Римлянин. Финал (СИ). Страница 48

Второй проход через Ла-Манш проходил по схожему сценарию, но с изменением в численности потенциально вражеского флота. Англичане срочно собрали в Ла-Манше около восьмидесяти кораблей, а французы привели ещё шестьдесят семь.

Последние вели себя гораздо наглее, подходили как можно ближе, но отворачивали сразу же, как корабли эскадры адмирала Ларионова давали предупредительные залпы холостыми.

Наконец, Ла-Манш остался позади, но теперь пришло время для главной акции этого похода.

«Мы могли бы сжечь их верфи, не заходя далеко в Темзу», — подумал адмирал, снова испытав то странное ощущение. — «Дальнобойности наших орудий хватит».

Но он вновь одёрнул себя и начал мыслить трезво. Береговые батареи — их придётся предварительно подавить, а уже затем двигаться вглубь, чтобы сжечь сначала военные верфи, а затем и половину города, который вспыхнет, как спичка.

«А ведь новый флагман будет оснащён 240-миллиметровыми орудиями», — вспомнил Василий Иванович. — «Они будут способны отправить снаряды на дистанцию до тридцати километров».

Уже есть железнодорожные пушки, стреляющие на дистанцию до 16 километров, но они императора не устроили и он потребовал, чтобы конструкторы создали что-то поистине титаническое. И они разрабатывают новые пушки — 240-миллиметровые чудовища, стреляющие снарядами, начинёнными 30–40 килограммами новой высокомощной взрывчатки, в императорском флоте называемой «составом ПА».

Поход продолжался, экипаж действовал, согласно уставам, а эскадра приближалась к Темзе.

Англичане и французы, к этому времени, собрали армаду из полутора сотен паровых крейсеров.

«Вероятно, они уже согласовали свои действия и теперь, если мы позволим себе лишнее, атакуют нас без раздумий», — подумал адмирал Ларионов.

Его охватило предбоевое возбуждение.

Сердце заколотилось, рука тянулась к кортику, а в голове появлялись сценарии грядущего морского боя.

Наконец, эскадра подошла к Темзе. Там уже стоял заслон из двадцати кораблей, повёрнутых правым бортом и с открытыми пушечными портами.

Концепцию орудийных башен или, хотя бы, орудийных казематов, англичане и французы ещё не приняли — возможно, испытания показали неэффективность подобного размещения маломощных орудий…

— Что будем делать, господин адмирал? — спросил флаг-капитан Манфред ван дер Плуг.

— Приближаемся, — ответил Ларионов. — Орудия к бою — только ответный огонь.

Это абсолютная глупость — сражаться в таких неравных условиях, но приказ императора должен быть выполнен.

Эскадра пошла на заслон, а почти что вся остальная вражеская флотилия начала стягиваться, чтобы перекрыть ей выход. Они уже начали эту войну.

Инструкции императора были однозначны: если «варвары» не откроют огонь первыми, нужно вернуться в Киль и ждать дальнейших распоряжений. Но теперь всё стало предельно понятно — выпускать эскадру из эстуария Темзы никто не собирается…

Когда флагман приблизился на достаточную дистанцию, корабельный заслон открыл огонь.

— Всем орудиям — огонь, — хладнокровным тоном приказал адмирал Ларионов.

— Всем орудиям — огонь! — продублировал флаг-капитан ван дер Плуг.

Бомбардиры, давно ожидающие приказа и держащие вражеские корабли на прицеле, дали залп.

Вражеские снаряды бессмысленно бились о стальной броневой корпус, оставляя лишь вмятины, а 150-миллиметровые шлезвигские орудия пробивали вражескую броню и взрывались внутри корабельных корпусов.

Скорострельность орудийных установок составляет 6–7 выстрелов в минуту, что феноменально быстро, по нынешним меркам.

Первый же залп всех орудий эскадры поджёг восемь кораблей, а ещё два взорвал. Вероятно, попадание пришлось точно в крюйт-камеры…

Следующий залп раздался через десяток секунд, а затем ещё один и ещё. Дистанция кинжальная, целиться почти не нужно, поэтому процент промахов очень мал — каждый снаряд попадает в цель.

Вражеские корабли, один за другим, взрывались и шли на дно.

Превосходство шлезвигского оружия подтверждалось каждым смертоносным залпом.

Адмирал Ларионов наблюдал за поражением вражеских кораблей через подзорную трубу и испытывал смешанные чувства. С одной стороны, его радовала такая лёгкая победа над частью вражеских сил, а с другой, он понимал, что своим приказом убил тысячи человек, ведь выбраться на берег сумеют очень немногие…

Ему было жаль всех этих моряков, в основном из чувства морской солидарности. Всё-таки, это были люди, служившие на Королевском флоте, непобедимом с незапамятных времён Френсиса Дрейка, пирата и адмирала.

Орудия эскадры сделали своё кровавое дело и покончили с заслоном, что ознаменовало открытие пути на Лондон. Но по Лондону у адмирала в инструкциях ничего не было, зато там была подробно описана желаемая статистика потерь англо-французского объединённого флота.

— Лицом к врагу, — приказал адмирал. — Открыть фронт. Прицел — правый фланг врага.

— Лицом к врагу! — продублировал флаг-капитан. — Открыть фронт! Прицел — правый фланг врага!

Броненосные крейсеры, лёгкие крейсеры и бомбардирские корабли начали разворот, параллельно доворачивая свои орудийные башни.

Вражеский флот начал сближение, чтобы броненосная эскадра оказалась в зоне досягаемости его орудий. Увы, для него, он уже давно находился в зоне досягаемости орудий 1-й эскадры, поэтому почти сразу же начал нести, пока что, безответные потери.

