Русь. Строительство империи 7 (СИ). Страница 21
Прошла, наверное, пара-тройка недель, может, чуть больше — время в такой лихорадочной подготовке летит незаметно. Наконец, все было готово. Из самых разных уголков моей необъятной, еще только-только склеенной Империи в Тмутаракань стеклись войска. Зрелище, должен вам сказать, было то еще. Тут тебе и суровые, немногословные новгородские ушкуйники, привыкшие к речным походам и лесным засадам; и гордые, независимые галичане, славящиеся своей стойкостью в обороне и меткой стрельбой; и ростово-суздальские ратники, крепкие, выносливые, привыкшие к полевым сражениям; и моя личная дружина, прошедшая со мной огонь, воду и медные трубы, от разбойничьих налетов до осад крупных городов. Все они были разные — по говору, по обычаям, по вооружению, — но теперь их объединяла одна цель, одна воля — моя, царская. И это, черт возьми, внушало.
Общая численность собранного войска, по моим прикидкам, перевалила за шесть тысяч отборных воинов. Шесть тысяч! Для здешних времен и масштабов — это была огромная, почти немыслимая армия. Не какая-нибудь орда кочевников, а дисциплинированное, хорошо вооруженное войско, с опытными командирами, с налаженной системой снабжения. Я сам, облаченный в лучшие доспехи — трофейные византийские, кстати, немного переделанные под меня Степаном, — верхом на могучем вороном жеребце, которого мне подарили муромские князья, должен был возглавить сухопутные силы. Это было важно — чтобы все видели, что их Царь не отсиживается в тылу, а ведет их в бой лично.
День выступления был назначен на раннее утро, с первыми лучами солнца. Под звуки боевых рогов и барабанов, под развевающимися стягами с изображением моего нового герба — сокола, держащего в когтях ветвь березы (дань памяти моей первой вотчине), — полки начали выходить из ворот Тмутаракани. Длинной, нескончаемой змеей они тянулись вдоль побережья Азовского моря, направляясь на запад, к Крымскому перешейку. Дисциплина в войске, несмотря на его разношерстность, была почти железной. Илья Муромец, назначенный мной главным воеводой сухопутных сил, постарался на славу. Его грозный вид и зычный голос действовали на воинов отрезвляюще. Да и мои собственные приказы, переданные через сотников и тысяцких, выполнялись беспрекословно. Боевой дух, подогретый рассказами о несметных богатствах Крыма и слабости византийцев, был на высоте.
Одновременно с выступлением сухопутной армии, из Тмутараканской гавани, под прощальные крики горожан и благословения местного духовенства, вышел и наш флот. Флот — это, конечно, громко сказано по меркам моего XXI века, но для Черного моря X века это была настоящая армада. Командование морскими силами я доверил двум самым подходящим для этого людям. Первым был галицкий князь Такшонь. Его предки, угры, были известными речными воинами, да и сам Такшонь, хоть и сухопутный князь, обладал природной смекалкой и отвагой, а его галичане уже не раз показывали себя в морских стычках, когда мы отбивали Переяславец. Вторым был, конечно же, Степан. Именно он руководил ремонтом нескольких трофейных византийских дромонов — тяжелых, многовесельных боевых кораблей, захваченных нами ранее, — и постройкой десятков более легких, но маневренных боевых ладей и скампавей, идеально подходящих для десантных операций и прибрежных боев. Кроме боевых кораблей, во флот входило и множество транспортных судов — от больших купеческих «насадов» до обычных рыбацких лодок, реквизированных на время похода. Они несли на своих палубах и в трюмах самое ценное: тяжелые осадные машины, созданные Степаном, — камнеметы, баллисты, тараны, — которые были разобраны для удобства перевозки; многочисленных арбалетчиков, моих «снайперов», чьи тяжелые болты должны были сеять смерть на стенах вражеских крепостей; и, конечно, огромные запасы продовольствия, пресной воды, стрел, болтов и горшков с зажигательной смесью, которую Степан тоже усовершенствовал, добавив в нее какие-то свои секретные ингредиенты.
Флот двигался параллельно сухопутной армии, держась на небольшом удалении от берега. Его задачей было не только обеспечить прикрытие нашего похода с моря и вести разведку побережья, но и быть готовым в любой момент высадить десант в тыл противнику или блокировать вражеские порты. Связь между армией и флотом поддерживалась с помощью сигнальных огней и быстрых гонцов на легких лодках. Все это было ново, сложно, но я чувствовал, что мы на правильном пути. Без контроля над морем взять Крым было бы невозможно.
