Кузнец (ЛП). Страница 36

Деревянная роза, которую Эйслинн носила в кармане, была постоянным утешением, но также и напоминанием о нем. О том, что она не разговаривала с ним несколько дней. Даже если он был всего лишь ее другом, она была благодарна за дружбу. В ее жизни было мало людей, с которыми ей было легче разговаривать, чем с Хаконом.

«Что мне делать?» Она спрашивала себя об этом несколько дней, не находя ответа.

Но сегодня, почему-то, казалось, будто перейдена какая-то грань — или свершился некий обряд. Что-то произошло, но она не могла точно сказать, что именно.

И когда она лежала в постели, ее тело все еще сотрясалось от последствий оргазма, но все еще жаждало его, она задавалась вопросом: «Как я могу оставаться в стороне?»



В конце концов, Эйслинн не смогла. Она снова пробралась в кузницу, и ее сердце наполнилось радостью, когда она увидела его широкую, приветливую улыбку. То, как появилась ямочка на его щеке, когда он улыбнулся, как будто… заставило ее внутренности трепетать.

Она не могла ходить туда так часто, как раньше. Обязанностей и работы действительно накопилось, поскольку отец переключил большую часть своего внимания на подготовку к походу на юг. Сбор урожая был одним из самых оживленных периодов года, и по всему Дарроуленду урожай свозили на хранение или переработку. Силосы, зернохранилища и мельницы были оживленными ульями, рабочие везли урожай с окрестных ферм, а сборщики налогов сбирали взносы с дворян и йоменов.

С головой, забитой счетами, цифрами и таблицами, Эйслинн не могла удержаться от того, чтобы навестить его. Ей нужно было облегчение, комфорт от наблюдения за его работой.

Кузница была безопасной и теплой, целый мир сам по себе. Она была счастлива находиться там с ним.

По мере того, как обязанности усложнялись, письма от Баярда продолжали приходить, местонахождение Джеррода оставалось неизвестным, а вассалы все также жаловались на повышенные налоги, Эйслинн наслаждалась моментами счастья, когда могла их найти.

Она беспокоилась, что, вернувшись к нему, может обнаружить, что их общение станет натянутым или неловким, но он только улыбнулся ей и протянул свежие кусочки пчелиного воска, перед тем как начать работать молотом.

Было облегчением узнать, что все было так, как раньше. Между ними возникла легкость, которой она жаждала всякий раз, когда разговаривала с кем-то другим и находила это общение более трудным.

День за днем она пробиралась в кузницу и была все счастливее.

И все же это было не совсем так, как прежде. В их совместных мгновениях чувствовалось что-то… иное. Возможно, изменились даже они сами.

Она не раз ловила его на том, что он краснеет, и не думала, что это из-за огня в кузнице. И когда она заметила, что его взгляд опустился на ее губы, ее сердце замерло в груди, с воспоминанием о том, что говорили горничные.

Вопрос вертелся у нее на кончике языка, но какое-то время ей не хватало смелости. Она боялась, каким может быть его ответ, и что из-за этого может случиться. Было легко вернуться к их непринужденности, но она не могла не почувствовать перемены.

Наконец, однажды ночью она решила, что должна знать. Не важно, чем все закончится и как это изменит то, что было между ними. Ночь за ночью она тосковала по нему, день за днем — скучала. Так нельзя было продолжать вечно: тело изнывало, сердце не знало покоя.

Когда в следующий раз они остались одни в кузнице, снова обсуждая ее планы относительно моста, она заметила, что его взгляд упал на ее губы.

Выпрямившись в кресле, она мягко улыбнулась, прежде чем спросить:

— Хакон, почему ты так часто смотришь на мои губы?

Она удивила его.

Он замер совершенно неподвижно. Она наблюдала, как он обдумывает ее слова, и его уши потемнели от румянца.

Хакон внезапно отвернулся, повернувшись к ней профилем, проводя полировальной тряпкой по железу, что держал в руках.

— Я не хотел вас обидеть, — тихо сказал он.

