Мечников. Луч надежды (СИ). Страница 17

— А как же! — закивал Разумовский. — Мы часто вспоминаем вашу троицу, когда дело доходит до инъекций. Ваши с Сеченовым препараты и шприцы Павлова помогли огромному количеству людей.

Жаль только, что у Павлова есть доступ к массовому производству, а у меня нет. Даже смешно! На него работают столичные заводы, а на меня группа студентов и их куратор Бронникова. В плане производства аппаратов я пока что очень сильно отстаю. Но пока что мы с Павловым соревнуемся не количеством, а качеством. Поэтому имеет смысл сконцентрироваться исключительно на рентгене.

— Александр Иванович, понимаю, что звучит это дико, и вся ответственность фактически лежит на вас, как на главном лекаре, но Шацкого желательно прооперировать уже сегодня. Я уверен на сто процентов, что смогу его излечить. Иного выхода у нас нет. Но без вашего разрешения я приступить к операции, разумеется, не смогу. Решать вам.

Я в этом госпитале даже не работаю. Будь я хоть трижды герой Хопёрска, нельзя просто взять и приступить к лечению пациента без разрешения главного лекаря.

— Я не смогу вам отказать, Алексей Александрович, — довольно быстро согласился Разумовский. — Не хочу больше беспомощно наблюдать за тем, как умирают мои пациенты.

— Тогда готовим палату, — велел я. — Всё необходимое у меня с собой есть.

Я всегда ношу с собой минимум препаратов и самые главные инструменты для проведения операции. Никогда не знаешь, где может пригодиться лекарская помощь.

Разумовский принялся вместе с лекарями-практикантами готовить палату для операции, а я задумался о том, каким лучше методом прооперировать Шацкого.

На самом деле далеко не каждая подобная грыжа приводит к полному перекрытию пищевода. Как раз наоборот, это редкость. Самая поздняя запущенная стадия.

Обычно это заболевание проявляет себя как гастрит. Изжога, икота, боль в желудке и пищеводе — обычная картина, с которой сталкивается чуть ли не каждый второй человек.

Но Шацкий каким-то образом умудрился свою болезнь запустить. Подозреваю, что случилось это не просто так. Возможно, это один из эффектов взаимодействия с магическими металлами, которые он использовал для своих красок.

Просто острые проявления убрал ещё в прошлый раз, а хронические себя проявить не успели.

Я объяснил Шацкому, что для полноценного лечения ему предстоит уснуть, но как-либо сопротивляться или спорить со мной он не стал. Художник доверял мне куда больше, чем главному лекарю. Так уж сложилась история наших взаимоотношений. Изначально он и мне не доверял. Шацкий склонен всех подозревать в некомпетентности.

Вскоре, когда анестезия была введена, а пациента перенесли в отдельную ранее никем не занятую палату, я начал объяснять Разумовскому, каков будет наш план действий.

— Значит так, первым делом я сделаю разрез. Послойно разделю скальпелем все ткани. Это называется хирургическим доступом. В процессе ваша задача — останавливать кровотечение. В идеале ещё натягивать ткани посредством спазма мышечных и эластических волокон, чтобы у меня был хороший доступ.

— Погодите, Алексей Александрович, в целом я согласен приступить к столь рискованной манипуляции, но объясните, почему же лекарская магия не справляется? Зачем нам лезть туда самостоятельно? Неужели нет иного способа излечить пациента, не прибегая к такой… резне!

— Проблема в том, что мы столкнулись со стойкими анатомическими изменениями. Если бы повредилась только функция — вопросов нет. Восстановили бы её магией. Но вправлять грыжу придётся руками.

В моём мире всё делалось гораздо сложнее. Сначала хирургический доступ, потом череда разрезов и швов, которые должны будут держать пищевод, желудок и диафрагму в правильных положениях. Однако здесь такое делать не придётся. Сначала вправлю грыжу, а потом уже с помощью лекарской магии восстановлю целостность этой области. Магия работает лучше, когда видишь изменения органов своими глазами.

