Русь. Строительство империи 7 (СИ). Страница 11

— Ничего, княже, — отозвался Такшонь, осунувшийся, но с прежним огнем в глазах. — Главное, выстояли. А отстроимся. Люди у нас работящие, да и твои мастера помогут. Вот тут, — он ткнул пальцем в сторону полуразрушенной башни, — нужно в первую очередь укреплять. Отсюда самый лучший обзор.

Степан, хмуро оглядывая повреждения, уже что-то прикидывал в уме.

— Камень есть поблизости? Лес? — деловито спросил он у старейшин.

Те, поначалу державшиеся робко, постепенно осмелели. Один из них, седобородый старик с выцветшими глазами, шагнул вперед:

— Каменоломни есть, княже, в паре верст от города. И лес можно найти, если вверх по реке подняться. Только вот народу мало осталось, да и те измучены.

— Людей дадим, — заверил я. — И плотников, и каменщиков. Твои, Степан, люди справятся?

— Справимся, княже, не впервой, — кивнул Степан. — Нужны будут еще кузнецы — инструмент чинить, скобы ковать. И по дереву мастера.

Мы спустились со стены и прошлись по улицам. Жители, видя меня, выходили из домов, кланялись. В их глазах читались и страх, и надежда. Я старался быть приветливым, расспрашивал о нуждах. Важно было показать, что пришла не просто новая власть, а защита и порядок.

— Перво-наперво, — сказал я, обращаясь к старейшинам и своим воеводам, когда мы остановились на центральной площади, — нужно расчистить завалы, убрать мусор. Похоронить погибших, и наших, и вражеских — нечего заразе распространяться. Затем — ремонт стен и башен, восстановление причалов. Продовольствие на первое время у нас есть, но нужно наладить подвоз. Рыбакам — выходить в море, как только починят лодки. Охотникам — в степь.

Старейшины согласно закивали. Один из них, помоложе, с живыми, умными глазами, спросил:

— А как с торговлей быть, княже? Раньше купцы хазарские да греческие хаживали. Теперь как?

— И теперь будут хаживать, — ответил я. — Только торговать будут по нашим правилам. Русь сильна, и с ней будут считаться. Наведем порядок, обеспечим безопасность — и купцы сами потянутся. Но это дело не одного дня. Сейчас главное — восстановить город, накормить людей, обеспечить их безопасность. А там и до торговли доберемся.

День пролетел в заботах. Осмотр складов, распределение продовольствия, организация работ. К вечеру я чувствовал себя выжатым, но было и удовлетворение от того, что дело сдвинулось с мертвой точки. Тмутаракань, этот далекий форпост Руси на южных рубежах, начинала приходить в себя.

Поздний вечер окутал Тмутаракань. Город, утомленный дневными трудами и вчерашним бурным празднованием, затихал. Лишь редкие огни мерцали в окнах, да доносился с моря мерный шум прибоя. Я сидел в лучшем доме, что уцелел после осады, — его спешно привели в относительный порядок для меня. Рядом, за дубовым столом, на котором стояла одинокая глиняная плошка с едва коптящим фитилем, расположились Ратибор и Илья Муромец. Мои самые верные, самые проверенные соратники. После суматошного дня, полного распоряжений, осмотров и разговоров с местными, хотелось просто помолчать, собраться с мыслями. Но мысли эти были тяжелы и огромны, как грозовые тучи.

Я машинально водил пальцем по грубой поверхности стола, словно пытаясь начертить на нем карту. Карта эта разрасталась в моем воображении, захватывая все новые и новые пространства. Новгород, вольный и гордый, теперь смотрел на меня. Ростов, богатый и строптивый, склонил голову. Западные земли — Туров, Владимир, еще недавно заглядывавшиеся на Оттона, теперь присягнули мне. Галич, верный Такшонь, держал южные рубежи. Мой Переяславец, моя маленькая Березовка, откуда все началось, — они были частью этой огромной мозаики. И вот теперь Тмутаракань, далекая, почти легендарная, форпост у самого Черного, нет, Сурожского моря, как его тут называли. А Киев, мать городов русских, сейчас был в запустении, после древлянского разора и предательства Ярополка. Но и это запустение, как ни горько было это осознавать, лишь подчеркивало тот факт, что другой силы, способной собрать эти земли воедино, кроме моей, сейчас на Руси, похоже, и не было.

