Чёрная печать империи (СИ). Страница 28

«Почему оборотни не идут в балет? – вдруг задумалась Трубецкая, следя за тем, как двое парнишек в лосинах картинно разбираются друг с другом в танце, а девушка мечется между ними. – С их-то физической силой они смогли бы и прыгать выше, и балерин на руках крутить посильнее».

Но наконец, когда Даша уже неудержимо проваливалась в сон, появилась невеста принца, разобралась со всем детским садом на сцене, разбила сердце наивной девушке, и все гордо удалились в закат. Кроме несчастной, умершей, видимо, от инфаркта.

«Интересно, а в этом случае можно ли обвинить принца в убийстве? И по какой статье? Доведение до самоубийства? Хлипко, не выдержит защиты адвоката».

Загорелся свет, зал потонул в рукоплесканиях.

– Это было волшебно, – выдохнула Вероника в наушнике Даши, заставив ту вздрогнуть от неожиданности. – Я тысячу лет не была в Мариинском! Влад, я… я не знаю… Но мне очень неловко. Разрешите, я вам верну деньги?

– И очень меня обидите. Это было бы неправильно, Вероника. Вас пригласил я, значит, плачу я. Понимаю, что в наше время девушкам приятно демонстрировать свою состоятельность, но я человек старого покроя и…

– Влад, – она, видимо, наклонилась к нему, и, хотя помехи ещё шумели в микрофоне, слышно стало лучше, – для меня это важно, да. Мне важно, что я могу сама… Вам сложно это понять, вы ведь не знаете, через что я прошла… Давайте тогда я угощу вас в буфете?

– Извольте, – уступил Толстой.

По его голосу чувствовалось, что парень совершает над собой насилие. Ибо «неправильно это».

«Буфет!» – обрадовалась Даша, поспешно поднялась и двинулась на выход.

Анастасия Михайловна всегда осуждала тех, кто ест в театре. «Храм искусств! Только неандерталец способен жрать в храме!». Директриса умудрялась произносить слово «жрать» через «жь» и наверняка считала, что это чёрточка тоже приближает её к высшему обществу. И сейчас, пробираясь между разряженных дам и кавалеров к заветной цели, Даша чувствовала себя преступницей, но это было радостное чувство. Почти такое же, как в ту летнюю ночь, когда они с Лёхой перелезли ограду Ботанического сада, и Баев, тогда ещё старший лейтенант, нарвал ей букетик сортовой сирени. Оба были пьяны, ночь – светла и мглиста, сирень дурманила не хуже вина. Вот точно такое же чувство: стыдно и радостно, и стыдно за то, что радостно.

Даша знала, что в театре было два буфета: для аристократии и для господ попроще, вот только не помнила: где какой. Поняла, оказавшись в почти ресторанном зале, где за столиками, задрапированными белоснежными скатертями, восседали элегантные дамы, сверкающие драгоценностями и хрустальными бокалами, и кавалеры в костюмах или мундирах. Даша невольно попятилась и спиной напоролась на чью-то грудь.

– Извините, – обернулась, улыбаясь.

Улыбка примёрзла к её устам.

«Ты-то какого лешего здесь забыл?!» – захотелось заорать ей, но девушка силой воли заставила себя потупиться, чтобы не выдать взглядом эмоций.

– Напротив, это я излишне поспешил, – вежливо отозвался Шаховской.

Он посторонился, уступая ей дорогу. «Не узнал», – поняла Даша и тихонько выдохнула. Ну да, на ней парик с длинными, кофейного цвета локонами, уложенными в высокую причёску, с кокетливым завитком «выбившейся пряди», макияж, меняющий черты лица, и чуть ли не литр каких-то элитных духов. Даже оборотень не способен почуять её запах через это безобразие.

Даша нежно улыбнулась и стрельнула глазками, изображая дурочку.

– О что вы! Это я не туда зашла. Для таких рыбок, как я, и водоём должен быть попроще.

И шагнула было из буфета, когда…

– Разрешите вас угостить?

«Да ты ж зараза! Это тебя фраза про рыбку так воодушевила?». Даша впилась ногтями в собственную ладонь. Надо было не дурочку изображать, а ханжу богомольную! Скопировать поджатые губы Анастасии Михайловны, изречь что-то про храм Мельпомены. На таких мужчины не залипают.

