Кузнец (ЛП). Страница 33

Это было неправильно.

Брижитт откинулась назад, и Хакон выпрямился во весь рост. Она снова улыбнулась, но слабо, неуверенно. Тошнотворная смесь смущения и жалости закружилась внутри него, лишив дара речи. Что ему сказать?

— А орки не целуются? — спросила она, пытаясь рассмеяться.

— Нет, обычно нет, — он сглотнул. — Брижитт, я не…

Ее руки отдернулись от него почти так же быстро, как улыбка исчезла с ее лица, и она сделала шаг назад.

— Ох, — сказала она.

Хакон возненавидел, как быстро слезы наполнили ее глаза. Он сделал это.

Все это неправильно.

Он приехал в Дундуран, чтобы найти себе пару. Перед ним стояла красивая, приятная женщина, которая дарила ему подарки на орочий манер и целовала его. Он должен быть благодарен. Он должен быть доволен.

Но…

— Мне очень жаль.

Брижитт покачала головой, пряча слезы за нахмуренными бровями.

— Но ты… ты заставил меня думать, что чувствуешь то же самое!

Холод окатил его.

— Я не хотел.

Что он сделал? Его потрясенный разум пытался вспомнить, понять, что в его поведении могло быть неправильно истолковано, но был слишком напуган, чтобы хоть что-то припомнить.

— Тогда зачем все это время было пялится на мои губы? Человек делает это, когда хочет поцеловать!

От стыда у него скрутило живот. Он всегда остро ощущал уязвимость своего правого уха — но чтобы даже такая простая вещь, как чтение по губам, могла быть истолкована превратно… и в итоге причинить боль другому…

Он ненавидел это.

— Брижитт, прости меня. Я… я все еще изучаю ваш язык. Ваши обычаи. Я не знал, — жалкое оправдание, но это все, что у него было.

Ее губы почти совсем сжались, как будто она могла забрать назад подаренный поцелуй. Она подошла к нему, и Хакон напрягся.

Брижитт ткнула в него вытянутым пальцем, заявив:

— Ты не должен так вести себя с женщиной!

Хакон снова извинился, и после нескольких тычков Брижитт забрала подарок и ушла.

Он остался потрясенно стоять, глядя ей вслед.

Судьба, что я наделал?

Он постоянно смотрел на губы, чтобы лучше понимать людей, особенно когда шум вокруг заглушал голоса.

Он беззастенчиво пялился на губы леди Эйслинн.

Она думает, что я хочу ее поцеловать?

Если и так, то она ничего не предприняла. Возможно, ему следовало бы почувствовать облегчение от этого откровения, но оно лишь подогрело его раздражение и досаду.

Если она и знала о его чувствах, то ничего не сделала, чтобы их поощрить.



Эйслинн сунула в рот ломоть хлеба с маслом — единственное, на что у нее хватило времени за обедом, — и жевала на ходу. Утренние дела заняли у нее больше времени, чем ожидалось, а это означало, что она опоздала к портному, а значит, она будет опаздывать и во всем запланированном далее.

Было невыносимо наблюдать, как каждая задача отстает из-за предыдущей, как поваленные столбы забора падают один за другим, когда хоть что-то пошло не так.

Используя короткий путь, чтобы вернуться в свои апартаменты, где у нее была встреча с портным, Эйслинн завернула за угол верхней галереи замка и обнаружила небольшую группу служанок, собравшихся вокруг. Их головы склонились между колоннадой и смотрели вниз, во внутренний двор.

Эйслинн остановилась в нескольких шагах от них, ее неизменно разбирало любопытство. Она сама выглянула во двор, чтобы посмотреть, что там за суета.

О боже.

Возле одного из водостоков Хакон поставил старую бочку, а в ней сидел промокший и несчастный Вульф, его голову украшала мыльная пена. Хакон лил в бочку большие ведра воды, смывая мыло.

Это казалось последней каплей, и большой пес разразился какофонией жалоб. Вульф стоял, сколько мог, и тряс своим огромным серым телом, разбрызгивая воду повсюду, но в основном на Хакона.