Первой и главной нашей целью на Крымском полуострове был избран Херсонес Таврический. На Руси его чаще называли Корсунь. Это был не просто город. Это был ключ ко всему Крыму. Крупнейший, богатейший и наиболее укрепленный византийский центр на полуострове, важнейший торговый узел, связывавший Византию с Северным Причерноморьем, и мощная военно-морская база Империи Ромеев. Взять Корсунь означало не только нанести страшный удар по престижу и экономике Византии, но и получить в свои руки идеальный плацдарм для дальнейших операций в Крыму и на Черном море. Я знал, что это будет нелегко. По данным разведки, которую Веслава вела уже несколько месяцев, Корсунь был опоясан несколькими рядами мощных каменных стен, имел сильный гарнизон и был готов к длительной осаде. Но именно поэтому он и был нашей первой целью. Если мы возьмем Корсунь, остальной Крым падет гораздо легче.
Марш вдоль побережья Азовского моря, а затем и вдоль восточного берега Крыма, занял несколько дней. Погода нам, в целом, благоволила. Лишь изредка налетали короткие дожди, но они скорее освежали, чем мешали. Войско двигалось слаженно, обозы не отставали, мелкие стычки с местными кочевыми племенами, пытавшимися поживиться за наш счет, быстро пресекались конными разъездами Ратибора. Наконец, в один из дней, наши передовые дозоры донесли, что впереди показались башни Корсуня. Я выехал на высокий курган, чтобы лично осмотреть город. Зрелище было впечатляющим. Корсунь раскинулся на широком мысу, вдающемся в море, его белые стены и башни ярко сверкали на солнце. Вокруг города виднелись возделанные поля, сады, виноградники. В гавани, защищенной молами, теснились мачты кораблей. Город жил своей жизнью, еще не зная, какая гроза надвигается на него. Я почувствовал, как сердце забилось чаще. Вот он, первый серьезный вызов моей Империи. И я был готов его принять.
Подойдя к Корсуню на расстояние, так сказать, прямой видимости, но еще вне досягаемости их стрел и камнеметов, я отдал приказ разбить лагерь. Место выбрали удачное — на небольшой возвышенности, с хорошим обзором, защищенное с тыла лесом и оврагами. Несколько дней ушло на то, чтобы как следует укрепить лагерь, вырыть рвы, поставить частокол, наладить систему караулов и дозоров. Безопасность — прежде всего, особенно когда имеешь дело с таким коварным противником, как византийцы. Одновременно наши войска начали широким полукольцом окружать город с суши, отрезая все пути к отступлению или подвозу подкреплений. Линия блокады протянулась от одной бухты до другой, полностью изолировав Корсунь от остального полуострова.
Параллельно с этим наш флот под командованием Такшоня и Степана приступил к морской блокаде. Войдя в Карантинную бухту и другие подходы к городу, наши корабли — и трофейные дромоны, и легкие ладьи — встали на якоря, перекрыв все выходы из городской гавани. Это было сделано не без труда. Византийцы, завидев нашу армаду, попытались оказать сопротивление. Несколько их боевых кораблей вышли из гавани и вступили в перестрелку с нашими передовыми судами. Но силы были явно не равны. После короткого, но жаркого боя, в ходе которого пара византийских кораблей получила серьезные повреждения от меткого огня наших арбалетчиков и камнеметов, установленных на дромонах Степаном, они ретировались обратно в гавань, под защиту береговых укреплений. Блокада была установлена. Корсунь оказался в тисках.
Началась полномасштабная осада. Степан, выбрав наиболее удобные позиции на господствующих высотах, развернул свои грозные осадные орудия. Камнеметы — или, как их тут называли, «пороки» — разных калибров, от легких, метавших небольшие камни для беспокоящего огня, до тяжелых, способных швырять огромные валуны весом в несколько пудов. Баллисты, стрелявшие тяжелыми бревнами или связками копий. Даже несколько требушетов, которые Степан умудрился собрать по каким-то своим, только ему известным чертежам, и которые обладали поистине чудовищной разрушительной силой. Эти адские машины, скрипя и стеная от натуги, начали методичный, круглосуточный обстрел городских стен и башен. Огромные камни с оглушительным грохотом врезались в древнюю каменную кладку, выбивая зубцы, проламывая амбразуры, поднимая в воздух тучи пыли и обломков. Гул от их работы стоял такой, что, казалось, сама земля дрожала.