— Я знаю. Мне было просто любопытно. Я просто подумала, не…

Слова, сказанные и, тем более, невысказанные, повисли между ними на ужасное мгновение. Эйслинн вцепилась пальцами в юбки и заставила себя оставаться на месте, хотя ей хотелось ерзать — или, еще лучше, убежать.

Прошло некоторое время, прежде чем он повернулся к ней, отложив свою работу. Он не хотел встречаться с ней взглядом, но все же подошел, остановившись всего в шаге.

С сердцем, застрявшим в горле, Эйслинн молчала и не двигалась, чувствуя тяжесть того, что он собирался сказать.

— Я… я не люблю об этом говорить. Но я почти глух на это ухо, — он коснулся пальцем правого уха, того, в котором было всего одно золотое кольцо. — Я защищаю тот слух, что у меня есть, потому что боюсь потерять его еще больше.

— Я не знала, — пробормотала она. Он так хорошо это скрывал — она бы никогда не догадалась, что у него проблемы со слухом.

Хакон покачал головой, бросив взгляд на окна кузницы. Казалось, ему было легче разговаривать с ночью снаружи, и поэтому Эйслинн терпеливо слушала, не требуя его взгляда или большего, чем он был готов дать.

— Моя бабушка тоже была такой. Она научила меня говорить руками. Обычно я слышу других, но чтение по губам помогает. Особенно если вокруг шумно, например, в столовой. Боюсь, некоторые могли это неправильно истолковать.

Эйслинн проглотила комок в горле.

— Это не твоя вина, — уверила она. — Ты не знал.

Он кивнул, хотя она не была уверена, что он действительно согласен с ней.

— Возможно. Это усложнило изучение эйреанского и разговор на нем.

— Ты великолепно справляешься! — поспешила похвалить его она.

Это вызвало у него слабую улыбку.

— Спасибо, миледи. Вы… вы очень помогли. Мне нравится слушать, как вы говорите.

Эйслинн покраснела с головы до ног. Его глубокий карий взгляд вернулся к ней, заставляя подняться с места. Она мягко положила ладонь на его руку.

— Спасибо, что рассказал мне.

Уголки его губ, которые только что снова начали приподниматься, опустились, а взгляд стал еще более серьезным. Медленно он взял ладонь, которую она положила на его руку, в свою.

Не сводя с нее взгляда, он поднял ее руку и склонил голову, прижимаясь теплыми губами к тыльной стороне ладони. Ее сердце понеслось вскачь, дыхание с тихим вздохом вырвалось из легких. Его взгляд метнулся к ее рту, и она, не удержавшись, провела языком по нижней губе.

Она почувствовала его хриплое дыхание на своей коже, затем он поцеловал ее в ладонь более крепким, более пылким поцелуем.

В кузнице потрескивал огонь, Вульф храпел, пели соловьи, но Эйслинн почти ничего не слышала из-за шума крови в ушах.

То, как он смотрел на нее сейчас… Дрожь жара, пробежавшая стрелой между ее бедер, когда он попробовал на вкус ее кожу…

Дверь кузницы с грохотом распахнулась, и внутрь ворвался Фергас.

Они с Хаконом с удивлением уставились на старого кузнеца.

— Добрый вечер, миледи, — сказал он в своей обычной бесцеремонной манере, но вместо того, чтобы зашаркать вглубь кузницы, остановился, чтобы посмотреть на открывшуюся перед ним сцену.

Его большая густая борода дернулась.

— Я лучше пойду, — пробормотала она.

— Доброго вечера, миледи, — так же тихо сказал Хакон, позволяя ее руке выскользнуть из его ладони.

Она попыталась уйти, но под непроницаемым взглядом Фергаса это было слишком похоже на бегство. Поэтому она повернулась и сказала им обоим:

— Мне нравится новая организация. Она кажется наиболее эффективной.

— Благодарю вас, миледи, — улыбка Хакона была широкой и, что интересно, немного самодовольной. Она никогда не видела у него такого выражения лица, намека на порочность, и ей это… скорее нравилось.

Она не смогла оторваться от его взгляда еще на мгновение, в то время как ее сердце пыталось выскочить из груди.