Кузнец вскрикнул и отступил, весь мокрый, его льняная рубашка промокла насквозь и прилипла к широким плечам. Даже с высоты галереи Эйслинн могла видеть, как зеленая плоть его огромной груди вздымается волнами и наливается силой.

Ооох.

Прижимая блокнот к груди, она не могла оторвать взгляда от мокрого кузнеца, который пытался закончить купание Вульфа.

— Нет, нет, нет, — сказал он зверю, когда Вульф попытался выбраться из бочки. — Ты грязный. Либо ты примешь ванну, либо я брошу тебя к свиниями.

Вульф тявкнул и залаял в знак протеста, когда Хакон, очевидно, видя тщетность попыток остаться сухим, наклонился и придержал собаку одной рукой, пока другой оттирал его.

Промокшая рубашка прилипла к широкой спине, а темные волосы блестели от сырости.

Эйслинн смотрела, загипнотизированная его красотой. Как его сильные плечи сгибались и расслаблялись, как он легко управлялся с извивающимся зверем — в виде собаки — с предельной нежностью.

Что-то теплое и покалывающее укоренилось глубоко в ее животе, чего она не чувствовала уже очень, очень давно.

Ее губы и грудь сладко-горестно заныли, и Эйслинн прикоснулась пальцем к нижней губе.

Влечение. Желание.

Вот что это было.

К полукровке-кузнецу.

Возможно, ей следовало бы удивиться самой себе — но она не удивилась. Не по-настоящему. Его прекрасная фигура, подчеркнутая промокшей рубашкой, была последней в череде качеств, которые привлекали ее в нем. Притяжение росло уже некоторое время, прекрасное и неудержимое.

Судьба, он мне действительно нравится.

Она ничего не могла с этим поделать — не тогда, когда Хакон был просто… всем, чего она могла пожелать.

Эйслинн могла быть разумной. Она знала, что было что-то особенное в том, что Сорча была так счастлива со своим собственным полукровкой. Но Хакон был самостоятельным человеком, и их связывали дружеские отношения, то, как он помогал ей и подбадривал, то, как он уделял ей свое время, свое внимание, свое терпение…

То, что она знала об отношениях Орека и Сорчи, возможно, дало ей представление о том, каким был Хакон, но именно он сам доказывал ей, каждый раз, когда она общалась с ним, каким настоящим мужчиной он был. Добрый, терпеливый, умелый. Она восхищалась им, а не просто идеей любовника-полукровки.

Она знала, что это неправильно, что, когда отец сказал найти партнера, он имел в виду одного из их среды. Кого-то с землями. Кого-то из хорошей семьи. Кто-то из людей. Она признавала мудрость и разумность всего этого, но это не мешало ее взгляду и сердцу блуждать. Впервые за долгое время Эйслинн была взволнована: она вставала с надеждой провести время со своим кузнецом. Дни были лучше, когда в них был он, и это не было чем-то само собой разумеющимся.

Ее настроение быстро испортилось после того, как она не видела его несколько дней. Бренна каждое утро напоминала ей, что дела важнее, но Эйслинн не думала, что на самом деле она выполняет больше, чем в те дни, когда навещала кузницу. Ее внимание ослабло, и она плелась по делам, замедленная своей апатией.

Видеть его сейчас, спорящим со своей непослушной собакой, было бальзамом для ее израненного духа. Она почти… хотела спуститься и присоединиться к ним.

Что, если я это сделаю?

Опасная идея разрасталась внутри нее, волнение сжимало горло. Да, она была наследницей, но это также означало, что это был ее замок. Она могла делать в нем все, что хотела.

Чего она хотела, так это кузнеца.

Эйслинн приложила руку к груди, чувствуя, как трепещет ее сердце. Признание его привлекательности каким-то образом сняло напряжение, и она почувствовала, как в ее крови лопаются пузырьки радости.

Она бы пошла к нему, если бы не подслушала, что обсуждали горничные.

— Это действительно позор, — вздохнула Тилли.

— Я была так уверена, — проворчала Брижитт.

Другие служанки издавали звуки жалости и утешения, похлопывая ее по плечам и сжимая руки.