В огне (СИ). Страница 42

— Каков итог? Если ты так радостно об этом сообщаешь, то все удалось? — оживился маршал.

— Почти так, мой маршал, — слуга чуть растерялся. — Им не дали напасть на наш обоз.

— Так обоз был приманкой. И просто отогнали русских? — вновь ярость возобладала над сознанием маршала.

— Пять десятков русских стрелков были убиты, мой маршал, мы захватили их оружие, ракорды [штуцера], с прикрепленными зрительными трубами. Еще две карронады захватили. Два пленных… — сообщил старый вояка, понимая, что это уже успех.

Во французской армии уже ходили очень опасные слухи, согласно которым русские просто неуловимы, они то ли дьяволы, то ли, напротив, оберегаемые Богом. Некоторые генералы даже пробовали привлекать католических польских священников, чтобы те освещали и обозы и солдат. При всем просвещении, немало французов все еще оставались впечатлительными и верящими в мистику.

Были даже случаи, когда освещать отдельные французские отряды заставляли православных священников. И, к удивлению французов, большинство отказывалось, будучи готовы принять мученическую смерть. Маршал знал, как негодовал император, когда узнал о случаях убийствах православных священников. Даву и сам понимал, что теперь русские будут еще ожесточеннее воевать. Впрочем, маршал уже не понимал, куда ожесточеннее.

— Что стоишь, сюда приведи старшего из пленных русских! — потребовал маршал.

— К тебе, лично? — удивился солдат.

— Отправлю на конюшню. Не зли меня, старый Франсуа!

Через десять минул Луи Николя рассматривал русского пленного. На лице солдата, или, в понимании маршала, лесного разбойника, не было живого места. Французские солдаты были не просто злые на тех, кого они стали бояться звериным, всепоглощающим, страхом. Так что еще хорошо, что хоть одного оставили в живых.

— Кто ты? Звание, полк? — спросил на французском языке маршал. — Ты знаешь французский язык?

— Немного, меня учили французскому, чтобы пытать вас, мерде, — сказал русский воин и сплюнул кровью на чистейший пол.

— Скотина! Ты животное! — выкрикнул маршал уже собираясь отдать приказ конвоирам увести русского.

Даву хотел потешить себя унижением русского, а получилось, что сам унижен. Но неожиданно русский сказал:

— У меня есть, что тебе важного сказать, но ты отпустишь меня за это. Я знаю, что за корпус тебе противостоит. И знаю их план.

— Стойте! — выкрикнул Луи Никола. — Пусть говорит.

Маршал подошел к русскому чуть ближе.

— Запомните, мсье маршал, или запишите? — спросил русский пленник. — Запоминайте, я могу скоро упасть, крови много потерял.

Луи Никола Даву еще ближе подошел, даже чуть нагнулся. Русский говорил все тише и маршалу приходилось вслушиваться.

— В составе корпуса три усиленных дивизии, пушек…

Резкий рывок русского не уловили и караульные, не успел среагировать и маршал Луи Никола Даву…

* * *

Петр Емельянович Галымов был из казаков, причем из потомственных и даже именитых. Говаривали, что Галуновы ведут свою родословную от самого Фрола Разнина, брата Степана Разина. Впрочем на Дону, как бы не каждый десятый — потомок Ермака, или кого-то из его близких казаков.

И все было хорошо, пока на войне не убили отца, потом слегла мать, братья и сестры, все оставалось на Петре. И уже умелый казак не мог проявить себя, пойти на войну. Лучший конь издох… Казалось, что все плохо, что уже никогда Петр себя не проявит. Но на Казачьем Круге старики посоветовали обратиться в имение Надеждово, где всегда были готовы принять сильного умелого воина.

Молодой мужчина, Пётр Галымов, восемнадцать лет отроду, был сильно удивлён тому приёму, который был устроен в Надеждово. Нет, его не встречали с хлебом и солью, не дали сразу много денег, не сватали за него знатную невесту. Но за то, что Пётр будет служить в формирующихся полках личных стрелков канцлера Сперанского, двух братишек и трёх сестёр сразу определили в школы и пансионаты, дали им крышу над головой, бесплатно учили, кормили. Уже это стоило многого.

