В огне (СИ). Страница 25

Все эти уловки, что были нами запланированы, сработали. Наполеон поверил, что русская армия находится в стадии реорганизации, что большая часть боеспособного контингента была распущена на землю, а русские готовятся больше к войне с Османской империей, чем с кем бы то ни было. Не уложилась в головах европейцев, что мы готовы отдать на короткий срок часть наших территорий, чтобы разбить «Армию Европы». А наша дипломатия, прежде всего, Александр Куракин, сработала «на отлично».

Да, Александра Борисовича я использовал в тёмную, как-то не порядочно получилось. Ведь ему была поставлена задача постараться всеми силами предотвратить русско-французскую войну. И он старался, за что я даже ходатайствовал перед государем о награждении князя.

Действия русского посла в Париже не прошли даром. Он потратил немало средств, в том числе собственных, чтобы подкупать чиновников, финансировать статьи в газетах, призывая дружить, но не воевать. До поры, это вполне удавалось, пока во французской газете «Монитор» всё-таки не начали публиковаться оскорбительные статьи в адрес русской императорской фамилии. Да и по мне прошлись. Мол я, как кукловод, дергаю за ниточки Павла, такую вот курносую куклу, изготовленную бесталанным мастером.

Кроме всего прочего, это дало нам время, чтобы подготовить армейские магазины, выстроить оборонительные черты. А еще перенос на чуть более поздний срок начала войны, даже на пару недель — это возможность вовлечь в противостояние между Францией и Россией могущественного генерала, имя которому «Мороз». И к зимней войне мы готовы всяко лучше, чем наш противник. Только тулупов и полушубков в войсках имеется больше полумиллиона, да и валенки, шапки-ушанки, варежки. Я бы и вовсе хотел, чтобы война началась к зиме. Вот только, к сожалению, Наполеон не настолько кретин, хотя о русских климатических реалиях, если судить в том числе и по иному варианту истории, он знает немного.

Надежда на мороз была на случай того, если нам всё-таки не удастся под Смоленском или под Опочкой разбить француза. Кстати, Москву сдавать я ни в коем разе не собирался. Уже был готов план строительных оборонительных работ по укреплению Первопрестольной. Как только начнётся война, сразу же начнутся работы. Для этого есть уже и проект, и инженеры, и люди, и инвентарь… Всё есть, чтобы только не сдать Москву французам. Нечто похожее будет происходить и на подступах к Петербургу и Киеву.

Причём, в ходе информационного противостояния мы сделали общедоступными проекты обороны именно Петербурга, а также Киева. Я всеми силами направлял Наполеона на Москву. Нет, я любил этот город, не собирался его подставлять. Вот только то, что мы сделали из Смоленска, стоящего на пути в Москву, — это очень сильно, мощно, здесь Наполеон должен быть остановлен. Другие направления укреплены также неплохо, но всё же слабее, чем Смоленский укрепленный район.

Между тем, началась финансовая война. Как я не стремился содействовать тому, чтобы в России не появились фальшивые деньги, но это всё же произошло. Возможно, намного в меньших масштабах, чем это было перед началом Отечественной войны 1812 года в одной реальности. Но, есть свои нюансы…

В ином варианте истории французы различными путями вливали в российскую экономику миллионы фальшивых рублей, стремясь ускорить и без того обесценивание денег. И это было огромной проблемой, если бы не то, что деньги, которые печатались во Франции, получались намного лучше, чем те, которые производились в Российской империи в иной реальности. Французская бумага была намного лучше, подпись казначея чёткая, везде одинаковые рисунки, четкие линии отреза. А чернила были выполнены столь хорошо, что они никогда не размазывались. И всё это сильно отличалось от русских денег того времени. Так что фальшивые купюры изымались из оборота по простому принципу: лучшего качества убрать, худшего оставлять.

Сейчас же, проблема становится в полный рост, несмотря на то, что более двух миллионов рублей нам удалось перехватить и не допустить их вливания в нашу экономику. Кстати, эти деньги было решено оставить. Потом мы просто не будем сами печатать, потому как французское качество русских рублей более, чем соответствовало весьма высокому в этой реальности качеству денег Российской империи, которые печатались у нас же.

