Инженер Петра Великого 2 (СИ). Страница 40

Порядок на заводе я наводил с усердием, но одними караулами да пропусками от всех бед не убережешься. Человеческий фактор, будь он неладен, всегда оставался самой непредсказуемой картой в колоде. И вот как раз с этим фактором мне и пришлось столкнуться нос к носу.

Лыков. Этот тип, сколько я его помнил, всегда был для меня занозой в одном месте. То кирпич привезет — хоть в стену плача его закладывай. То с лесом так намудрит, что потом плотники волосы на себе рвут. Ворюга и прохиндей — это еще мягко сказано. Я-то его поначалу просто на дух не переносил, старался обходить десятой дорогой, а уж если приходилось по делам пересекаться — каждую партию материала по три раза перепроверял, чтоб не подсунул чего. Но тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

Как-то раз заглядывает ко мне в мастерскую Орлов, и вид у него был на редкость довольный, аж светился весь. Мы с ним как раз сидели, головы ломали над очередной партией металла для стволов, которую наш незабвенный Лыков должен был поставить, да все, как обычно, тянул кота за хвост, не мог, видите ли, «найти» нужного качества.

— Ну, Петр Алексеич, возрадуйся! — с порога заявил поручик, плюхаясь на лавку в моей каморке-чертежной и с энтузиазмом потирая руки. — Кажись, допрыгался наш снабженец-голубчик!

— Кто, Лыков? — спрашиваю, хотя и без особого удивления. От этого прохиндея, который и мать родную за копейку продаст, всего можно было ожидать. — Что, опять какую мелочевку слямзил, и его за руку поймали, негодяя?

— Да какое там по мелочи! — Орлов расплылся в широченной ухмылке, явно предвкушая, как я сейчас удивлюсь. — Люди Якова Вилимовича, ну, ты понимаешь, те, которые по особым государственным поручениям работают, кое-что узнали. Хищения казенные в особо крупных размерах, поставки для флота государева — сплошь гнилье да брак, а денежки казенные — тю-тю, испарились! А еще, представь себе, связи с купчишками такими мутными, что, по слухам, и со шведами не брезгуют делишки обделывать, барыши наживать на крови солдатской… И наш Игнашка Лыков, в этом самом клубке — далеко не последняя спица в колеснице! Не главный гад, конечно, там рыбы и покрупнее, в самом Адмиралтействе окопались, да и в Коллегиях разных теплые местечки занимают. Но наш-то Игнаша им как верный песик цепной служил: где бумажку нужную подмахнуть, не глядя и не читая, где товар налево списать под шумок, пока никто не видит, где поставку важную, стратегическую, «задержать», чтобы своим же напакостить, а кому надо — угодить. Его, похоже, просто использовали, а теперь, когда запахло жареным, решили им же и прикрыться, козлом отпущения сделать. Короче, — Орлов понизил голос до заговорщицкого шепота, — завтра-послезавтра за ним придут люди с очень недобрыми намерениями. Давно пора было этого кровопийцу к ногтю! Сколько он крови попортил честным людям!

Я аж присвистнул от таких новостей. Вот те на! Лыков, конечно, тот еще фрукт, я на него и сам зуб имел за его делишки. Но чтобы так серьезно влипнуть… Хотя, если подумать, чему тут удивляться? Рыба ищет, где глубже, а человек — где карман потуже набить можно. А для таких, как Лыков, «лучше» — это всегда там, где можно урвать кусок пожирнее, не особо задумываясь о последствиях и не брезгуя ничем, даже государственной изменой. И вот, похоже, доурвался, голубчик сизокрылый. Орлов просто сиял, наблюдая за моей реакцией, — видать, Лыков и ему поперек горла стоял изрядно, натерпелся он от него за время службы.

Честно говоря, первая моя мысль была — ну и черт с ним! Скатертью дорога! Поделом ворюге! Меньше пакостить будет, да и воздух на заводе чище станет. Но потом я немного остыл и призадумался. Во-первых, арест Лыкова, да еще и с таким шумом, с таким скандалом, — это же неминуемый паралич всего заводского снабжения на неопределенное время. Пока найдут ему замену, пока тот новый человек в дела войдет, пока все ниточки распутает… А у меня стройка горит, как торфяник, каждый день на счету, простой смерти подобен. Во-вторых, как ни крути, а Лыков, при всей своей гниловатой натуре, знал ходы и выходы в этом заводском муравейнике. Знал, где что достать, даже из-под земли, с кем договориться, кому на лапу дать. И, что самое смешное, в последнее время, после того как я его пару раз хорошенько прижал к стенке, популярно объяснив, что бывает с теми, кто мне мешает, он начал работать на удивление справно, почти честно. Боялся, видать, или чуял, что со мной лучше не шутить, себе дороже выйдет.

