Инженер Петра Великого 3 (СИ). Страница 29

Брюс, когда я ему этот талмуд сунул, только крякнул, но взялся за дело с присущей ему хваткой. Благо, я список еще в ноябре накатал. Он поднял на уши все свои каналы: и официальные, через Аптекарский приказ и купеческие гильдии, и неофициальные, через контрабандистов, которые, несмотря на войну и таможенные рогатки, умудрялись таскать из-за бугра всякую всячину. Достать все, что я запросил, было делом не из легких, и Яков Вилимович не скрывал, что на это уйдет куча времени и денег.

— Но ты уж, Петр Алексеевич, постарайся, — говорил он мне, — чтобы эти траты окупились с лихвой. Чтобы фейерверк твой действительно стал событием, о котором будут трепаться во всех европейских столицах. Государь на это очень надеется.

Пока Брюс искал реактивы, я был вынужден все чаще мотаться в Питер по делам Канцелярии и для «просвещения» своих «академиков», поэтому волей-неволей окунался в придворную жизнь. Ассамблеи, балы, приемы у знатных вельмож — все это было частью той игры, в которую я вляпался, и приходилось тратить на это драгоценное время. Зато это давало возможность поглазеть на нравы столичного общества, на подводные течения, которые определяли политику и влияли на судьбы людей.

И вот что я заметил. Слухи о моих «неудачах» с бездымным порохом шепотом обсуждали в углах, передавали из уст в уста, приправляя собственными домыслами и фантазиями. И, что самое любопытное, наибольший интерес к этим сплетням проявляли дамы из ближайшего окружения Марты Алексеевны.

Особенно усердствовала Дарья Арсеньева, одна из старших фрейлин, бойкая девица, языкастая и, как мне показалось, не слишком щепетильная в вопросах морали. Она то и дело пыталась выудить у меня или у Брюса какие-нибудь подробности, то о «невероятном изумруде», то о моих «тайных опытах» в Игнатовском. Вопросы свои она задавала как бы между делом, с деланым легкомыслием.

А вот другая фрейлина, Мария Гамильтон, шотландка по происхождению, державшаяся всегда несколько на отшибе, напротив, казалась совершенно безразличной к этим разговорам. Была тиха, молчалива, и если и проявляла к чему-то интерес, то скорее к книгам или к тихим беседам с кем-нибудь из иностранных инженеров, которых при дворе было пруд пруди. Ее отстраненность на фоне всеобщего ажиотажа выглядела даже немного странно, но никаких конкретных поводов для беспокойства она не давала.

Остальные фрейлины вообще никак не выделялись. Обычные девчушки-болтушки.

Подозрения на саму Марту как на невольный источник утечек информации, увы, только крепли. Она, при всей своей природной смекалке и влиянии на Государя, была женщиной неискушенной в придворных интригах, и, вероятно, в беседах со своими наперсницами могла ненароком сболтнуть лишнего. Брюс, с которым я поделился своими наблюдениями, мрачнел.

— Да, капитан, — вздохнул он, — есть у меня сведения, что некоторые из ее… приближенных, — он деликатно не стал называть имен, — проявляют, скажем так, нездоровый интерес к общению с некоторыми заморскими купцами.

Вся эта придворная мышиная возня, шпионские игры и охота за реактивами, конечно, отвлекали от главного, и были неизбежным злом.

Тем временем, с фронта приходили неспокойные вести. Шведы, похоже, не собирались отсиживаться всю зиму в своих берлогах. Они предприняли несколько дерзких вылазок, пытаясь прощупать нашу оборону на разных участках, нащупать слабые места перед возможным зимним наступлением (что было странно, в зиму оычно не воюют). Наши войска эти атаки отбивали, но не без потерь. И каждый такой доклад лишний раз напоминал мне о том, что время не ждет, что армии как можно скорее нужны мои «Смирновки» и новый порох. А значит, нужно было шевелиться с восстановлением цеха в Игнатовском, шевелиться с обучением «академиков», шевелиться с этим чертовым фейерверком, который, как я все больше убеждался, был частью какой-то большой и сложной игры.

К середине декабря в Игнатовском приморозило. Снегу навалило — по пояс, деревья стояли, как в сказке, в белых шубах, а речка Игнатовка, закованная льдом, только изредка поскрипывала под ветром, будто старая бабка на печи. К счастью, стройку успели завершить под крышу. Осуществлялись внутренние работы.