Больше со мной спорить Разумовский не стал. Процесс пошёл. Я сделал разрез, а дальше мои руки начали действовать так, будто в них зародился собственный разум. Я даже сам не до конца понимал, откуда у меня взялись такие навыки.

Видимо, обретя большое количество витков, клятва лекаря наградила меня не только дополнительными сложностями, но и некоторые знания смогла даровать взамен. Я научился переходить в режим автопилота.

В итоге операция закончилась всего лишь за полчаса.

Как только проходимость пищевода оказалась восстановлена, мы стянули разрезанные ткани лекарской магией и перенесли Анатолия Шацкого в его палату.

— И это всё? — измеряя пульс и давление художника, удивлённо спросил Разумовский. — Вот так просто? Мы ведь только что разрезали его, как труп в морге. А его показатели жизнедеятельности даже не изменились. Хотя он потерял кровь несмотря на то, что я пытался её останавливать.

— Он потерял крови не больше, чем от обычного геморроидального кровотечения. Для организма это — сущие пустяки, — объяснил я. — Теперь он сможет нормально питаться, но перегружать его желудок пока что всё равно не стоит. Пока что пусть питается жидкими кашами, супами. Наращивать твёрдость пищи лучше постепенно. В течение месяца его желудочно-кишечный тракт полностью восстановится.

— Если честно, я шокирован тем, как всё это ловко провернули, — покачал головой Разумовский. — Я с радостью позвал бы вас работать к себе в госпиталь, но вы уже устроились в академию. Однако… Если вдруг у вас там возникнут какие-то проблемы, будьте уверены, я вас приму.

Странное заявление. Будто он о чём-то знает.

— Благодарю вас, Александр Иванович, но о каких конкретно проблемах вы говорите? — поинтересовался я.

— Так уж вышло… — замялся Разумовский. — До меня дошли нехорошие слухи насчёт вас. Лично я в них не верю. А потому делаю вывод, что вас кто-то пытается изжить. В академии много неприятных личностей, честно говоря. Мне приходилось работать среди этих людей. Многие из них просто не состоялись как лекари, а потому пошли преподавать. Не хочу навязывать вам своё мнение, но мне кажется, что вам там — не место.

Это определённо был комплимент, но во многом я с Разумовским был не согласен. Разве могут недолекари обучить новое поколение? Система должна работать наоборот. Преподавать должны лучшие из лучших. Иначе мы лишим себя и своё государство будущего. Кого могут вылечить студенты группы «3В», если ранее их никто даже не пытался наставить на путь истинный?

Староста Николай Широков рассказывал мне, что большая часть студентов разочаровалась в своей стезе именно из-за таких преподавателей. Самовлюблённые, заносчивые и ничего не смыслящие. Такие, как Владимир Мансуров.

Если этот урод даже своего собственного младшего брата не вдохновляет, чего тогда говорить о других студентах?

Нет. Я планирую задержаться в этой академии. Попробую повоевать за своё место и хотя бы немного исправить систему, из-за которой юные лекари теряют желание расти и развиваться в своём деле.

— Что ж, я и так уже достаточно у вас задержался, — подытожил я. — У меня ещё много неотложных дел сегодня. Хотелось бы успеть заняться всеми. Если ещё раз понадобится моя помощь, вы знаете, где меня искать.

— Подождите, господин Мечников! — воскликнул Разумовский. — Я вам даже не заплатил!

— Это ни к чему, — покачал головой я. — Анатолий Васильевич — мой старый знакомый. Мне от него деньги не нужны. Пусть лучше оплатит своё нахождение в вашем госпитале.

Закончив на этом диалог, я покинул здание губернского госпиталя и ещё раз прошёлся вдоль корпусов ордена лекарей. Клон будто сквозь землю провалился!

Я совершенно перестал его чувствовать. То ли его хозяин смог установить какую-то защиту от моего чутья, то ли клону пока что не выдали никаких новых заданий, но факт остаётся фактом — в городе я его не обнаружил.

Обошёл все районы, заглянул к дяде, вернулся на территорию академии и какое-то время побродил вокруг своего дома. И — ничего. Никаких признаков моего двойника. Как сквозь землю провалился!