И тут у меня в голове мелькнула совершенно шальная, почти бредовая мысль. А что, если попытаться этого Лыкова… перевербовать? Сделать из врага, пусть и мелкого, но досадного, союзника, пусть и вынужденного, повязанного круговой порукой?

Мотивация моя была проста и цинична. Мне нужен был человек, который знает всю эту подноготную заводского снабжения, как свои пять пальцев; который может достать что угодно и когда угодно, хоть черта лысого из преисподней. И, что самое главное, человек, который будет мне обязан по гроб жизни и будет есть у меня с руки. Да, Лыков — вор, казнокрад. Но, возможно, он вор поневоле, втянутый в эту порочную систему круговой поруки и всеобщего воровства, где не украдешь — не проживешь. А если дать ему шанс работать честно, да еще и с выгодой для себя, но уже в рамках закона (ну, или почти в рамках, с небольшими, так сказать, отклонениями от генеральной линии партии)? Может, он и ухватится за эту соломинку, как утопающий? Ведь страх перед дыбой или каторгой — это, знаете ли, отличный стимул для переосмысления жизненных ценностей и выбора правильного пути.

К тому же, я прекрасно понимал, что если Лыкова просто уберут, арестуют, сошлют, то на его место придет другой, такой же, а то и похуже, еще более жадный и менее сговорчивый. И снова начнется та же самая канитель с поставками, срывами сроков, бракованными материалами. А у меня нет времени на эту мышиную возню, борьбу с ветряными мельницами. Мне нужен результат.

Решено! Попробую. Рискованно, конечно.

Вечером того же дня я, как бы невзначай, «случайно» столкнулся с Лыковым у выхода из заводской конторы. Вид у него был неважный, хуже некуда. Осунулся, под глазами мешки, как у пьяницы со стажем, сами глаза бегают, как у нашкодившего кота, а руки мелко-мелко трясутся. Видимо слухи о нависшей над ним грозе уже до него дошли, и перспектива казенного дома его не радовала.

— Игнат Семеныч, почтенный, — окликнул я его как можно спокойнее, почти ласково. — А не найдется ли у вас время для сурьезного разговора? Дело есть, государственной важности, не терпящее отлагательств.

Лыков аж подпрыгнул на месте и посмотрел на меня затравленным выражением.

— Д-да, Петр Алексеич… В-ваше благородие… К-конечно… А что за дело такое спешное, дозвольте полюбопытствовать? Неужто опять с поставками какая оказия?

— А вот пройдемте-ка ко мне в мастерскую, Игнат Семеныч, там и потолкуем по-свойски, без лишних ушей, — предложил я, беря его под локоток. — Не на улице же, на ветру, такие важные государственные вопросы решать, право слово.

В мастерской я усадил его на единственный свободный табурет, сам присел напротив на ящик.

— Игнат Семеныч, — начал я без долгих предисловий. — Дошли до меня слухи, нехорошие слухи, что тучи над вашей головой сгущаются. И прямо скажем, грозовые тучи, с молниями и градом. Говорят, делами вашими заинтересовались люди очень серьезные, из тех, что шутить не любят. И если они за вас возьмутся по-настоящему, то… — я многозначительно развел руками, давая ему самому додумать печальную перспективу.

Лыков побледнел еще сильнее, если это вообще было возможно в его состоянии. Губы задрожали.

— П-петр Алексеич… Ваше благородие… Да вы что… Клевета все это подлая, наветы врагов моих многочисленных… Я ж… я ж для казны государевой стараюсь, для самого Государя, не жалея живота своего…

— Оставим это, Игнат Семеныч, все эти слезные причитания, — прервал я его. — Не маленький мальчик, небось, сами все прекрасно понимаете. Я вам не судья. Но у меня к вам, как к человеку бывалому и деловому, предложение есть. Одно, но очень интересное.