Русь. Строительство империи 7 (СИ). Страница 7
И вот рука Алеши резко опустилась вниз. Этот едва заметный в предрассветных сумерках жест послужил сигналом, которого так долго ждали. В ту же секунду тишину разорвал сухой, щелкающий звук — это одновременно спустили тетивы десятки луков. В небо взвилась огненная стая. Горящие стрелы, оставляя за собой дымные хвосты, устремились к ничего не подозревающим дромонам. Они летели, описывая крутые дуги, и обрушивались на деревянные палубы, на смоленые борта, на сложенные паруса, которые тут же начинали жадно ловить огонь. Где-то там, на флагманском корабле, раздался удивленный, а затем панический крик. Кажется, они наконец-то поняли, что происходит. Но было уже поздно.
Одновременно с лучниками в дело вступили наши «бомбардиры». Самые сильные и ловкие мужики, специально отобранные для этой цели, встали в лодках во весь рост, размахнулись и с дикими, первобытными воплями, которые, казалось, должны были сами по себе вселить ужас во врага, швырнули свои смертоносные гостинцы. Горшки со Степановой адской смесью полетели в сторону византийских кораблей. Не все, конечно, достигли цели. Некоторые не долетели, плюхнувшись в воду с глухим всплеском. Другие, наоборот, перелетели, разбившись о волны за кормой. Но несколько штук — и этого было достаточно — угодили точно по назначению. С глухим треском они разбивались о палубы, и густая, черная жижа мгновенно растекалась по дереву, проникая во все щели. И тут же, подхваченная пламенем от горящих стрел или от факелов, которые наши ребята тоже начали метать в сторону врага, она вспыхивала ярким, коптящим пламенем.
Картина, должно быть, рисовалась жуткая и одновременно завораживающая. На двух, а может, и трех византийских дромонах почти одновременно взметнулись вверх языки пламени. Сначала робкие, они быстро набирали силу, пожирая сухое дерево, просмоленные канаты, пропитанные маслом палубы. Черный, едкий дым столбами поднимался в утреннее небо, смешиваясь с багрянцем зари. На борту горящих кораблей началась настоящая паника. Раздавались крики ужаса и боли, команды, отдаваемые на чужом языке, тонули в общем гвалте. Фигурки людей метались по палубам, пытаясь сбить пламя, но оно лишь разгоралось все сильнее. Кто-то прыгал за борт, спасаясь от огня, но попадая в холодные объятия моря. Запахло паленым деревом, смолой и чем-то еще, от чего кровь стыла в жилах — горелым человеческим мясом.
Наши лодки, сделав свое черное дело, не стояли на месте. Они маневрировали, отходили на безопасное расстояние, чтобы избежать ответного огня, который, впрочем, пока был хаотичным и неточным, а затем снова приближались, чтобы нанести новый удар. Лучники продолжали поливать вражеские корабли огненным дождем, не давая византийцам опомниться, сосредоточиться, организовать какое-то подобие обороны. Те из них, кто пытался добраться до своих метательных машин или баллист, тут же становились мишенью для наших метких стрелков. Хаос и сумятица царили на палубах дромонов. Они, привыкшие к своей неуязвимости, к тому, что одно их появление вселяет ужас в противника, оказались совершенно не готовы к такому дерзкому, почти самоубийственному нападению. Их грозные корабли, гордость империи, превращались в пылающие ловушки. А маленькие, неказистые лодчонки «варваров» носились вокруг них, как стая злобных ос, жалящих со всех сторон. Алеша, несомненно, видел это и понимал — первая, самая важная часть его плана удалась. Враг был ошеломлен, дезорганизован, и теперь нужно было ковать железо, пока горячо.
Огонь и паника на византийских дромонах были лишь прелюдией. Алеша, видя, что первоначальный замысел сработал и враг деморализован, не собирался останавливаться на достигнутом. Его взгляд, должно быть, впился в ближайший из горящих кораблей — тот, что пострадал сильнее других и где суматоха достигла апогея. Настало время для самой отчаянной и кровавой части представления. Он что-то крикнул, перекрывая рев пламени и вопли византийцев, и несколько самых крупных и крепких лодок, в которых сидели отборные бойцы, как по команде, рванулись вперед, прямо к борту пылающего гиганта.
