Инженер Петра Великого 2 (СИ). Страница 24

Один, командовавший кавалерией, долго и витиевато распинался о том, что моя «окопная тактика» сведет на нет всю роль конницы, этого «бича пехоты».

— Коль скоро пехота схоронится в землю, — вещал он, поглаживая эфес своей сабли, — то и коннице нашей негде будет развернуться для удара решительного! В ямы ваши на конях не поскачешь, а обойти — так вы же там, небось, еще и редутов понастроите да волчьих ям понароете! Нет, сударь, пехота должна быть в поле, чтобы кавалерия могла ее и защитить, и поддержать атакой во фланг неприятелю! А из нор своих они нам только помехой будут!

Другой, пехотный командир, упирал на то, что обучить солдата рыть окопы — это, конечно, раз плюнуть, но как потом этих «землекопов» заставить из своих нор вылезти и пойти в атаку, когда припрет?

— Солдат, привыкший в земле сидеть, храбрость потеряет! — горячился он. — Дух боевой из него выходит! Ему там, в яме, тепло и, вроде как, безопасно, а наружу, под пули, и калачом не выманишь! А нам солдаты нужны смелые, отчаянные, готовые грудью на врага идти, а не землеройки пугливые!

Третий ныл, что в тесноте окопа, да еще в дыму от выстрелов, солдату будет крайне неудобно перезаряжать свою длинную фузею, что это приведет к еще большему снижению скорострельности, и что в рукопашной, если враг все же доберется до окопа, наши солдаты, лишенные плотного строя, будут просто вырезаны поодиночке.

— Редуты — вот это дело! — подытожил он. — Высоко сидишь, далеко глядишь, врага встречаешь, а если что — и дружно клинком ударить можно! А ваши окопы — это слабость, а не сила!

Каждое слово, как удар кувалды. Я пытался запомнить все их наезды, чтобы потом, если дадут слово, попытаться их как-то парировать. Но поток критики казался нескончаемым. Они цеплялись к каждой мелочи, к каждой моей фразе, выворачивали мои идеи наизнанку, находя в них только косяки и опасности.

Меня обвиняли в дилетантизме, в незнании азов военного дела, в попытке подорвать боевой дух армии, в стремлении превратить солдат в трусов. Говорили, что мои «новшества» приведут к поражению, к потере территорий, к ослаблению государства. И чем больше они говорили, тем сильнее становилось ощущение, что я бьюсь головой о каменную стену.

В какой-то момент я даже сам им начал верить — вот чего не ожидал.

Эти люди, прошедшие огонь, воду и медные трубы, были абсолютно уверены в своей правоте, в незыблемости тех тактических канонов, которым их учили и которые они сами применяли на полях сражений. Любое отклонение от этих канонов воспринималось ими как ересь.

Я взглянул на Петра. Он по-прежнему молчал, но теперь в его глазах уже не было того добродушного любопытства, что вначале. Он внимательно слушал каждого выступающего, при этом его лицо становилось все более суровым, а складка между бровями — все глубже. Что он думает? Чью сторону примет? Неужели этот шквал критики убедит его, что мои идеи — полная хрень?

Брюс был бледным, как сметана. Он конечно понимал, что сейчас решается его собственная репутация как человека, который меня Государю представил и, в какой-то мере, за меня вписался. Он несколько раз порывался что-то сказать, вставить слово в мою защиту, но тяжелый взгляд Царя останавливал его. Петр явно хотел выслушать всех до конца, дать высказаться каждому.

Последним взял слово старый, седой генерал, которого, казалось, и пушечный выстрел не мог бы вывести из состояния степенного спокойствия. Он говорил тихо, как бы подводя итог всему сказанному:

— Ваше Величество, господа! Мы выслушали здесь множество мнений. И все они, при всей своей разности, сходятся в одном: предложение господина Смирнова, при всем уважении к его изобретательскому таланту, в корне противоречит основам современного военного искусства. Оно несет в себе больше вреда, чем пользы. И принимать его на вооружение было бы, по меньшей мере, неосмотрительно, а то и губительно для нашей армии. У нас есть проверенные временем методы ведения войны, есть славные традиции русского воинства. И не пристало нам менять их на сомнительные новшества, предложенные человеком, пусть и сведущим в ремеслах, но далеким от реалий полевой службы.

