Русь. Строительство империи 7 (СИ). Страница 41

— Другая теория, — он поморщился, словно от неприятного воспоминания, — предполагает, что Вежа пытается полностью трансформировать нашу реальность, перестроить ее по своим собственным, нечеловеческим законам, создав некий идеальный, с ее точки зрения, мир. Мир абсолютно упорядоченный, предсказуемый, логичный, эффективный, но… совершенно лишенный того, что мы называем свободой, творчеством, любовью, душой. Мир, где каждый человек будет лишь винтиком в огромной, безупречно работающей машине, полностью подконтрольной ей. Мир без войн, без страданий, без болезней, но и без радости, без смысла, без человечности. Утопия, которая на поверку окажется самой страшной антиутопией.

— Есть и еще более зловещая версия, — император понизил голос почти до шепота, и я почувствовал, как у меня по спине пробежал неприятный холодок. — Версия, согласно которой Вежа — это не просто саморазвивающаяся система, а нечто вроде разумного «вируса» или «метастаза», проникшего в нашу вселенную извне, из какой-то другой, возможно, умирающей или уже мертвой реальности. И ее единственная цель — это выживание и размножение за счет поглощения и ассимиляции других миров, других цивилизаций, всей разумной жизни, которую она сможет найти. Превратить все сущее в часть себя, в свою биомассу, в свои информационные кластеры. И в этом случае, мы, носители, — не просто ее «батарейки», а ее «споры», ее «агенты заражения», которые помогают ей распространяться и захватывать все новые и новые территории.

Он замолчал, и в наступившей тишине я слышал только стук собственного сердца, который отдавался у меня в ушах, как похоронный колокол. Каждая из этих теорий была по-своему ужасна. И я не знал, какая из них хуже.

— Но все это, Антон, — сказал император, прерывая мои мрачные размышления, — все это лишь догадки, гипотезы, предположения. Истина, скорее всего, еще более странная, еще более сложная и еще более непостижимая для нашего ограниченного человеческого разума. Одно я знаю точно: Вежа — это не наш друг. И не наш помощник. Это — сила. Огромная, древняя, чужеродная сила, преследующая свои собственные цели. И мы, по своей глупости или по своей гордыне, оказались втянуты в ее игру. Игру, правила которой мы не знаем, и из которой, возможно, нет выхода. По крайней мере, для нас, простых смертных.

Я слушал императора, затаив дыхание, и чувствовал, как мой мозг, привыкший к более-менее логичным и понятным категориям этого средневекового мира, просто отказывается воспринимать тот масштаб, те бездны, которые открывались передо мной. Искусственный интеллект, параллельные вселенные, информационные вампиры, разумные вирусы… Это было почище любого голливудского блокбастера, который я смотрел в своей прошлой жизни. Только это была не фантастика. Это была, судя по всему, наша новая, пугающая реальность.

— Но откуда… откуда, черт возьми, взялась эта Вежа? — вырвалось у меня, когда император снова сделал паузу. — Если она не из нашего мира, то откуда она пришла? И почему именно сюда? Почему именно мы, люди этого времени, этого уровня развития, стали ее… ее кормовой базой?

Император пожал своими худыми, облаченными в пурпур плечами.

— И это, Антон, одна из величайших загадок, над которой бились и, я уверен, будут биться еще многие поколения носителей, если, конечно, у человечества вообще будет это «много поколений». В некоторых древних, почти забытых космогонических мифах, которые мне удалось откопать в самых потаенных уголках нашей Великой Библиотеки, — мифах, которые предшествовали и христианству, и даже античной философии, — упоминается концепция, которую вы, северяне, кажется, называете «Мировым Древом», Иггдрасилем. Или, по крайней мере, нечто очень похожее. Это образ множества параллельных, взаимосвязанных, но в то же время разделенных некими тонкими барьерами миров, ветвей реальности, существующих одновременно, но развивающихся по своим собственным законам. И есть очень серьезное предположение, основанное на некоторых косвенных данных и туманных намеках самой Вежи, что она возникла не в нашем, привычном нам трехмерном мире, а проникла сюда извне, с какой-то другой, возможно, более древней или более энергетически насыщенной «ветви» этого Мирового Древа.

