Русь. Строительство империи 7 (СИ). Страница 13

— Друзья, — начал я, обводя их всех взглядом. — Мы созываем Великий Совет. Приедут люди со всех концов Руси. И они будут ждать от нас не просто слов, а ясного плана, куда мы идем. Мы многого достигли. Собрали под одной рукой земли, о которых раньше и мечтать не могли. Но я все больше убеждаюсь, что просто быть «Великим князем всея Руси» — этого мало. Это не отражает ни того, что мы имеем, ни тех задач, что перед нами стоят.

Наступила тишина. Мои соратники смотрели на меня внимательно, ожидая продолжения. Я видел в их глазах не удивление, а скорее, напряженное ожидание. Видимо, и они чувствовали, что мы стоим на пороге чего-то большего.

— Посмотрите сами, — продолжил я, вставая и подходя к большой карте, которую мы наспех начертили на куске выделанной кожи. — Вот Новгород, вот Ростов, вот Галич, вот Тмутаракань. А между ними — десятки других городов и земель. Это уже не просто союз княжеств. Это что-то другое. И управлять этим по-старому, как управляли своими уделами прежние князья, невозможно. Раздробленность — вот наш главный враг изнутри. А снаружи… врагов у нас тоже хватает.

Я обвел на карте Византию, ее владения в Крыму, откуда они постоянно лезли в наши дела. Затем указал на запад, на земли, где хозяйничал император Оттон, пытавшийся через своих священников и союзных князей вроде Мешко Польского распространить свое влияние.

— Византия не оставит нас в покое, — сказал я твердо. — Они считают себя наследниками Рима, центром мира. И любая сильная держава рядом с ними — для них угроза. Они будут плести интриги, натравливать на нас соседей, пытаться расколоть изнутри. Император Оттон на западе тоже не дремлет. Его Священная Римская империя набирает силу, и он смотрит на восток с большим интересом. Печенеги, хазары, другие степняки — они всегда будут готовы поживиться за наш счет, если мы дадим слабину. Чтобы противостоять всем этим угрозам, чтобы не просто выживать, а развиваться, нам нужна сила. Не просто сила дружины, а сила государства. Единого, сильного, централизованного.

Я помолчал, давая им обдумать мои слова. Первым заговорил Такшонь. Его лицо было серьезным, в глазах отражался горький опыт борьбы с более сильными соседями.

— Ты прав, княже. Я видел мощь Византии. Их флот, их обученные легионы, их богатство. С ними тягаться в одиночку, будучи просто одним из князей, пусть и сильным, — гиблое дело. Нужна такая же сила, а то и поболе. Чтобы и ромеи, и немцы, и прочие знали, что с нами шутки плохи.

Веслава, сидевшая чуть поодаль, кивнула. Ее тонкие пальцы перебирали край платка.

— Сила не только в войске, княже. Но и в единстве. В едином законе для всех, в единой казне, в единой воле. Пока каждый тянет одеяло на себя, пока наместники в дальних землях чувствуют себя удельными князьками, — прочного государства не построить. Нужна такая власть, чтобы ее слово было законом от Белого моря до Черного. И чтобы никто не смел его ослушаться.

— Вот именно! — подхватил я. — Я говорю о том, чтобы Русь стала… Империей. Да, не побоюсь этого слова. Сильной, единой, централизованной Русской Империей. Способной не только защитить себя, но и диктовать свою волю там, где это необходимо для наших интересов.

Слово «Империя» повисло в воздухе. Оно звучало громко, даже вызывающе. Но, судя по лицам моих соратников, оно не испугало их.

Илья Муромец задумчиво поскреб в затылке.

— Империя… Звучит-то оно, конечно, по-иноземному. У нас все больше княжествами звалось. Да только суть, поди, не в названии, а в деле. Если это поможет Русь укрепить, да народ от набегов да усобиц избавить, то почему бы и нет? Главное, чтобы по-нашему было, по-русски.

— А какой же титул будет у правителя такой Империи? — спросила Искра, всегда обращавшая внимание на детали. — Не Великий же князь?

— Нет, — ответил я. — Титул тоже должен соответствовать. Я думал об этом. Может быть, Царь. Слово это и на Руси известно, от «кесаря» идет, от римских императоров. Оно подчеркнет и преемственность, и нашу собственную силу. Или… можно и напрямую — Император. Как в Византии, как у Оттона. Чтобы сразу было понятно, с кем они имеют дело.

