Инженер Петра Великого 2 (СИ). Страница 45
— Ну-ка, растолкуй, — заинтересовался Петр.
— Принцип — разделение труда. Не один мастер над всей фузеей, а каждый за свою деталь или операцию отвечает. Один стволы сверлит, другой замки собирает, третий ложа строгает. Каждый руку набивает, делает быстро и качественно, по шаблону. Потом из стандартных деталей — сборка.
— Как на мануфактурах голландских? — прищурился Государь.
— Именно так! Только у нас — оружие. Наладим «поточный» метод — увеличим количество, поднимем качество, снизим себестоимость. И солдат получит оружие надежное, всегда одинаковое.
Петр выслушал, повертел фузею, вскинул к плечу.
— Добротная работа, Смирнов. И мысль твоя — зело дельная. Давно пора отходить от дедовской архаики. Порядок и система — вот что нам нужно. Чтобы не на «авось», а по уму, по расчету.
Визит подходил к концу. Государь выглядел довольным, впечатленным. Еще раз обошел цеха, поговорил с мастерами, похвалил учеников. Чувствовалось, что наша работа нашла в его душе отклик, совпала с его мыслями о новой России.
И я понял, выдыхая, что этот труднейший экзамен я, кажется, сдал. На «отлично с плюсом».
Завод мой, похоже, произвел на Государя неслабое впечатление. Он был в хорошем настроении, шутил, с мастеровыми общался, моих учеников расхвалил. Когда осмотр кончился, Петр Алексеевич неожиданно повернулся ко мне и Брюсу, который все это время держался в сторонке, наблюдая, на лице — ни тени эмоций.
— А ну-ка, господа, — подмигнул царь, — проводите меня в твою, Смирнов, берлогу, где чертежи малюешь. Есть пара вопросов.
Мы прямиком в мою чертежную. Среди эскизов и образцов металла я сел на табурет, Государь с Брюсом — на лавку.
— Ну, что сказать, Петр Алексеич, — начал Государь, оглядывая мои «художества». — Удивил ты меня. Не только машинами, а порядком: чистота, дисциплина, служба безопасности — любо-дорого! Как в Голландии. Без порядка и машина — груда железа. Одобряю!
Я скромно потупил взор, на душе кошки мурлыкали. Похвала Государя — не каждый день услышишь.
— А идея твоя, Смирнов, о разделении труда при производстве фузей, — продолжал Петр, — не вчера родилась. На верфях пробовали, и в Европе так. Но одно дело сукно, другое — оружие, где точность нужна. Ты до сути докопался. Каждый мастер свое дело знает назубок — будет скорость и качество. Это по-нашему!
Он помолчал, взгляд упал на образцы фузей и гранат.
— А вот это, — взял гранату с новым терочным запалом, — пожалуй, поважнее пушек. Пушки — хорошо, но войну выигрывает солдат! С фузеей да гранатой. Чем лучше оружие, тем скорее шведа загоним.
В его голосе зазвенели стальные нотки.
— Я не зря тебя слушал перед генералами про окопы да тактику новую, — продолжал Государь с хитрыми искорками в глазах. — Понимаю, линейный строй много крови пьет. Генералы — старая гвардия, привыкли по-писаному. А тут ты с «кротовьими норами». Но суть твоей мысли — солдата сберечь, чтоб из укрытия бил наверняка. Не числом, а умением, головой! Вот где соль! И тут твое «оружие солдата» — фузея, граната, картечь — как нельзя кстати. Дать солдату такое оружие, научить, тактику подвести — вот тогда шведу и наваляем!
Государь мыслил масштабно, видел систему, способную перевернуть войну.
Я сделал глубокий вдох, набираясь смелости. Я вспомнил кое-что важное, ипровизировал на ходу. Не знаю к чему это приведет, но пока Государь рядом, нужно пользоваться случаем. А там — пусть что будет. Надеюсь не запытают меня в пыточных Петропавловской крепости. Хотя ее, кажется, еще не построили, но это все равно не очень-то утешает.
— Ваше Величество, для производства доброго оружия, пушек ли, фузей ли, нужна прежде всего добрая сталь, крепкая, как булат. А для доброй стали — руда железная, чистая, без примесей всяких вредных, чтоб потом не аукнулось. А у нас с этим, как Вашему Величеству не хуже моего известно, не всегда гладко, бывают перебои. Уральские заводы, конечно, дело нужное, государственное, но пока они там развернутся на полную катушку, пока руду ту до нас, до Питера, дотащат через всю Россию-матушку… А война, она, проклятая, ждать не будет, ей каждый день подавай и порох, и свинец.