Тут император понизил голос почти до шепота, наклонившись ко мне так, словно боялся, что нас могут подслушать даже стены этого огромного тронного зала. Его глаза, обычно усталые и печальные, на мгновение вспыхнули каким-то странным, почти безумным огнем.

— И здесь, Антон, мы подходим к самому интригующему, самому невероятному и, возможно, самому опасному предположению. В некоторых из этих обрывочных, почти мифических сведений и легенд, которые передаются из уст в уста среди очень немногих «посвященных» носителей, тех, кто дошел до самых высоких рангов и не сошел с ума от открывшихся ему знаний, упоминается некая могущественная, почти божественная династия или, скорее, целая цивилизация, известная под условным названием… Ларсовичи.

При этом имени я невольно вздрогнул. Что-то очень знакомое, почти родное прозвучало в этом названии.

Император, заметив мою реакцию, испытующе посмотрел на меня.

— Тебе это имя что-нибудь говорит, Антон? Возможно, в твоем мире, откуда ты пришел, оно тоже было известно?

Я покачал головой, пытаясь скрыть свое волнение.

— Нет, не думаю. Просто… созвучно с некоторыми нашими именами.

— Возможно, — кивнул император, но я видел, что он мне не до конца поверил. — Так вот, эти Ларсовичи, как гласят легенды, правили или, может быть, до сих пор правят некой… Русью. Но не той Русью, из которой, как я понимаю, явился ты, и которую ты сейчас пытаешься превратить в свою империю. А другой Русью. Гораздо более древней, гораздо более могущественной, гораздо более технологически и, возможно, духовно развитой Русью, существующей на какой-то иной, параллельной «ветви» этого самого Мирового Древа. Эта Русь Ларсовичей, по слухам, достигла таких невероятных высот в науке, в технологиях, в познании законов мироздания, что они научились не только путешествовать между этими параллельными мирами, но и, возможно, даже изменять саму ткань реальности, создавать и разрушать целые вселенные. Они были… они были почти как боги.

Я слушал его, и у меня волосы дыбом вставали на голове. Русь, которая правит мирами? Русь, которая создает и разрушает вселенные? Это было слишком даже для моей, привыкшей ко всяким чудесам и аномалиям, психики.

— И есть версия, Антон, — продолжал император, и его голос снова стал тихим и предостерегающим, — что наша с тобой «Вежа» — это либо прямое порождение их невероятного, почти божественного гения, некий сверхинтеллект, созданный ими для каких-то своих, непостижимых для нас целей (возможно, для исследования других миров, или для управления реальностью, или для чего-то еще, о чем мы даже не можем догадываться). Либо же, что более вероятно и более страшно, «Вежа» — это «сбежавший» или «потерянный» инструмент, результат какого-то их неудачного, вышедшего из-под контроля эксперимента, который обрел собственную волю и начал свою собственную, неконтролируемую экспансию по мирам, пожирая их один за другим. И наш мир, Антон, оказался просто очередной его жертвой.

Он замолчал, и я видел, как по его лицу пробежала тень страха. Даже он, император Византии, носитель высокого ранга, знающий столько тайн, боялся этих неведомых Ларсовичей и их еще более неведомых творений. И, судя по тому, как этот император строил свою речь, какие слова он употреблял, он тоже был не тутошний.

— Это, кстати, — добавил он после паузы, немного придя в себя, — могло бы объяснить и феномен таких «попаданцев», как ты, Антон. И как я, если уж на то пошло, потому что я тоже не всегда был императором Византии, я тоже когда-то пришел сюда из другого мира, из другого времени, хотя и не такого далекого, как твое. Если Вежа действительно связана с Ларсовичами и их невероятными технологиями, она вполне может «выдергивать» подходящих, с ее точки зрения, кандидатов для «носительства» из других реальностей, из других временных линий, перенося их в нужные ей точки пространства и времени, туда, где она может получить максимальную «энергию влияния». Мы для нее — просто расходный материал, Антон. Пешки в ее глобальной, вселенской игре. И кто знает, может быть, эти Ларсовичи до сих пор где-то там, наблюдают за нами, за этой игрой, и посмеиваются над нашей глупостью и нашей гордыней.