В некоторой степени финансовая диверсия французов была нивелирована тем, что англичане нам передавали четыре миллиона фунтов стерлингов. Я хотел намного больше, однако, Англия нынче не та, у них у самих проблем с деньгами выше крыши. И так они сильно напряглись, чтобы хоть в какой-то степени соответствовать статусу той великой державы, которая ранее щедро платила за войны. Сейчас с Великобритании и вовсе предреволюционная обстановка, хотя движение луддистов после жестоких мер пошло на убыль.

Слова все уже сказаны, акценты расставлены, объявление войны — лишь формальность. Потому и я сам работал, и заставлял работать весь свой Комитет Министров, даже государя напрягал деятельностью, чтобы сделать как можно больше в преддверии Великого противостояния.

Я не стремится заниматься шапкозакидательством и утверждать, что французская армия нынешняя в какой-то мере слабее, чем та, которая вторглась в Российскую империю в 1812 году в иной реальности. Нет, возможно, даже напротив, эта наполеоновская армия более многочисленная, она прошла реорганизацию, имеет боевой опыт, вооружена отменно.

Ведь в иной реальности Наполеону приходилось держать большие контингенты войск в Испании. Теперь же он в Испанию не вторгся, наоборот, сохранились душевные и союзнические отношения между Францией и её южной соседкой. Так что ожидалось даже три испанских дивизии на русском фронте.

До конца непонятной была ситуация с Пруссией. Дипломатические отношения между Россией и этой страной практически прекратились. Фридрих Вильгельм III, король Пруссии, как и в иной реальности, повёл себя не то, чтобы осторожно, а как трус. Король продался французам. И ценой был всего лишь Ганновер. Для меня, это «всего лишь». А вот для пруссаков… Как бы не начало объединительных процессов по созданию единой Германии.

Вопрос заключался только в том, будут ли прусские войска участвовать во вторжении в Россию. Я знал, да и все знали при дворе, что Фридрих Вильгельм III не хочет участия своей армии в этой войне. Оно и понятно. Во-первых, когда два тигра подерутся, обезьяна, что сидит на дереве, может добить оставшегося в живых тигра и стать хозяйкой клетки, где происходит противостояние. Во-вторых, прусский король прекрасно понимал, что он ведёт себя трусливо и непоследовательно в отношении России, потому хотел оставить за собой возможность дипломатического маневра. Пруссия была нейтральной и в войне не участвовала. Поэтому и Россия не имеет никакого права, если она победит конечно, выдвигать претензии своей, вроде бы, всё ещё союзнице. Но всем воздастся по грехам их!

Между тем, наши войска также усилились и были интернациональными. Шведы выставляли три дивизии и готовы были действовать на любом фронте противостояния, даже не обязательно на юге своей страны, где обосновались французы. А на турецких фронтах все больше становится персидских сил. Мы не одни, вот это важно, хотя бы психологически. А войну Россия вытянет, мы готовились, мы готовы!

А что австрийцы? А здесь вообще была очень выгодная позиция у Урода, которого все никак не сменят на посту канцлер, и я даже всерьез думаю его ликвидировать. Австрияки всех призывают к сдержанности и недопущению развития кровавых конфликтов. Взывали они и к христианским добродетелям, гуманизму… Бла-бла-бла. Между тем, австрийцы посылали и оружие, и деньги туркам. И с них мы спросим, правда, не сейчас, осложнять отношения с Австрией в преддверии войны на два фронта — это верх глупости. Но я-то всё помню!

— Господа офицеры! — зычным голосом сказал Александр Петрович Тормасов.

Пятнадцать офицеров, среди которых были и очень юные, даже может быть слишком, кавалеристы, дружно встали из-за стола и показали достаточно неплохую выправку. Это они меня и военного министра так встречали. А также с нами был ещё и Барклай де Толли.