— Это ты в самую точку говоришь, Смирнов, — кивнул Государь. — С рудой у нас пока не густо, а та, что есть под боком, не всегда того качества, какого хотелось бы для дела серьезного. Ну, и что ты на этот счет предлагаешь? Новое месторождение где отыскал, аль клад какой?
Вот он, момент истины. Сейчас или никогда. Пан или пропал, как говорится.
— Не то чтобы отыскал, Ваше Величество, — я старался говорить как можно спокойнее, эдак буднично, будто о какой-то мелочи речь веду, а не о судьбах государственных. — Но есть у меня сведения… не из первых рук, конечно, дошли, но, вроде как, достоверные. Что на севере, в землях Лапландских, которые пока еще под шведом ходят, имеются богатейшие залежи железной руды. Да не простой какой, а такой, что по качеству своему и шведской хваленой даннеморской ни на йоту не уступит, а то и переплюнет. Руда та, сказывают знающие люди, чуть ли не на самой поверхности лежит, как грибы после дождя — бери не хочу, только руки приложи да голову. И если бы нам те земли под свою державную руку прибрать, да заводы там поставить, по уму, с расстановкой…
Я замолчал, выжидая. В комнате повисла такая тишина, что, казалось, слышно, как у меня в ушах кровь стучит от напряжения. Петр смотрел на меня в упор, и выражение его лица было совершенно непроницаемым, как у каменного идола. Брюс, тот вообще, кажется, дышать перестал, уставился на меня с таким изумлением, будто я ему только что секрет вечной молодости открыл, а не про какую-то там руду толкую.
— Лапландия… — протянул наконец Государь, и в голосе его прозвучали какие-то новые, доселе незнакомые мне нотки — то ли удивление, то ли… интерес? — Это ты, Смирнов, хватил, конечно, через край, не по-детски замахнулся… Далековато, прямо скажем, от наших палестин, да и швед там сидит крепко, как репей в бороде, не подступишься. И откуда такие сведения у тебя, позволь полюбопытствовать? Уж не сам ли ты там бывал инкогнито, под видом купца заморского, руду ту на зуб пробовал, аль карту секретную где раздобыл, у шпиена какого выкрал?
Он усмехнулся, но в его усмешке на этот раз не было прежней добродушной иронии. Скорее, какая-то хитринка, смешанная с откровенной настороженностью. Я понял, что опять хожу по краю пропасти. Легенда о «дедушкиных секретах», которой я до сих пор так успешно прикрывался, тут уже, похоже, не прокатит, слишком уж масштабно и невероятно. Нужно было срочно что-то более правдоподобное на ходу сочинять, иначе быть беде.
— Ваше Величество, — я понизил голос до заговорщицкого шепота, всем своим видом изображая предельную доверительность, — сведения эти, прямо скажем, не из книг ученых немецких и не от шпионов заморских, Боже упаси, сохрани и помилуй. Помните, я вам как-то сказывал, что дед мой, царствие ему небесное, был человеком бывалым, много где по свету побродил, прежде чем на Охте нашей осесть, якорь бросить? Так вот, в молодости своей бурной, еще до того, как к нам на государеву службу поступить, он и на Севере бывал не раз, с поморами нашими архангельскими знался, что в тех краях суровых, на краю земли, промысел ведут, не боясь ни шведа, ни стужи лютой. Они-то ему и рассказывали, у костра, под треск поленьев да вой вьюги, про горы те железные, что в Лапландии стоят, как стражи каменные, небо подпирают. И образцы руды той диковинной показывали — тяжелая, черная, как смоль, магнитом так и тянется, сама в руки просится. Дед мой тогда еще прикинул, будучи человеком с головой на плечах, не чуждым смекалки, что если бы ту руду с умом да с толком в дело пустить, то сталь из нее знатная выйти должна, не хуже заморской, а то и получше. Да только времена были другие, смутные, не до того было государству нашему, не до руды лапландской… А мне вот запали в душу его рассказы, как заноза в сердце.
Я старался говорить убедительно, с чувством, вплетая в свою импровизированную легенду какие-то реальные, узнаваемые детали — поморы, магнитная руда, суровый Север. Не знаю, поверил ли мне Государь до конца, до самой последней буквы, но, по крайней мере, он не прервал меня и не обвинил в пустой болтовне и фантазерстве, что уже было хорошо.