Продав, уже по большей части обветшалое хозяйство в своей станице, Пётр смог взять кредит и обзавестись собственным домом уже на землях имения Сперанского. Самое главное, что было для парня, это то, что ему создали все условия для того, чтобы он оставался воином, продолжал службу, хоть и не в казачьих соединениях.

Пусть сперва Галымов и относился к тому учению, которое преподавалась в воинской школе в Надеждово с пренебрежением, однако уже скоро стал понимать, что то, чему его учат, это такая наука, которую и старые казаки не ведают. Всего за год благодаря своим стараниям Галымов стал подъесаулом. Его поставили командовать целой ротой конных стрелков.

У себя в полках, которые создавались за счёт и по личному указу канцлера Российской империи Михаила Михайловича Сперанского, подобное несоответствие в чинах было возможным. Но это же и говорило о том, что уже скоро у императора будет лежать на подпись прошение от канцлера на дарование казаку Голованову личного дворянства и офицерского звания ротмистр.

Пётр Емельянович Галымов умел быть благодарным. Он понимал, какой великий шанс ему выпал по жизни. Потому, в отличие от некоторых, с кем он начинал осваивать новую воинскую науку, трудился ещё больше, все свои силы отдавая обучению, а после и учению и командованию ротой. Когда рота Галымова получила в своём названии приставку «особая», подъесаул был вне себя от радости.

И дело не в том, что теперь он, даже вне зависимости от решения государя, получал повышенное жалование ротмистра, что выходило одномоментно сразу двести рублей с премиальными, Пётр отчётливо понял, для чего он живёт и что сделать стремится. Возможно, этому пониманию помогла и работа священников с командирами, которые через день устраивали встречи и объясняли важность службы.

Когда поступил приказ на операцию, когда можно и пожертвовать собой, Пётр не сомневался ни на секунду. Да, ему было жаль своих товарищей, которые должны были якобы попасть в подготовленную французами ловушку. Однако, ещё сравнительно молодой, но уже подполковник, ближник и чуть ли не друг канцлера Сперанского, Северин Цалко подсказал идею, как можно обмануть французов, при этом сохранить жизни своим бойцам.

Когда отряд Галымова вышел на место французской засады, у него было семь десятков собственных бойцов, которые везли с собой еще чуть меньше четырех десятков не так давно убитых в одной из операций пруссаков. Вот только немцы были облачены в лесных стрелков.

Сначала операция шла по разработанному плану. Нужно было просто добраться до места французской засады, пустить дымовые бомбы, чтобы лягушатники ничего не смогли рассмотреть, после оставить немцев, якобы убитых сидящими в засаде французами, а всем остальным быстро убраться прочь. Так что операция не казалась такой уж сложной и неминуемо смертельной. Вполне обыденное дело для особой роты.

Галымов четко и правильно вывел к месту засады свой отряд. Вперёд поскакали два десятка стрелков, походя наводя шум выстрелами из револьверов, скидывая дымовые бомбы. Оставалось только скинуть тела немцев. У одного из трупов будет планшет с важнейшими документами, в которых описание всех тех сил, которые сейчас стоят в Горках, планы русского командования по напрашивающемуся удару в направлении Витебска. Во всё это должны были поверить французы, для этого и организовывалась операция.

Вот тут-то и обнаружился первый просчёт в планировании операции. Все французы, которые сидели в засаде, имели русские винтовки и даже под унитарный патрон. Наверняка французам пришлось собрать все русские трофеи во всей своей армии, чтобы оснастить всего-то две роты, которые были в засаде. Так что из двух десятков бойцов отряда Галымова, что начинали операцию, шестеро получили смертельные раны, а ещё четверо были ранены, не удержались в сёдлах и свалились. В таких условиях спасать раненых бойцов было бессмысленно, потому как можно положить весь оставшийся отряд. Все бойцы давали клятвы и им уже был отпущен грех самоубийства. Потому должны были умереть, но не дастся врагу.