Доктор Крюк 5 (СИ). Страница 24

Губернатор Гусман остался один. Он стоял на своем возвышении, окруженный десятками мрачных, тяжело дышащих пиратов, и его шпага все еще была направлена вперед, хотя рука его заметно дрожала. Он обвел взглядом зал: трупы его верных гвардейцев, раненого, обезоруженного племянника, и нас — победителей, залитых чужой и своей кровью.

Губернатор не смотрел на меня. Его отсутствующий взгляд медленно блуждал по залу — по телам его верных гвардейцев, безжизненно распластанных на дорогих, забрызганных кровью восточных коврах, по своему племяннику Педро. Тот сидел на полу, привалившись к резной ножке массивного стола, прижимая обеими руками раненое предплечье и глядя на меня с бессильной, почти детской яростью.

Я медленно опустил свою шпагу. Лезвие было покрыто свежими зазубринами, рука, сжимавшая эфес, ощутимо гудела от напряжения, но это была приятная, правильная усталость — усталость человека, только что вышедшего победителем из смертельной схватки.

— Довольно крови, Гусман, — мой голос прозвучал в наступившей мертвой тишине неожиданно громко, но без малейших триумфальных ноток. Скорее, как спокойная, почти бесстрастная констатация очевидного факта. — Город пал. Ваши солдаты, кто еще остался жив, мертвы или пленены. Дальнейшее сопротивление абсолютно бессмысленно. Сдавайтесь.

Я не пытался угрожать, не собирался уговаривать. Я просто предлагал ему единственный разумный, единственно возможный в сложившейся ситуации выход. Мне совершенно не нужна была его смерть, если только он сам не вынудит меня на этот шаг. Живой губернатор, даже плененный и лишенный власти, мог оказаться гораздо полезнее мертвого. Да и кровавая бойня, откровенно говоря, порядком надоела. Хотелось уже какой-то определенности.

Он медленно, словно нехотя, перевел взгляд на меня. Он мог бы, конечно, умереть здесь, с оружием в руках, как подобает гордому испанскому идальго. Возможно, в глубине души он даже хотел этого — такой финал мог показаться ему более достойным. Но что бы это изменило по существу? Только добавило бы еще одно бездыханное тело к уже имеющимся, да отняло бы у меня несколько драгоценных минут.

Мои парни затаив дыхание, ожидали. Атмосфера в зале была наэлектризована до предела. Каждый мускул на их телах был напряжен. Они были готовы к любому его движению, к любому последнему, отчаянному акту неповиновения. Но Гусман не двигался. Он просто смотрел, и в этом его долгом, тяжелом взгляде читалась вся невыносимая тяжесть принятого, выстраданного решения.

Прошло несколько бесконечно долгих секунд. Казалось, само время замерло в этом зале, наполненном смертью. Затем он тяжело, прерывисто вздохнул. Этот вздох, казалось, вместил в себя всю боль, все унижение и всю горечь проигравшего правителя, всю неподъемную ответственность за павший по его вине город. Его плечи, до этого момента гордо и упрямо расправленные, как-то сразу заметно опустились, ссутулились. Он медленно, очень медленно, словно рука весила тонну, поднял кисть со шпагой, посмотрел на отполированное до блеска лезвие, словно прощаясь с ним навсегда, и затем его пальцы разжались.

Шпага с сухим, резким звоном ударилась о мраморный пол. Этот звук прозвучал как последний, прощальный удар похоронного колокола по испанскому владычеству в Портобелло.

— Портобелло ваш, капитан Крюк, — его голос был глухим, лишенным всяких эмоций, безжизненным.

Просто констатация. Факт, который уже невозможно было оспорить.

В зале на одно короткое, неуловимое мгновение воцарилась абсолютная, почти нереальная тишина, а затем ее буквально разорвал многоголосый, оглушительный, торжествующий рев моих пиратов. Они кричали, не сдерживая себя, размахивали оружием, кто-то от избытка чувств начал палить в расписной потолок, совершенно не обращая внимания на густо осыпающуюся оттуда штукатурку. Победа! Полная, оглушительная, безоговорочная победа! Один из самых богатых и самых защищенных городов Нового Света, гордая испанская жемчужина Карибов, неприступная, как считалось, твердыня — теперь лежала у наших ног, покоренная и разграбленная. Это было нечто невероятное, то, во что еще вчера мало кто мог поверить. Величайший триумф пиратского братства за многие-многие годы, если не за всю его бурную и кровавую историю.