Ратибор, до этого молчавший, вдруг усмехнулся.

— Царь… Звучит. Царь Всея Руси. А то и Император Русский. Любопытно будет посмотреть на лицо того же Льва Скилицы, когда он об этом услышит. Думаю, дар речи потеряет.

Степан, практичный, как всегда, кивнул:

— Название и титул — это важно, конечно, для порядка и для соседей. Но главное, чтобы за этим стояло дело. Крепкая казна, дороги хорошие, войско обученное, мастера свои, чтобы не кланяться чужим. Если все это будет, то и Империей можно назваться, и Царем. А не будет — так хоть как назовись, толку мало.

— Все это будет, Степан, — заверил я. — Мы уже начали. Новые деньги, дороги, единое войско — это все звенья одной цепи. И создание Империи, с единым правителем во главе, с четкой системой управления, — это следующий, необходимый шаг.

Я видел, что моя идея нашла отклик. Сомнений в их глазах не было. Была сосредоточенность, готовность к новому, еще более масштабному делу. Они прошли со мной через многое, видели, как из ничего, из одного маленького села, вырастала сила, способная бросить вызов могущественным врагам. И они верили в меня. А я верил в них.

— Значит, так тому и быть, — подытожил я. — На Великом Совете я предложу именно это. Создание единой Русской Империи. И если Совет поддержит, то быть на Руси первому Царю. Или Императору — это мы еще решим, как лучше.

Слово «Империя» наполнялось смыслом, обретало плоть и кровь в моих планах. Русь стояла на пороге великих перемен.

Глава 6

Прошел месяц, а может, и чуть больше. Время после битвы за Тмутаракань тянулось медленно, заполнено рутиной восстановления, допросами Скилицы (от которого толку было чуть), да рассылкой гонцов. А вот теперь оно полетело вскачь. Я едва успевал отдавать распоряжения по приему гостей, как появлялись новые заботы. Город, еще недавно израненный осадой, гудел, точно растревоженный улей. Начали съезжаться те, кого я позвал на Великий Совет.

Первыми, что неудивительно, прибыли самые дальние — новгородцы во главе с Олегом. Мой верный наместник, кряжистый, немногословный, он привез с собой не только отчеты о делах северных, но и внушительный отряд крепких дружинников, словно хотел показать — Новгород за мной. Мы обнялись по-простому, без лишних церемоний.

— Тяжелая дорога была, княже, — пробасил он, стряхивая пыль с кафтана. — Но слово твое — закон. Как тут у вас, на югах? Жарко.

— Жарко, Олег, не то слово, — усмехнулся я. — Особенно было жарко, когда ромеи с хазарами под стенами стояли. Проходи, располагайся. Вечером потолкуем.

За ними, спустя несколько дней, показались киевляне. Степан сам приехать не смог — восстановление стольного града шло полным ходом, и он, как главный инженер и ответственный за «завод» самострелов, был нужен там. Но прислал толковых бояр, своих ближайших помощников, с подробным докладом и заверениями в полной поддержке. Я их принял, выслушал, остался доволен. Киев поднимался из пепла, и это было сейчас едва ли не важнее всего.

А дальше потянулись вереницы. Наместник Галича, крепкий воевода, оставленный Такшонем, прибыл с небольшой, но ладно снаряженной дружиной. Затем показались князья Мурома и Вятичей. Эти смотрели настороженно, держались особняком. Еще бы, совсем недавно мы с ними стояли по разные стороны баррикад под Ростовом. Хоть и присягнули тогда, но осадочек, видать, остался. Я велел разместить их с почетом, но глаз с них не спускать. Ратибор, мой верный волхв и мастер тайных дел, уже приставил к ним своих людей.

Следом прибыли бояре из Турова и Владимира — земель, присоединенных больше дипломатией и демонстрацией силы, чем кровью. Эти держались скромнее, старались не отсвечивать, но внимательно прислушивались и присматривались ко всему. Воевода из Переяславца, старый, битый жизнью дружинник, привез с собой вести о неспокойных степных границах. И, наконец, почти последними, добрались посланцы из моей родной Березовки. Староста, сменивший меня когда-то, приехал сам. Седой, морщинистый, он смотрел на меня с какой-то смесью гордости и робости. Я уделил ему особое внимание, расспросил о делах в селе, о людях. Сердце на миг сжалось от воспоминаний о том, с чего все начиналось. Кажется, прошла целая вечность.