Она не знала, как вежливо отказать. Как вообще это делается в подобном обществе. В том обществе, где девушка чувствовала себя привычно, можно было просто послать нахер. Поэтому снова мило улыбнулась и протянула:

– Как-то неловко… – чуть не брякнула «ваша светлость», но вовремя спохватилась. Она ведь вроде не должна знать, кто перед ней.

– Князь Шаховско́й, Галактион Родионович. Прошу вас, мадемуазель, составьте мне компанию.

Даша растерялась и молча кивнула. Её знание этикета на этом исчерпывалось. И в детском приюте, и в жандармском колледже отказ вышестоящим не предусматривался.

Они прошли в буфет, и князь отодвинул венский стул перед каким-то столиком, стоявшим в уютной бледно-зелёной нише. К ним тотчас подскочил официант, протянул два меню. Без цифр. Только фотографии блюд, только аннотации к ним, но цен – не было. «Да твою ж дивизию!». Даша уставилась на мелованные страницы так, словно по ним ползали пауки.

– У вас есть какие-то предпочтения? – осведомился Его светлость.

– Н-нет.

– Тогда позвольте, я сам сделаю заказ за нас обоих?

Даша позволила. Пока князь что-то говорил официанту, девушка теребила салфетку и размышляла. Итак, что мы имеем? Шаховской её не узнал. Это раз. Повезло. Два: он явно ищет спутницу на место Серафимы. Причём спутницу не из своего круга. Вполне вероятно, на одну ночь, иначе бы обратился к проверенным «невестам». Непонятно, почему выбрал некрасивую Дашу, но, может, оборотень непритязателен? «У меня есть возможность почувствовать на себе обаяние вельможи, – подумала девушка и бросила на спутника быстрый взгляд из-под ресниц. – А ещё съесть чего-нибудь вкусненького. И, может быть, узнать что-то, что даст зацепку к дальнейшему следствию». И расслабилась. В конце концов, работу под прикрытием не всегда сопровождают мороженое, фрукты, эклеры и… о, канапе с икрой. С красной и чёрной.

– Как могу к вам обращаться? – поинтересовался князь.

Девушка потупилась: она совсем забыла сочинить легенду! Что значит: всего лишь старший лейтенант. Общение с высшим классом – это не её прерогатива, а потому так напрягает.

– Мария Ивановна, – ничего лучше просто в голову не пришло. Но ведь неплохо? Достаточно распространённое имя, чтобы забыть.

– Миронова? – усмехнулся князь и заправил салфетку.

Налил вино ей, а потом себе.

– Почему Миронова? – удивилась Даша.

Князь как-то странно посмотрел на неё.

– Неудачная шутка, не обращайте внимания. Вы любите балет, Мария Ивановна?

«Знаете, я иногда и сама себя чувствую, словно я Жизель, – донёсся сквозь помехи в наушниках до Даши голос Вероники. – Словно сама по себе я не играю никакой роли, лишь приложение к мужчине. Как будто весь мир ждёт от меня только одного: чтобы я сделала кого-то из мужчин счастливым. Или влюблённым. Как будто в этом – высший смысл!».

Даше очень хотелось попросить князя помолчать: Вероника начала говорить интересные вещи, а Влад, очевидно, подводил девушку к воспоминаниям об институте благородных девиц, но… Шаховской явно ждал ответ.

– Признаться, не очень, – Даша пожала плечами, сделала глоток из бокала и съела канапе. Она никогда не пробовала икры, и ей было до крайности любопытно. Икра оказалась солёной и не очень-то вкусной, но забавно лопалась на языке. – Что в балете, что в опере всегда кто-то страдает, умирает, и всё кончается плохо. А в жизни, Галактион Родионович, и без подобного хватает печалей. У нас в Иркутске… когда, конечно, у нас был Иркутск, мы предпочитали кино.

В наушнике что-то бубнила Вероника, восхищаясь пластикой и грацией балерины Александровой. Но Даша умела пропускать звуки, отсеивая ненужные.

– Вы из Иркутска?

«Ага, заинтересовался». Даша положила в рот ещё канапе с икрой. Пожала плечами:

– Это город в Сибири. Вы, наверное, и не слышали про нас.

– Слышал.

«Красная вкуснее чёрной», – резюмировала Даша.

«Я понимаю вас, Вероника. «Слабость и отсталость женщины стали в течение столетий социальной догмой и непоколебимым принципом, на котором была построена целая система угнетения личности». Приятно общаться с развитым человеком…»