Он поклонился Государю и сел. В комнате снова воцарилась давящая тишина. Все взгляды устремились на Государя. Сейчас он должен был вынести свой вердикт. Я нутром чуял, что вердикт будет не в мою пользу.

Петр переводил взгляд с одного генерала на другого, будто взвешивал, какой эффект произвели мои слова. На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Ну-с, господа офицеры, — произнес он. — Идеи фельдфебеля Смирнова мы выслушали. Есть ли у кого еще вопросы к нему или новые соображения?

Генералы молчали. Первым тишину нарушил Брюс. Он поднялся, откашлялся и обратился к Государю:

— Ваше Величество, позвольте и мне слово вставить. Идеи господина Смирнова, возможно, и выглядят инаковыми, но в них есть здравое зерно. История войн знает немало примеров, когда именно необычные тактические решения приносили победу. Использование укрытий, земляных работ — это не изобретение сего дня. Еще древние римляне строили лагеря и валы. А в недавних европейских войнах, как мне докладывали наши наблюдатели, элементы полевой фортификации начинают применяться все шире, особенно при осадах и обороне важных рубежей.

Он сделал паузу, обводя взглядом генералов.

— Конечно, слепо копировать чужой опыт или бездумно внедрять все предложения господина Смирнова было бы ошибкой. Но и отмахиваться от них, не попытавшись проверить на деле, — тоже неразумно. Мы ведем тяжелую войну. Каждый солдат на счету. И если есть хоть малейшая возможность уменьшить наши потери и увеличить урон неприятелю, мы обязаны эту возможность рассмотреть. Возможно, не всякая местность подойдет для окопов, не в каждом бою они будут уместны. Но иметь в своем арсенале такой тактический прием, обучить хотя бы часть войск его применению — почему бы и нет?

Зря Брюс влез, он мигом настроил против себя всех присутствующих.

Глава 10

Да, Яков Вилимович сделал только хуже. Еще сильнее раззадорил военачальников.

Разнесли… В пух и прах…

И это только начало, вот же хрень!

Слова генералов, одно хлеще другого — дилетант, выскочка, фантазер, чуть ли не предатель, стремящийся превратить славную русскую армию в стадо трусливых землекопов. В какой-то момент я и сам почти поверил, что несу несусветную чушь. Эти люди, с выдубленными пороховым дымом лицами, и со шрамами, каждый из которых — немая повесть о пережитой баталии, они ведь не с потолка свои суждения брали. Они этим жили, побеждали или проигрывали, платя кровью за каждую ошибку.

А я кто? «Фельдфебель» по милости Брюса, мастеровой, сунувший нос в святая святых — военное искусство.

Я взглянул на Государя. Петр Алексеевич подпер кулаком подбородок, только искорки в глазах, плясавшие вначале, кажется, поугасли, сменившись тяжелой задумчивостью. Складка между бровями стала еще глубже. Он внимательно, не перебивая, выслушал каждого. И теперь его взгляд буравил меня, ожидая.

Вот только чего? Оправданий? Признания своей никчемности? Или, быть может, он все еще ждал чего-то дельного, какой-то искры, которая заставит его усомниться в единодушном вердикте этих боевых зубров?

Брюс после своей тирады сел. Он выглядел хреновастенько — губы сжаты, глаза опущены. Старик понимал, что и его репутация висит на волоске. Ведь это он меня привел, он поручился.

Тишина в комнате давила. Было слышно, как потрескивают дрова в печи и как тяжело дышит кто-то из генералов, распаленный праведным гневом.

Надеюсь, мне дадут слово, чтобы я смог возразить. Либо я смогу найти слова, которые заставят этих людей хотя бы задуматься, либо… лучше не думать, что будет «либо». Орлов перед выездом советовал рубить правду-матку. Что ж, терять, кажется, уже нечего.

Чего ждать-то? Надо брать ситуацию в свои руки.