Тут несколько вариантов. Либо рёбра, либо ключица, либо рука. Хотя… Мог и лопатку повредить.

— Мастер Захаров! Тащите сюда ножницы! Нужно срезать с него одежду, — велел я. — Нельзя смещать его руку, ткань придётся убрать грубым методом.

Когда Максим перевернул Синицына на спину и принялся срывать с него рубашку, тот, несмотря на боль, продолжал сопротивляться. Но в рентген аппарат его нужно поставить без одежды.

— Как же это унизительно… — стиснув зубы, бормотал он. — Меня раздевает не прекрасная девушка, а какой-то неотёсанный…

— Молчать! — прикрикнул на него Захаров. — Это ради вашего же блага, Илья Андреевич.

Так, стоп…

Как только с Синицына срезали рубашку, я заметил на его груди какой-то знак, напоминающий татуировку.

И она сияла магическим светом.

Глава 19

Так, с переломом мы сейчас точно разберёмся. Если рентген-аппарат работает, я смогу определить не только наличие перелома, но также его локализацию и разновидность.

Но что у Синицына на груди? Впервые вижу татуировку у человека из девятнадцатого века. Нет, я, конечно, слышал, что искусство украшения кожи существует ещё с древних времён. Если не ошибаюсь, даже у Николая Второго была татуировка. Но у меня всё равно не укладывается в голове, откуда её успел заиметь Синицын.

Мы с ним много тренировались в фехтовании в Хопёрске. Иногда приходилось раздеваться по пояс, чтобы не запачкать одежду грязью и потом. Я видел его торс, ещё полгода назад там ничего не было. Уж такую деталь я бы точно запомнил.

— Ай-яй-яй! — простонал Илья. — Не могу шевелить правой рукой. Жутко болит, Алексей, не преувеличиваю. Сейчас зубы друг о друга сотру, если вы мне срочно не дадите какое-нибудь обезболивающее.

— Вот так, — я взмахнул рукой и активировал антиноцицептивную систему в его головном мозге. Именно она отвечает за «гашение» боли. — Сейчас тебе будет лучше. Илья, прекрасно понимаю, что тебе сейчас не легко, но лучшего момента для проверки работоспособности нашего аппарата и представить сложно.

— Вы что… — он испуганно взглянул на свинцовый короб. — Вы меня в этот гроб металлический запихать хотите⁈

— Без твоего согласия ничего не сделаем, не переживай, — успокоил его я. — Но сам подумай. Ты — лекарь. Лучше сначала испытать его на ком-то из нас. Заодно проверим, как он показывает патологические изменения. Не на пациентах же тестировать, верно ведь?

— Мне что-то вспомнилась ситуация с Эдуардом Родниковым… — поморщился Синицын, прижимая правую руку к груди. — Кажется, вы с Сеченовым уже однажды такое проворачивали.

— Всё верно, мы тестировали на нём эндоскоп, — кивнул я. — Чем ты хуже Родникова? Он, между прочим, вошёл в историю как первый человек, которому сделали гастродуоденоскопию!

Я задел Синицына за живое. Он, кажется, уже был готов на нервах вправить себе руку самостоятельно.

— Эх ты, Мечников! — нервно рассмеялся он. — Сравнил меня с Родниковым… Да ни за что в жизни я не буду хуже этого болвана тугодумного! Только… Эм… — он замялся и неуверенно взглянул на нас с мастером Захаровым. — Надеюсь, вы мне никакие трубки никуда засовывать не будете? А то я слышал, что у вас есть какая-то рентгеновская трубка. И я сильно опасаюсь, что она гораздо шире чёртового эндоскопа!

Я с трудом сдержал смех. Синицын, кажется, совсем не понимал, в чём суть аппарата. Видимо, он запомнил, что мы с Сеченовым когда-то собирались создать колоноскоп, который вводят в толстую кишку через задний проход. Думаю, этого он и боится.

— Расслабься, там тебе нужно будет просто стоять на месте и всё. Тебе ничего не угрожает, обещаю, — уверил его я.

На этот раз даже радиоактивное излучение ему не грозит. В этом я уверен на сто процентов, потому что мы с Захаровым создали несколько систем защиты.

— Что у вас тут происходит? — воскликнула появившаяся на лестничном пролёте Светлана Бронникова.

Она удивлённо окинула взглядом Синицына, а затем перевела взгляд на нас, ожидая ответа.

— Ничего особенного, спасаем героя-любовника, — усмехнулся Захаров. — Вы его отвергли, Светлана Георгиевна, вот он с горя и сиганул с лестницы!

— Не мели чепухи! — буркнул Илья и, схватив меня за плечо здоровой рукой, резким рывком поднялся на ноги. — Ведите меня. Я готов к вашему эксперименту.

Я передал Синицына Захарову, и тот потащил его к рентген-аппарату.

— А вы, Светлана, присоединяйтесь к нам, — предложил я. — Наш агрегат готовится к запуску. Если всё получится, он сможет подарить надежду огромному количеству людей, которым лекари не могут установить диагноз из-за сложностей в обследовании.

Глаза Бронниковой тут же зажглись, и она, пропуская по несколько ступеней, спустилась к нам и встала напротив аппарата.

Я же подбежал к Синицыну, которого уже загрузили в диагностический короб, после чего шёпотом спросил:

— Илья, прежде чем мы начнём — что у тебя на груди?

— Если ты про красные пятна, это следы позавчерашней бурной ночи, — ответил он.

— Не выделывайся, — строго сказал я. — Меня интересует эта магическая печать. И да… Какая ещё, чёрт возьми, бурная ночь? Ты у меня ночуешь уже четвёртый день!