Осколочно-фугасные и бронебойные снаряды падали в море, на палубы вражеских кораблей и, иногда, сносили мачты французских паровиков. Французы, в отличие от англичан, ещё не до конца доверяли пару, поэтому их корабли несут парусную оснастку — так их довольно легко отличать друг от друга.

Правый фланг вражеской флотилии был быстро разбит, поэтому адмирал дал приказ выходить из эстуария и обходить противника.

— Флагманы, тяжёлые корабли — первоочередные цели, — распорядился Ларионов. — Поддерживать дистанцию. Не принимать бой вблизи.

Флагманы, тяжёлые корабли — первоочередные цели! — дублировал флаг-капитан ван дер Плуг. — Поддерживать дистанцию! Не принимать бой вблизи!

Орудия грохотали почти непрерывно, но особого задымления не наблюдалось — благодаря новому метательному составу, применяемому на флоте. Кто-то называет его бездымным, но адмирал Ларионов предпочитал называть его малодымным.

Вражеские корабли, ещё не приблизившиеся на убойную дистанцию, всё же, открыли огонь, поэтому их корпуса заволакивало белым дымом, сдуваемым средней силы ветром.

Эскадра вышла во фланг врага и начала разрывать дистанцию, чтобы превратить вражеский огонь из малоэффективного в неэффективный.

Максимальный ущерб броненосцам нанёс только заслон у Темзы, стрелявший практически в упор, если по меркам императорского флота, но это привело лишь к появлению вмятин на броне и гибели пары человек на соседних крейсерах.

Уничтожение вражеского флота шло ровно так, как и задумывал император. Паровые крейсеры тонули, один за другим, а затем, когда у командира вражеской флотилии появилось понимание, что этот бой не выиграть, был дан приказ на отступление, причём врассыпную.

— Преследовать беглецов и добивать, — приказал адмирал Ларионов.

К несчастью для англичан и французов, императорский броненосный флот оснащён не только дальнобойными орудиями, но ещё и очень мощными паровыми двигателями…

Примечания:

1 — Четырёхполье — в эфире рубрика «Red, зачем ты мне всё это рассказываешь⁈» — начну издалека, чтобы показать контекст и сделать тему понятнее. Первым массовым способом обработки земли в истории человечества было переложное земледелие, когда на участке сеют зерновые два-четыре года подряд, а потом, когда почва истощится, переходят на новый участок, а истощённый оставляют на 10–20 лет, чтобы он восстановился. Затем, ближе к VII веку н.э., массово начало внедряться двуполье, характеризующееся использованием только половины поля, чтобы второе «отдыхало» и восстанавливалось, то есть, было под паром. Но до этого был интересный период, когда древние римляне использовали примитивный севооборот, основанный на применении удобрений и чередовании культур, чтобы избежать пара, хотя двуполье им уже было известно. Ввиду того, что древнеримские латифундисты могли не экономить рабочую силу, поставляемую непрерывными завоевательными походами, это работало, и урожайность их полей была выше, чем у постепенно заменивших их колонов и средневековых крестьян. Но у полунезависимых крестьян имелось одно ключевое преимущество — они были проще в организационном плане, поэтому истинный размах двуполья пришёлся на Средневековье. Но потом, где-то в IX-м веке н.э., кто-то сообразительный подумал, что неэффективно использовать только 50% поля, поэтому надо посоображать получше — результатом стало трёхполье. Трёхполье — система земледелия, при которой пахотные земли делятся на три части, каждое из которых ежегодно используется по-разному, чтобы обеспечить чередование культур и отдых земли, сохраняя её плодородие. Первый участок осенью засеивают озимыми, второй участок весной засеивают яровыми, а третий участок оставляют под пар. Таким образом можно использовать ⅔ поля ежегодно, чередуя культуры и пар, что очень круто, по сравнению с двупольем. И вот, после короткой исторической справки, мы переходим к главному герою этой сноски — четырёхполью. Суть метода в том, чтобы разделить поле на четыре участка, на первом посадить озимые, на втором яровые, на третьем кормовые, а на четвёртом корнеплоды. Пара, в таком случае, больше нет, потому что кормовые культуры, клевер или люцерна, закрепляют в почве азот, который и истощают остальные культуры, постепенно делая почву непригодной. А тут азот возвращается в почву и истощение происходит медленнее, а если добавлять нормальные удобрения, то и вовсе не происходит. Первые эксперименты с четырёхпольем начались ещё в XVII веке, в Голландии и Англии, но по-взрослому что-то начали делать только в XVIII веке, преимущественно в Англии. Но очень быстро, следуя примеру, на четырёхполье начала переходить и Франция. Остальные страны окончательно перешли на более прогрессивный метод только к концу XIX века. Российская империя в этом смысле была уникальной страной, потому что на её бескрайних просторах одновременно существовало и перекладное или даже подсечно-огневое земледелие (когда выжигается участок леса и сев идёт прямо на пепле), и примитивный севооборот в отдельных крупных монастырских владениях, и двуполье, и трёхполье, но четырёхполье, до самого падения империи, так и не ввели. Даже Столыпин, «эффективный менеджер», при своей земельной реформе даже не почесался, чтобы организовать переход на четырёхполье — в его планах такого не было и ему виделось, что все эти чудом народившиеся фермеры как-нибудь сами всё организуют. За Столыпина пришлось работать кровавым большевикам, которые, в рамках коллективизации, массово внедрили четырёхполье по всему Союзу. Без Октябрьской революции, без шквала реальных реформ, на метафизических фермерах Столыпина, которые просто не могли возникнуть при заданных им условиях (у него получались только кулаки и не могло появиться никого другого) — сколько бы длился переход на четырёхполье? Дамы и господа, социализм или варварство — третьего не дано.