В такую холодину из теплой избы и нос высовывать не хотелось, да только работа не ждала. Я наконец-то выкроил время для первых практических опытов с пиротехникой для новогоднего салюта.

Поляну для этих «огненных забав» мы отгрохали на отшибе, в лесу, подальше от жилья и строящихся цехов. Орлов со своими ребятами обнес ее высоким частоколом, посты выставил — комар носа не подточит. Безопасность — это теперь для меня святое, после взрывов я стал помешван на этом. Федька с Гришкой хвостом за мной ходили, каждое слово ловили и все указания выполняли с тройной осторожностью. Видать, тот случай и для них стал уроком.

Первые партии химикатов, которые Брюс достал, привезли в Игнатовское под конвоем. Разглядывая мешочки и склянки с солями металлов, селитрой, серой и прочей «алхимической» снедью, я чувствовал себя пацаном, которого в кондитерскую пустили. Правда, «конфетки» эти были весьма специфические и требовали обращения на «вы» и шепотом.

Начали мы с самых простых составов — для «бенгальских огней» и «фонтанов». Я, как аптекарь, отмерял порции селитры, серы, древесного угля (разного помола, для разных эффектов), добавлял туда порошки металлов для искр и, самое главное, красящие соли. Каждый состав мы сначала пробовали на малых дозах, буквально на кончике ножа, поджигали от лучины и смотрели, какой цвет, как ярко горит, как быстро. Результаты, честно говоря, поначалу были плачевные. То смесь вообще не загоралась, то вспыхивала так быстро, что и цвета-то не разглядишь, то вместо яркого пламени — какой-то чадящий дымок. Приходилось снова и снова колдовать над пропорциями, менять компоненты, мудрить с влажностью и степенью измельчения. Работа была кропотливая, нудная, больше на шаманство смахивала, чем на науку.

Федька с Гришкой зато чувствовали себя как в сказочном домике волшебника. Они толкли в ступках соли, просеивали порошки через мелкое сито, мешали компоненты по моим указаниям. Глаза у них горели. Каждый удачный опыт — яркая вспышка красного, зеленого или синего огня — вызывал у них щенячий восторг. А каждая неудача заставляла хмуриться и чесать в затылках. Постепенно, набивая шишки и учась на ошибках, мы начали нащупывать правильные составы.

Параллельно с этими фейерверочными делами, я, в строжайшем секрете даже от Брюса (по крайней мере, поначалу), затеял еще одни, куда более стремные и важные для меня эксперименты. Речь шла о гремучей ртути. Без надежного капсюля моя «Смирновка», СМ-1, оставалась, по сути, красивой, но бесполезной цацкой. Кремневый замок, который я пока на нее ставил от безысходности, был капризный, давал частые осечки, особенно на морозе. Нужен был капсюль, мелкая, но дьявольски мощная штуковина, способная мгновенно и без осечек поджечь порох.

Теорию получения гремучей ртути я, конечно, помнил из прошлой жизни: ртуть, азотная кислота, этиловый спирт. Звучит просто, как дважды два, но на деле это была игра в русскую рулетку. Гремучая ртуть — вещество донельзя чувствительное к удару, трению, нагреву. Малейшая неосторожность, ошибка в пропорциях или температуре — и вместо нужного продукта можно было получить такой бабах, что от лаборатории, да и от самого экспериментатора, остались бы только рожки да ножки.

Первые опыты я проводил подальше от всего остального. Работал один, напялив толстые кожаные перчатки и фартук, а на морду — маску из нескольких слоев мокрой тряпки. Ртуть, которую мне удалось надыбать через аптекарские каналы, была, конечно, не ахти какой чистоты, но за неимением гербовой пишут и на простой. Азотную кислоту я использовал ту, что мы сами гнали в Игнатовском, — тоже не фонтан, но выбирать не приходилось. Спирт — обычный, винный, какой нарыл.

Я отмерял компоненты буквально по каплям, используя самодельные стеклянные пипетки. Реакция шла бурно, с выделением едких рыжих паров — оксидов азота. Я старался держать температуру низкой, охлаждая колбу в тазу со снегом, но все равно чувствовал, как смесь подрагивает, готовая вот-вот рвануть. Несколько раз реакция выходила из-под контроля, и мне приходилось в панике заливать все это дело водой, едва успевая отскочить. Пары эти были такими ядовитыми, что после каждого такого «неудачного» опыта у меня потом несколько часов башка трещала и в горле першило.