Это был чистой воды безумный риск. Лезть на палубу огромного, хоть и горящего, вражеского корабля, где противника все еще было в разы больше, — такое могло прийти в голову только людям, которым уже нечего терять, или тем, кто был опьянен яростью боя. Но именно на это и был расчет. Византийцы, занятые тушением пожара и спасением собственных шкур, меньше всего ожидали, что кто-то осмелится пойти на абордаж.
Вот лодки с глухим стуком ткнулись в высокий, просмоленный борт дромона. В ту же секунду вверх полетели абордажные крючья — тяжелые железные «кошки» на крепких веревках. Они со скрежетом впивались в дерево, цеплялись за планшир, за выступающие части такелажа. И тут же, не теряя ни мгновения, наши воины, рыча и матерясь на чем свет стоит, полезли наверх. Первым, конечно, был Алеша. Я почти видел, как он, молодой, гибкий, как пантера, одним махом взлетел на палубу, сжимая в руке свой верный топор. За ним, толкаясь и пыхтя, карабкались другие — галичане, новгородцы, все те, у кого в жилах вместо крови кипел огонь.
На палубе дромона их встретили ошарашенные византийские моряки. Некоторые были вооружены короткими мечами или копьями, но большинство — кто чем попало: баграми, топорами для рубки канатов, даже веслами. Завязалась короткая, но невероятно яростная схватка. Места для маневра на заваленной обломками и телами палубе было мало. Сражались практически вплотную, грудь в грудь. Звенела сталь, раздавались хриплые крики, предсмертные стоны. Наши рубились с отчаянием обреченных, понимая, что отступать некуда. Их топоры и короткие мечи находили дорогу сквозь слабую защиту противника. Цель была не в том, чтобы захватить этот плавучий гроб — на это у них просто не хватило бы сил. Главное — посеять еще больший хаос, убить как можно больше врагов, особенно офицеров и тех, кто пытался организовать сопротивление. Перерубить якорные канаты, чтобы неуправляемый, горящий корабль понесло ветром, возможно, на другие суда или на прибрежные скалы. Повредить рулевое управление, чтобы лишить дромон маневренности. И, конечно, усилить пожар, поджигая все, что еще могло гореть.
Алеша со своими ребятами метался по палубе, как огненный смерч. Они были повсюду, появляясь там, где их меньше всего ждали. Несколько человек прорвались к мачте и начали рубить ванты. Другие поджигали сложенные на палубе запасы смолы и пеньки. Третьи просто убивали всех, кто попадался под руку, не давая византийцам опомниться, собраться с силами. Это была не битва, а скорее резня, кровавая и беспощадная.
Тем временем другие наши лодки не оставались в стороне. Они продолжали кружить вокруг остальных дромонов, поливая их огненными стрелами и горшками со смесью. Их задача была не дать уцелевшим кораблям прийти на помощь товарищам, сковать их действия, не позволить им организовать погоню или контратаку. Этот непрерывный обстрел поддерживал панику и неразбериху во всем византийском флоте. Казалось, что маленьких, но злобных «варварских» лодок стало вдвое, втрое больше, чем было на самом деле.
Ночь стремительно уступала место дню. Первые лучи рассвета, пробиваясь сквозь дым, осветили страшную картину: несколько византийских кораблей были охвачены пламенем, один из них, тот, что атаковали абордажники, превратился в настоящий пылающий факел, медленно дрейфующий по волнам. Вода вокруг была усеяна обломками, телами, догорающими остатками снаряжения. Потери были и у нас, это было неизбежно. Не все, кто полез на палубу дромона, вернулись обратно. Но те, кто выжил, сделали свое дело.
Алеша, видя, что солнце вот-вот полностью выйдет из-за горизонта и их маленькая флотилия станет легкой мишенью для уцелевших и пришедших в себя византийцев, отдал приказ к отступлению. Пора было уносить ноги. Лодки, огрызаясь последними залпами горящих стрел, начали быстро отходить к берегу, к той самой бухте, откуда они так дерзко вышли всего несколько часов назад. Они оставляли позади себя хаос, огонь и смерть. Византийская блокада Тмутаракани получила такую пробоину, залатать которую врагу будет очень непросто. А главное — мы показали этим заносчивым ромеям, что русские умеют воевать не только на суше, но и на море. А за каждый клочок нашей территории мы будем драться до последнего.