— Далеко мы забрались, княже, — нарушил тишину Ратибор, внимательно наблюдавший за мной. Его лицо, обычно суровое и непроницаемое, сейчас выражало какую-то задумчивость. — От Березовки до Тмутаракани — почитай, полмира по тем временам.

Илья Муромец, сидевший чуть поодаль, крякнул, поглаживая свою окладистую бороду.

— Не всякому князю такое и во сне привидится, — прогудел он басовито. — Столько земель под одной рукой собрать… Бывали на Руси князья сильные, да только вот так, чтобы от Белого моря до Черного, да от западных границ до Волги — такого, пожалуй, и не припомню. Разве что Олег Вещий когда-то… да и то, больше данью брал, а не властью твердой.

Я поднял голову, посмотрел на них. В тусклом свете плошки их лица казались высеченными из камня.

— Не я один, — проговорил я. — Мы все. Каждый из вас, каждый дружинник, что шел за мной, что кровь проливал. Без вас я бы и Березовку не удержал, не то что до Тмутаракани дойти.

— То само собой, княже, — кивнул Ратибор. — Дружина верная — опора князю. Да только ведет-то дружину князь. И слово его — закон. А твое слово теперь, выходит, по всей Руси закон. Почитай, от края до края.

Я усмехнулся, хотя на душе было не до смеха.

— Закон… Чтобы он законом стал, его еще написать надо, да так, чтобы все приняли. А потом еще и следить, чтобы исполняли. Это посложнее будет, чем Сфендослава в поединке одолеть или хазарский лагерь разгромить.

— И то верно, — согласился Илья. — Власть взять — полдела. Удержать ее, да так, чтобы людям не в тягость была, а в пользу — вот где задача. Много крови пролито, Антон. И твоей, и нашей, и вражеской. Земля русская этой кровью обильно полита. И теперь на тебе лежит ответственность, чтобы кровь эта не зря пролилась. Чтобы не развалилось все снова на уделы мелкие, как только хватку ослабишь.

Его слова были как нельзя кстати. Я сам думал об этом последние дни, особенно после победы здесь, на юге. Одно дело — быть князем в Новгороде, пусть и Великим. Другое — когда под твоей рукой оказываются земли, столь разные по обычаям, по людям, по расстояниям. Новгородцы — одни, ростовцы — другие, галичане — третьи. А еще вятичи, муромцы, теперь вот жители Тмутаракани, где и славяне, и хазары, и греки веками жили бок о бок. И для всех них я теперь — высшая власть.

— Великий князь… — произнес я задумчиво, словно пробуя титул на вкус. Он звучал привычно, но сейчас, в свете последних событий, казался каким-то… недостаточным. Мелковатым, что ли, для той громады, что навалилась мне на плечи. Великий князь — это правитель одного, пусть и самого сильного, княжества, который держит под своей рукой младших князей. Но сейчас ситуация была иной. Не было других князей, равных мне по силе или влиянию. Те, что остались, либо мои наместники, либо союзники, полностью зависящие от моей воли. Я не просто первый среди равных. Я, по сути, единственный.

Ратибор уловил мои мысли.

— Титул — дело наживное, княже. Главное — суть. А суть такова, что ты сейчас — стержень, на котором вся Русь держится. Вынь его — и рассыплется все в пыль.

— И то правда, — вздохнул я. Ответственность давила неимоверно. Каждый неверный шаг, каждое необдуманное решение могло привести к катастрофе. Я вспоминал историю, ту, что знал из своего времени, и ту, что узнавал здесь, через «Вежу». Времена раздробленности, усобиц, когда брат шел на брата, когда русские земли становились легкой добычей для соседей. Не допустить этого снова — вот что было главным.

Но как? Как удержать эту огромную, лоскутную, но уже ощущающую свое единство под моей рукой страну? Как сделать так, чтобы это единство не было временным, зависящим только от моей жизни и силы моей дружины?

Илья Муромец, словно прочитав мои мысли, добавил:

— Прежде князья русские больше о своей вотчине пеклись, да о том, как бы у соседа кусок урвать. А чтоб кто о всей земле Русской думал, о народе ее, о будущем — таких мало было. Святослав, отец твой нареченный, мечтал о державе великой, да не успел. Тебе, видать, его дело продолжать выпало. И не просто продолжать, а строить заново, на новом основании.