Мы сделали это. Несмотря ни на что, вопреки всему, мы сделали это.

Портобелло пал.

А той ночью, когда город уже неистово стонал под безраздельной властью моих оголодавших до добычи людей, а в захваченном губернаторском дворце вовсю шел бурный дележ награбленного и не менее бурный пьяный разгул, я, к своему некоторому удивлению, оказался в спальне дочери губернатора. Кажется, ее звали Лусия или как-то похоже, что-то такое испанское, витиеватое. Впрочем, имя в тот момент было не так уж и важно. Важно было то, что она была очень молода, до смерти напугана и, несомненно, красива той особой, южной красотой. Знойная горячая испанка была страстной, что немного смутило даже меня. Но я успокоил себя тем, что она, по праву победителя, была частью моей «добычи». Еще одна маленькая, но приятная личная победа в длинной череде больших свершений этого бесконечного дня. Но вымотала она меня знатно.

Глава 11

Солнечный луч пробился сквозь щель в тяжелых ставнях, ударив прямо по глазам. Я поморщился, повернулся на другой бок, пытаясь ухватить еще хотя бы несколько мгновений тяжелого, вязкого сна. Тело гудело после вчерашних подвигов и ночных «утешений», которые оказались на удивление… энергозатратными. Лусия, или как там ее, не обманула ожиданий. Южная кровь — она такая, горячая, неуемная. Даже будучи пленницей, она умудрилась выжать из меня последние соки.

Рядом раздался тихий шорох. Я приоткрыл один глаз. Девушка уже не спала. Сидела на краю огромной кровати, спиной ко мне, и ее плечи чуть подрагивали. Плачет, что ли? Ну, дела. Вчерашней ночью для слез вроде поводов не было, скорее наоборот. Хотя кто их разберет, этих женщин. Особенно испанок. Особенно после того, как их город взяли штурмом, а отца-губернатора… Впрочем, об отце она, кажется, не слишком горевала, по крайней мере, вчера это не мешало ей проявлять завидную пылкость.

Она медленно повернулась, и я увидел в ее руке простой глиняный кувшин и чашку. Глаза заплаканные, это точно. Но взгляд был странный. Не такой, как вчера. Тогда в нем плескался отчаянный вызов и плохо скрытое любопытство. Сейчас же — что-то другое. Какая-то мутная глубина, которую я не сразу смог расшифровать.

— Сеньор капитан… — голос у нее был тихий, с хрипотцой. — Выпейте воды. После… такой ночи вам, должно быть, хочется пить.

Она протянула мне чашку. Улыбка у нее получилась вымученная, натянутая. И тут же в голове привычно щелкнуло, включилась Вежа.

«Внимание, Николай. В воде сильный растительный яд быстрого действия. Концентрация летальная. Сексуальная активность использована как отвлекающий маневр для усыпления бдительности и обеспечения физической близости в утренние часы, когда метаболизм замедлен, а реакция снижена. Классическая женская тактика. Непредсказуемо и эффективно, если бы не одно „но“».

Яд. Вот тебе и «приятная личная победа». Кажется, эта маленькая фурия решила, что одной бурной ночи недостаточно для завершения наших отношений. Захотелось поставить жирную точку. Или крест. На мне.

Я медленно сел на кровати, не сводя с нее глаз. Улыбнулся как можно безмятежнее, хотя внутри все похолодело от такой незамысловатой подлости.

— Благодарю, красавица. Но я что-то не привык пить с утра. Кофе бы сейчас, но где ж его взять в разоренном Портобелло…

Ее лицо неуловимо изменилось. Улыбка сползла, а в глазах мелькнул тот самый звериный страх, что я видел вчера, когда мои ребята втащили ее ко мне. Она поняла, что я понял.

— Пей! — вдруг выкрикнула она, и голос сорвался на визг. Чашка в ее руке дрогнула, вода плеснулась на простыни. — Пей, проклятый пират! Ты убил моих братьев! Ты разорил мой дом!